Настало время для следующего эксперимента с записями. Я обещал Станиславу, что найду способ отвадить волков от его фермы. Теперь, вооруженный новыми знаниями, я мог попробовать выполнить свое обещание.

Мой план был очень прост. Я собирался снабдить фермера обыкновенным магнитофоном с динамиками — точно таким же, как тот, что я использовал сам, когда пытался установить границы территорий между стаями. Все, что требовалось сделать, — это создать у волков иллюзию, что ферма Станислава и прилегающие к ней земли уже захвачены другой, более сильной группировкой. Если записи будут достаточно убедительными, то, согласно моей теории, набеги прекратятся.

Я показал Станиславу, как обращаться с магнитофоном, — благо я привез с собой совсем примитивный аппарат. Глупо было бы тащить в эту глушь мощную стереосистему, способную вызвать землетрясение на Ямайке. Моя же конструкция была недорогой и легкой в обращении — как раз то, что нужно бедной крестьянской семье. Я дал им кассету с записью воя стаи, насчитывающей пять самцов — больше, чем в самом многочисленном из местных волчьих семейств. Это была нешуточная угроза. Они подавали сигнал всем непрошеным гостям, что ферма Станислава — это их угодья и сюда лучше не соваться. Я рассказал ему, в чем состоит различие между звуковыми сигналами у волков. Когда во время охоты стая вступает на новую территорию, они издают сигнал-ориентир, дабы удостовериться, что они при этом не нарушают границы чужих владений. Фермер тут же ответил, что он и сам не раз удивлялся, почему вой иногда звучит так, а иногда иначе. Приятно было работать с человеком, столь чутким к окружающему миру. Он сообщил мне, что перед нападением волки обычно воют высоко, а после — низко. Я объяснил, что низкий вой — это сигнал защиты территории. Совершив убийство на новом месте, волки сообщают окружающим, что теперь они здесь хозяева.

Я сказал, что как только он услышит высокий вой, нужно сразу же включить запись и не выключать, пока и ответ из лесу не прозвучит сигнал отступления. Я не сомневался, что все пройдет именно по этой схеме. Станислав сразу уловил логику моих рассуждений, и ему не терпелось опробовать план в действии. И когда два года спустя я снова приехал в Польшу, чтобы снять документальный фильм о местных волках, он был вне себя от радости. Наш замысел полностью удался, и с тех пор на его ферме воцарились мир и покой.

Работать с польскими фермерами было куда легче и приятнее, чем с хозяевами ранчо в Айдахо. В отличие от последних, европейцы изначально уважали волков и были готовы к сотрудничеству. Станислав вовсе не считал, что волков следует стереть с лица земли. Он просто хотел защитить от них свое стадо. А все американцы, которых я встречал, как это ни грустно, были убеждены, что «хороший волк — это мертвый волк».

Перед моим отъездом Ромек загорелся желанием показать мне Беловежскую пущу — один из старейших заповедников в Польше, взятый под охрану ЮНЕСКО. Он располагался к югу от нас. Удивительное место! Там обитает одиннадцать тысяч видов, включая европейских бизонов — зубров, а растительный мир по разнообразию ничуть не уступает животному. Но парк ежегодно посещают тысячи туристов, и волки реагируют на такое столпотворение, подозрительным образом меняя свои повадки. Возможно, из-за этого лесникам удается гораздо ближе подходить к ним, чем в Роминтенской пуще. Один человек даже рассказывал мне, что как-то раз видел двух волков на лесной тропе для туристов. Сначала он принял их за собак, потому что волки обычно не пользуются человеческими дорогами. Но, приглядевшись, он уже не сомневался, что эта пара — волк и волчица. Она бежала по прямой, а он сновал туда-сюда по обеим сторонам дороги между деревьев, выгоняя из лесу какую-то мелкую добычу, которую волчица потом схватила. Hо так обычно охотится собаки, а не волки.

Я никак не ожидал, что Илу забеременеет в первый же год, но на всякий случай решил присоединиться к стае за две недели до начала брачного сезона. Так я рассчитывал проконтролировать процесс и заодно расположить ее к себе, чтобы она впоследствии позволила мне нянчить щенков. Как ни странно, отцом семейства стал Бледнолицый, а не Тень, который, безусловно, был доминантной особью. Пять лет я не мог объяснить такой поступок Илу. Оказалось, Тень страдал пороком сердца. Он умер, когда его и самку из Дартмурского парка, Леди Пенелопу, перевозили на время к коллекционеру в Оксфордшир, с тем чтобы они произвели на свет потомство. Вскрытие показало порок сердца. Похоже, болезнь досталась ему от рождения, и Илу, чувствуя это, выбрала Бледнолицего.

