- Элеонор.

- Простите. Продолжайте.

- Твой восьмой вопрос - девственник ли я?

- Вы говорили, что были с кем-то, когда были подростком, поэтому я предполагаю, что нет, - сказала она, не зная, что думать об этом «нет». Она хотела, чтобы у одного из них был опыт, но опять же, быть первой означало быть особенной.

- Твоя догадка верна. Многие священники не девственники. Но не большинство. В конце концов, мы не рождены священниками.

- Сколько вам было, когда случился первый раз? Или мне не разрешено задавать дополнительные вопросы?

- Обещаю, мы дойдем до этого. А теперь к вопросу номер семь. Почему я хочу, чтобы ты всегда мне подчинялась? - Он остановился, словно подбирал слова. - Позволь ответить просто. В твоей истории об Эсфирь, царь привязал Эсфирь к кровати. Думаешь, тебе бы это понравилось?

Она надеялась, что приглушенный свет скроет ее румянец.

- Думаю, да. Быть привязанной к кровати во время секса кажется очень сексуальным. Это странно?

- Отнюдь. Многие люди, мужчины и женщины, получают удовольствие, отдавая контроль во время сексуальных утех, и отдают свои тела, а иногда и жизни, в руки партнеров. Это называется сексуальное подчинение. Другие, как я, получают удовольствие от противоположного. Брать полный контроль над кем-то и доминировать над ним.

Элеонор поежилась от слов Сорена. Она не ожидала такого личного откровения в своих сексуальных желаниях - он хотел взять контроль над ней? Доминировать?

- Логично, - ответила она, пытаясь говорить нейтрально.

- Я наслаждаюсь твоим подчинением так же, как и ты уверена в том, что тебе понравится быть привязанной к кровати во время секса.

- Это вас возбуждает?

Сорен посмотрел ей в глаза, и в них она увидела, как мир зажегся и сгорел дотла.

- Больше, чем ты можешь себе только представить.

Элеонор прижала ладонь к его груди и ощутила под пальцами, как колотится его сердце.

- И, - начал он после судорожного вдоха, - это отвечает на вопрос номер пять - у чьих ног ты должна сидеть? Я не знаю, у чьих ног ты должна сидеть. Но знаю, у чьих ног я хочу, чтобы ты сидела.

Он не намекал. Она знала это наверняка. Она знала, что он просто ответил на ее вопрос. По собственному желанию она отстранилась от него, опустилась на пол и села у его ног. Ее голова покоилась на его колене, а его рука на ее волосах, и она ощутила то, что, должно быть, ощутил Сорен, когда впервые надел колоратку священника. Она обрела себя у его ног. Тут её место. Вот кем она была. Она больше не будет искать себя в другом месте, кроме у его ног.

- Я хотела бы, чтобы вы ушли и были со мной, - прошептала она в ладонь, скользящую по ее губам. - Тогда бы вам не пришлось переживать о самоконтроле.

- Элеонор, первая ночь, когда мы займемся любовью, станет величайшим испытанием для моего самоконтроля.

Она хотела ответить, возразить, но он сказал, займемся любовью, и красота этих слов лишила ее дара речи.

- А теперь вопрос номер шесть. Почему все думают, что меня зовут Маркус Стернс, а в моей Библии написано Сорен Магнуссен? Это сложный вопрос, и на его ответ уйдет много времени. Устраивайся поудобнее, - сказал он и выдавил улыбку.

- Я сижу в спальне у ваших ног. Мне удобней, чем было когда-либо в своей жизни. Я никогда не захочу уходить отсюда.

- Я никогда не попрошу тебя уйти. Но ты можешь изменить свое решение после того, как я отвечу на оставшиеся вопросы.

- Никогда. Доверьте мне правду. Пожалуйста.

- Как пожелаешь. Ответ на этот вопрос начинается задолго до моего рождения. Моим отцом был Лорд Маркус Стернс, шестой барон Стернс.

- Кем?

- Бароном, мелким. Мой отец был представителем обедневшей английской аристократии. Его отец растратил семейное состояние, оставил отца ни с чем кроме фамилии и титула.

- Ваш отец был бароном?

- Безумие, верно? Где-то в северной Англии стоит разваливающееся поместье под название Эденфелл, и я могу заявить на него права, если захочу. Но я не хочу.

