Молодой и старый. Они сидели в пыли рядом с вычурным каменным креслом, которое вполне уместно было бы назвать троном. Из-за спинки выглядывала голова змеи, что по задумке скульптора должна была возвышаться над сидящим и смотреть на посетителей сверху вниз.

— Итак, — протянул тот, что сидел ближе к трону, — Они все еще живы, — пальцы с золотыми перстнями коснулись когтей каменного орла сидевшего на правом подлокотнике.

— Живы, — ответил второй, он был гораздо старше собеседника с седыми давно нечесаными волосами, мундир гвардейца, местами покрывала грязь, когда-то белоснежные манжеты обтрепались, кружева потемнели и разорвались, — Со змеей мы ничего не можем поделать, — он поднял голову и посмотрел на каменное тело оскалившейся рептилии.

— Змей был умен, он был… — молодой замялся и повернулся к старому. Его лицо было лишено каких бы то ни было эмоций, словно живому человеку приставили голову мраморной статуи. Точеные черты, бледная кожа, остановившийся взгляд. Наверное, он был красив, но вряд ли бы кто-то смог восхититься этой мертвой красотой, — Змей был змеем. Знаешь, я даже почти скучаю по нему.

— А я нет, — старый гвардеец встряхнулся, словно пес, попавший под струю воды, — Он был непредсказуем, а значит опасен.

— Они все опасны, — протянул молодой, — Змей, орел, сова…

Мужчина посмотрел на левый подлокотник, где был вырезан короткий каменный кинжал, так и не покинувший ножен, на них, расправив широкие крылья, сидела безглазая мраморная сова.

— И если они найдут полуночного зверя… — он не договорил, опустив голову, там у подножия трона в каменном крошеве лишь слегка угадывался силуэт какого-то животного, раньше должно быть лежащего у ног правителя, массивное поджарое тело, вытянутые лапы и пустота. Там, где должна быть голова, словно кто-то одним ударом снес ее и растоптал каменные обломки в пыль.

— Не найдут, — уверил седовласый солдат, — Зверь сам не знает своей сути. И не узнает.

— И тем не менее лучше бы их не было, лучше бы некому было искать, — молодой, поскреб пальцами по затылку, поддел криво висящий на золотистых волосах обруч из тусклого желтого металла, с минуту рассматривал его, а потом небрежно катнул по полу, словно ребенок игрушку.

— Их и так считай, что нет. Род орла обеднел и почти иссяк, сова… — седовласый проследил взглядом за катившимся обручем, — Его ненавидит собственный отец, хотя в роду есть еще один наследник, вернее, даже бастард.

— С которым вы тоже потерпели неудачу. Почему бы просто не прирезать их всех?

— Я хотел, но… — старый покачал головой, обруч с дребезжанием упал на потрескавшийся мрамор и замер, — Их кровь может понадобиться и нам.

— Такой исход маловероятен.

— Но не невозможен, мы проредили рода настолько насколько возможно, оставляя в каждом поколении не больше одного наследника, — возразил старый гвардеец, — Мы убрали слишком многих, маги Академикума и Серые начали задавать вопросы, о том что произошло в небе над Эренсталем десять лет назад, даже начали вскрывать старые могилы. Меня, — он указал рукой на лицо, — уже опознали. Убрать ключевые фигуры сейчас означает, самими указать им путь к правде. Без нее они всего лишь дети.

— Без нее… — протянул молодой поднимаясь.

— Но если кто-то всерьез начнет копать в этом направлении, кто-то более опытный, кто-то старший… — гвардеец покачал головой, — Самое разумное сейчас затаиться.

— Не уверен, что готов позволить себе такую роскошь, — молодой наклонился, поднял обруч и, не отряхивая от пыли, надел обратно на голову, седая нить паутины запуталась в чуть волнистых волосах, — Я бы предпочел сделать нечто совершенно противоположное.

— Что?

— Посмотреть на них.

— За ними и так хорошо присматривают, в том числе и на этой каменной глыбе, что по недоразумению продолжает портить небо.

— Они хоть сами-то помнят, кто и для чего поднял этот кусок навоза в воздух?

— Не думаю.

— Мне уже почти жаль их, — молодой человек усмехнулся, губы изогнулись, но остальное лицо осталось неподвижным, а в глазах отражался холод мрамора, — Распорядись, чтобы этих «наследников» доставили сюда.

— Я против.