Все девять недель прошли как по маслу. Это была первая беременность Илу, но она все делала правильно. Волки сообща нарыли множество маленьких норок для щенков. Эти норки служат убежищем, чтобы малыши могли в случае чего спрятаться от опасности. Их вырывают глубиной до метра под камнями или корнями деревьев там хищники не могут добраться до щенков. Наши отношения с Илу налаживались. Я подражал поведению Дейзи из Лонглита, когда та готовилась к роли няньки. Когда недель через шесть Илу принялась рыть между корнями самого большого дерева в вольере, я разволновался. Неужели она хочет рожать в собственном логове, а не в том, что сделал для нее я? Вот ведь незадача — случись что-нибудь там, глубоко под землей, мы не сможем достать ни ее, ни щенков. К счастью, она вскоре отказалась от этой затеи.

За два дня до появления малышей на свет я поехал на охоту и привез несколько кроликов. Илу сцапала одного и спряталась в нору. Я устроил там специальную нишу для щенков — когда-то подсмотрел, что волки так делают. На следующее утро оттуда донеслись унылые завывания: видимо, она рожала. Никогда не слышал ничего подобного. Что происходило под землей, узнать не было никакой возможности. Стоило кому-нибудь приблизиться к логову, как Илу начинала рычать, да так, что незваный гость сразу понимал, что он здесь не к месту. Судя по звукам, моя конструкция не пришлась Илу по душе и она прокопала ход еще глубже. Добраться до нее теперь было невозможно — чего она, собственно, и добивалась. Но земля над логовом шла под уклон, и в одном месте, где прорытый Илу тоннель поворачивал и подходил слишком близко к поверхности, у него частично обвалился потолок. Образовалось небольшое отверстие, через которое можно было, вооружившись фонариком, наблюдать за ходом событий.

На восходе я услышал первые повизгивания. С бешено колотящимся сердцем я ринулся к фургону за фонарем, посветил в нору и чуть не пустил слезу, как новоиспеченный папаша: прямо подо мной в нише копошились щенки не более четырех минут от роду! Они шевелились, они были живехоньки! Исполненный гордости за свою подопечную, я прикрыл дырку здоровенным булыжником, чтобы в логово не попало ничего лишнего, и предоставил остальное природе. Недель пять Илу предстояло ухаживать за ними самой, прежде чем я смогу «вступить в должность».

Она показалась из норы через три дня, и это был первый тревожный звонок: обычно мать как минимум неделю безвылазно сидит со щенками. В Айдахо волчица провела в норе даже больше недели и вышла абсолютно истощенной. Я не знал, что и думать. Конечно, рассуждал я, в неволе волки ведут себя иначе, чем на свободе, да и погодные условия здесь мягче, чем в Скалистых горах. Но в любом случае малышам необходимо тепло матери, поначалу они не умеют самостоятельно поддерживать необходимую температуру тела. К тому же каждые два часа их нужно кормить. А Илу как будто и не собиралась лезть обратно в нору, хотя прошло уже часа четыре.

Я не на шутку встревожился. Надо было как-то заставить ее вернуться к волчатам. Я даже обложил вход в логово едой, надеясь, что она подойдет поближе и материнский инстинкт проснется в ней, как только она услышит повизгивания. Но это не сработало. Она явно старалась держаться от логова как можно дальше.

Речь шла о спасении щенков. Решение нужно было принимать быстро, а то спасать будет некого. Я залез внутрь и достал четыре крошечных, пушистых, слепых комочка. Они кряхтели и посапывали. Трое мальчиков свернулись в один общий клубок и выглядели вполне бодрыми, а вот четвертая — девочка — лежала в полуметре от них, совсем холодная. Похоже, Илу сама ее отпихнула и не хотела признавать. Все они страдали от обезвоживания. У животных это легко определить, оттягиваешь шкурку и смотришь: если она быстро разглаживается, то все хорошо, а если нет, то не очень. Шкурка на четвертом щенке стояла как гребень динозавра.