А вскоре в редакции «Известий» я узнал, что подобное случилось и на Южном Урале, но уже на строительстве гигантской домны. Был очередной кризис с металлом, очередной штурм, и домну эту строили в жестокие морозы. Бетон клали холодным, и однажды домна рухнула, завалив около трехсот человек, работавших внутри. Спасти не удалось никого. Даже те, кто еще оставались в живых после обвала, замерзли пока их откапывали.

И подобных случаев я знал за свою журналистскую практику немало.

Не исчез и труд заключенных. На том же Волго-Балте я видел много заборов с характерными вышками для автоматчиков. И парадокс заключался в том, что зеки на Волго-Балте находились в более сносных условиях чем вольные. Их обустройство финансировалось из других источников. Одежда у них была лучше, и жили они в более теплых и не протекавших бараках.

Так было примерно 10 лет назад. Кто хочет узнать, как обстоит дело сегодня, пусть полистает советские газеты. Вот примеры. Заметка в «Правде» (от 13. 4. 73 г.) из г. Новотроицка под заголовком «Будто просители». —

Письмо в «Правду» из г. Спасска:

И, наконец, еще более поздний пример и по такому району, который многими считается самым благополучным в СССР — по Грузии. Цитирую из доклада первого секретаря ЦК КП Грузии Шеварнадзе на 25-ом съезде компартии Грузии (январь 76 г.): «За первые два года пятилетки население республики недополучило 420 тысяч квадратных метров жилья, тогда как в бараках и подвальных помещениях все еще проживают тысячи людей. Жилой фонд плохо сохраняется, часты перебои в снабжении населения питьевой водой. В 32 городах и районных центрах нет канализации».

В общем, нужно быть очень далеким от жизни народа, чтобы утверждать, что такой режим может в чем-то устраивать людей. Да, простые люди в каждодневных разговорах чаще сетуют на материальные нужды и трудности — не могут же они говорить без конца, и с любым встречным, о самом заветном и тяжелом, что лежит у них на душе. Да и нелегко это многим выразить. Я уверен, например, что в 1962 году в Новочеркасске, за несколько дней до знаменитого восстания рабочих этого города, посторонние люди, беседуя с ними, не заметили бы никаких признаков накипавшего возмущения. А вскоре рабочие Новочеркасска поднялись на беспримерное в новейшей советской истории восстание! Два-три дня город был во власти восставших, приостановилось движение на важнейшей железнодорожной магистрали страны Москва-Ростов, солдаты отказывались стрелять в народ, командир гарнизона, по слухам, застрелился. Лишь с помощью переброшенных в город отрядов особого назначения КГБ, укомплектованных нерусскими солдатами из Средней Азии, восстание было подавлено.

И подобных восстаний, забастовок, волнений произошло много в те годы: Александров, Муром, Нижний Тагил, Тимир-Тау, Одесса и даже на крейсере во Владивостоке. Поводы были самые разные: повышение цен и норм выработки, избиение рабочих в милиции, запрещение показа советской кинокартины (на крейсере во Владивостоке — начальство посчитало ее идеологически порочной) и т. д.

Все эти поводы конечно случались и раньше, и следовательно причины возмущений, по выражению Вильсона, «коренились глубже». Для того чтобы подняться в советских условиях на восстание, в подсознании людей должно было накопиться нечто очень серьезное!

Вернемся к анализу структуры советского общества.

Амальрик, как мы уже упоминали, на западный манер разбивает советское общество на три класса. И многие авторы самиздата бездумно следуют этому стереотипу, мало что говорящему, на мой взгляд, о советском обществе. Амальрик, напомню, указывает также на «деклассированность» и «социальную дезориентированность» «среднего класса» и «народа» из-за смешанного социального происхождения этих «классов». «Среди рабочих масса вчерашних крестьян, а в среднем классе вчерашних крестьян и рабочих. Кем осознает себя эта масса и чего она хочет, никому, я думаю, не известно». (Амальрик «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?»).

Я же думаю, что эта «масса» просто осознает себя людьми и жаждет человеческой жизни, человеческих «прав и привилегий». Думаю также — хорошо, что исчезло в Советской России деление людей на замкнутые «чистокровные» классы, и в марксистском понимании (отношение к средствам производства) осталось лишь два класса: пролетарии государственного капитала и хозяева оного — «новый класс» партократов.

Вместо того, чтобы делить советское общество на три класса, гораздо продуктивнее разбить его на ряд слоев по общности условий жизни и работы (общности бытия), психологии и социально-политических чаяний.

На основании опыта моей жизни, давшего мне возможность близко познакомиться с различными слоями советского общества, я вижу шесть таких четких слоев, которые очень сильно различаются между собой по всем выше упомянутым критериям. Это:

1. Партийная и технократическая олигархия.

2. Научная интеллигенция. (Точные науки).

3. Гуманитарная интеллигенция.

4. Инженеры, техники, рабочие и служащие промышленности, или для краткости: инженерно-рабочий слой.

5. Крестьянство.

6. Работники торговли и обслуживания, кустари и т. д. Этот слой по характеру его работы можно назвать услужающим слоем.

Что представляют собой эти слои?

Я разделяю здесь концепцию, согласно которой партийную олигархию в свою очередь можно разбить на два слоя: на высшее партийное руководство (Политбюро, Секретариат и частично аппарат ЦК) и региональное руководство, к которому по своим функциональным интересам примыкает руководство КГБ и военно-промышленного комплекса.

Высшее партийное руководство в силу своего ответственного положения у руля государства и некоторой внутренней коллегиальности представляется более умеренным, более «левым» по сравнению с региональным руководством. Региональные вожди, непосредственно руководя «массами», жизненно заинтересованы в сохранении и укреплении принципа единоначалия и «руководящей роли партии».

Любая серьезная экономическая, а тем более политическая демократизация угрожает их власти и привилегиям непосредственно и в первую очередь. Гипотетические реформаторы из Политбюро ЦК в этом случае могут еще надеяться на сохранение и даже укрепление своего положения за счет искренней поддержки народа (как то было, например, с руководством Дубчека). Региональные же руководители партии при этом уже не имеют никаких шансов! И потому они являются видимо самой реакционной силой в стране, объективно, функционально заинтересованной не только в сохранении статуса-кво, но и, пожалуй, в ресталинизации, в бетонировании верхушки монолита, пирамиды «демократического централизма». Заинтересованы в ликвидации коллегиальности в Политбюро, которая противоречит и угрожает их по прежнему единоличной власти в своих обкомах и горкомах.[9]