— Почему? Ты сам сказал, что это просто дети, а детей можно попытаться перевоспитать, — пожал плечами молодой, шагнув к трону и усаживаясь на каменное сиденье, — Как говорят люди, врагов надо держать ближе, чем друзей.

— Но… — попытался возразить седовласый, поднимаясь следом.

— Никаких но, это приказ, тем более они дали нам такой прекрасный повод, — молодой мечтательно улыбнулся и, задрав голову к каменной пасти змеи, вполголоса добавил, — Хотел бы я увидеть тебя снова, старый враг. Или того в ком проснулась твоя сила, того, кто сможет противостоять мне. Хотя бы увидеть…

Чужой взгляд я почувствовала еще на подходе к воздушной пристани, и несколько раз обернулась, но понять, кому вдруг понадобилась так и не смогла. Вон тому мужчине с мятой бумагой, в которую было завернуто что-то масляное? Или сгорбленная старушка с корзиной мороженых яблок? А может…

— Вы кого-то ищите, леди Ивидель? — спросил Мердок.

— Нет, — ответила я, отворачиваясь от сокурсника и задирая голову, к далекому, едва различимому из-за метели Академикуму.

— Считаю, нам повезло, что остров проходил мимо Коре, не придется два дня трястись в поезде.

— Поблагодарите Дев, — я передернула плечами, и сокурсник замолчал.

Сквозь снежную пелену, к нам спускалась миниатюрная гондола Магиуса, я вцепилась в поручень, наблюдая, как ветер швыряет маленькую лодочку из стороны в сторону, несмотря на все усилия рулевого. Лучше бы поезд, лучше бы два дня там, да и лучше бы я была одна…

— Вы злитесь из-за помолвки? — спросил сокурсник.

Я не ответила, продолжая наблюдать, как швартуется дирижабль, как ветер уносит в небо крики матросов.

В злости не было ни малейшего смысла, поэтому я не злилась. Отец оставил помолвку в силе.

— Прошу прощения, но у меня не было выхода, — чопорно проговорил сокурсник, прикасаясь пальцами к шляпе и кивком приветствуя даму в меховом манто.

Так вот, что не давало ему покоя. Старая Грэ назвала его хорошим и наивным. Эпитеты, которыми, я вряд ли могла наградить Хоторна до этой поездки.

— И вы решили найти его за мой счет, — не удержалась от колкости я и тут же пожалела об этом.

Дело было не в нем.

Я вспомнила последний разговор с отцом, по иронии судьбы он состоялся в первом доме Астеров, завалы продолжали разбирать, брат уже пару раз вставал с кровати, к вящему неудовольствию матушки, и явно не собирался умирать к ее несказанной радости…

Илистая нора — стара как стара сама Аэра. Она скрипит и разговаривает разными голосами, надо только уметь слушать. Ее темные панели, смотрят на тебя глазами-сучками, провожая каждый шаг, каждое твое движение. И к этому вниманию надо привыкнуть, надо научиться с этим жить. Или сбежать отсюда.

Вечер перед отъездом мы провели в отцовском кабинете, слушая, как за окном воет ветер, как иногда срываются на лай собаки, как где-то в горах кричат птицы, а дерево иногда скрипит, словно выжидая….

На зеленых шелковых обоях вились вычурные лианы, они поднимались к самому потолку, и где-то там, в вышине расцветали пышными алыми цветами. Массивный стол, заваленный бумагами, за которым сидел усталый отец и потирал переносицу. Маменька в кресле, руки с тонкими пальцами то и дело касались ткани платья, иногда взлетали к лицу и поправляли локоны, иногда теребили обручальный браслет на запястье. Наверное, именно это беспокоило больше всего. Оттого я все никак не решалась начать разговор, а все разглядывала и разглядывала стены знакомого кабинета, полки с книгами, пузатый, словно бочонок, сейф, картины, не портреты, как в большинстве кабинетов, а пейзажи — поле Мертвецов, раздваивающаяся Иллия, Чирийский хребет, Последний перевал, какая-то пещера…

Черная доска на треноге, именно на ней я делала первые рисунки, цветными мелками, что лежали на поддоне, именно здесь наш сосед-астроном рисовал карту звездного неба и рассказывал от трех лунах Эры. Сейчас на черной поверхности отцовой рукой были выписана ровные столбики цифр, когда внимания графа Астера требовали восточные шахты, он предпочитал кабинет в Илистой норе, большому рабочему залу Кленового сада.