- Ваш отец мертв. Значит вы...

- Опустите тиару, миледи. Я священник. И на этом все.

- Но вы можете быть бароном, если захотите?

- Мой отец признал меня своим ребенком. Полагаю, могу, хотя мне это не интересно.

- Так странно. Ваш отец был бароном и все это оставил?

- Ему пришлось. Понимаешь, мой отец делал то, что делали поколения дворян, когда сталкивались с нищетой. Он пошел в армию и стал офицером. Он быстро рос в званиях. Образованный, хитрый, бескомпромиссный... В Северной Ирландии отца называли Красным Бароном за кровь, что он оставлял на своем пути. Когда он ушел из армии, то бежал из Англии. У него было столько врагов в ИРА⁹, что он начал опасаться за свою жизнь. Он приехал в Америку, снискал положение в Новом Английском обществе и женился на богатой молодой девушке, унаследовав ее состояние.

- Я думала, ваша мать была датчанкой.

- Да. Жена моего отца не была моей матерью. Моя мать, Жизела, была восемнадцатилетней датской пианисткой, которая приехала в Нью-Гемпшир, чтобы поступить в консерваторию. Но ее стипендия покрывала только обучение. Ей нужно было где-то жить. Ее наняли в качестве няни для моей сестры. Жена отца едва не умерла во время родов Элизабет, и только экстренная гистерэктомия спасла ей жизнь. Она стала бесплодной. А отец хотел сына. У него была дочь и никакого шанса на продолжение рода. Он был жестоким человеком до того инцидента. А после, стал монстром.

- Что он сделал?

- Он изнасиловал мою мать.

Элеонор ахнула. Она подняла голову и посмотрела на Сорена, но его лицо было пустым, а глаза лишены всяких эмоций.

- У нее появились вы.

- Да. Не знаю, было ли это намеренно, изнасилование мамы, чтобы она родила ему сына, которого не смогла родить жена. Намеренно или нет, это произошло. У нее появился я, и она назвала меня Сореном, семейным именем. Отец назвал меня Маркусом, в честь себя.

- Вы поэтому ненавидите имя Маркус?

- По многим причинам. Мама хотела сбежать и сбежала бы, но она любила Элизабет как собственного ребенка и не могла оставить ее с отцом, не могла оставить ее незащищенной. Поэтому она осталась в этом доме. Отец притворялся, что ее не существует. Это был единственный способ сохранить мир с женой, ревнующей к красивой датской девушке, которая заботилась о ее ребенке. Думаю, отец ждал чего-то, ждал увидеть во мне что-то. И увидел.

- Что?

- Я заговорил на шесть месяцев раньше, чем сестра. В два я начал играть на фортепиано. Я быстро усваивал новое. Отец решил, что я показал достаточно признаков высокого интеллекта и заслужил быть законно признанным сыном. Я достаточно угодил ему, что он дал необходимые взятки и изменил документы о рождении. Его жена стала моей «матерью», а он - моим отцом.

- А я думала, что у моих родителей был трудный брак. Что случилось с вашей мамой?

- Когда мне было пять, меня отослали в закрытую школу в Англии, а маму без промедления уволили, и она вернулась в Данию. Мы долго не видели друг друга.

- Как долго?

- Тринадцать лет.

Глаза Элеонор наполнились слезами из-за грусти в голосе Сорена.

- Тринадцать лет...

- В школе мне было сложно. Я знал, что во мне что-то изменилось. Мой отец видел это. Я видел это.

- Видел что?

- Каков отец, такой и сын, Элеонор. Я был... я садист. Я получаю высочайшее наслаждение в причинении самой страшной боли.

Он молчал достаточно долго, чтобы его слова достигли Элеонор. Она ощутила, как они проникли в ее тело, в ее кровь, словно какое-то магическое заклинание, предназначенное превратить ее из девушки в другое существо. Она позволила им ее изменить.

- Продолжайте.

- Мальчики в школе боялись меня. Даже обычная игра в футбол могла превратиться в кровавую, если я терял контроль. Я ушел глубоко в себя. Я научился дистанцироваться. Я хотел сделать им больно, но не хотел навредить. Я был волком на поводке, и этот поводок был в моих руках. Однажды ночью, когда мне было десять, волк сорвался с поводка.