— Нет, — ответила я и тут же вспомнила — шпага. Шпага из чирийского металла, которая стоит, как небольшое имение. Но проблема в том, что меня действительно никто ни о чем не просил, — Пусть так, магистр. Пусть, вы правы, но в какой момент все изменилось?

— О чем, вы, Ивидель?

— О том, что сперва мне «продают» инструментариум, а потом всеми силами стараются его забрать. С чего они решили отыграть все назад?

— Возможно потому, что в дело вмешалась третья сторона, и расклад не разыграли до конца? — задумалась Аннабель.

— Третья сторона — это твой слуга-гвардеец и его сообщник, погибший в доме целителей? — задумался учитель, — А не поздно ли? Уже знаем мы, заражен барон… Когда случился этот перелом? Вспоминайте, Астер, что произошло, после того, как вы привезли покупки на остров? Что в вашем поведении могло насторожить заговорщиков?

— Я не знаю, милорд.

— Кто в Акадеимкуме должен был забрать или подменить иньектор? И почему не сделал этого?

— Не знаю! — почти выкрикнула я и в этот момент тонкие прохладные пальцы Аннабэль Криэ коснулись моего запястья.

Это было не больно, и даже не неприятно, если не знать, что именно в этот момент, она считывает память, ища ответы на вопросы. И ты ищешь их вместе с ней. Картинки оживали, мелькали перед глазами размытыми цветными пятнами, словно фотографии, раскрашенные рукой художника. На этот раз жрица была быстра, никакой глубины и четкости, лишь скорость и перетасовка карточек, словно в игральной колоде, лица дам, королей, вольтов… Моментов моей жизни.

— Она не врет, — баронесса открыла глаза и отпустила мое запястье.

— Хоть одна хорошая новость, — магистр устало потер глаза, — Я поставил вам зачет, Ивидель.

— Что? — переход от следователя и допроса, к учителю и зачетам, был столь резок, что я даже не сразу поняла, о чем он говорит, — К…к…какой зачет?

— По созданию зарядов.

— А как же… как же… противоядие? Крис? Не послушала вас… Как же обвинение в измене? — я посмотрела на ошейник.

— А вам оно так приглянулось, что желаете примерить? — иронично поинтересовалась жрица. — Или вы хотели, чтобы допрос вела личная гвардия Князя?

— Нет. Но это значит… — проговорила я и вскочила, едва не опрокинув стул, — Вы пугали меня специально!

— Мало того, — с удовольствием добавила Аннабэль, — Пока ученик не отчислен, даже Серые псы не могут его допрашивать. И даже мое присутствие здесь, мое касание, всего лишь любезность магистра. Вы не выполнили приказ и истратили противоядие на того, кто этого не стоит. Будь вы Серой, отправились бы под трибунал. Но вы всего лишь ученица, Ивидель, вы не приносили присягу, не давали обетов Девам, — она пожала плечами.

— Вы обманули меня!

— И не собираюсь за это извиняться, — учитель смотрел спокойно, — Ваш заряд был… — он замолчал, подбирая слово, — Интересен. В следующем полугодии жду от вас техническую карту его создания, если конечно вы решите продолжить обучение в Магиусе.

— Если решу?

— Вам письмо, Астер, — он пододвинул коричневый конверт, — От графа Астера. Я тоже получил подобное. Свободны, Ивидель. Советую как следует подумать…

— О будущем, — вставила Серая.

Я схватила пакет, чувствуя, как уголок плотной бумаги колет пальцы и стараясь не замечать, как от злости колышется пламя в светильниках. Я собиралась выскочить, громко хлопнув дверью… Но не смогла.

— Скажите, он жив? — я ухватилась за ручку, двери, так и не решаясь потянуть на себя, — Барон Оуэн выжил?

— Да, — голос магистра был бесстрастен, — И даже здоров, хотя я не буду говорить, какую потерю по вашей вине мы понесли. Противоядие от ветреной коросты. Уму непостижимо!

Я благодарно кивнула, вышла из комнаты и сбежала по лестнице, едва замечая, что улыбаюсь. Злость исчезла без следа.

Он жив!

Великоватые сапоги громко стучали по ступеням.

Крис жив!

И даже скудное зимнее солнце показалось мне ярче летнего полудня.

Спасибо, Девы!

Письмо хрустнуло, когда я слишком сильно сжала руку.

Подходя к жилому корпусу Магиуса, я не удержалась и сорвала сургучную печать. Я читала и поднималась по лестнице, глазами пробегая строчку за строчкой.

Слишком давно не было вестей из дома. Я даже соскучилась по матушкиным нотациям, шуточкам Илберта и сдержанным похвалам отца, пусть сейчас меня и не за что хвалить.

— Иви! — услышала я радостный крик, с площадки второго этажа, перегнувшись через перила, на меня смотрела Гэли, — Иви! Я вернулась.

У двери соседней комнаты валялось с десяток сумок и свертков с эмблемами известных лавок.

— Вижу.

— И мне даже разрешили сдать экзамены, — она вздохнула, что, впрочем, не заставило улыбку исчезнуть, — Только представь, впереди десятидневье праздников, ты будешь танцевать на балах, а я сдавать зачеты, — подруга грустно рассмеялась, но, посмотрев на меня, тут же стала серьезной, — Что случилось? — перевела взгляд на конверт в руке, на сломанную печать Астеров и уже с неподдельным беспокойством стала перечислять, — Вести из Кленового сада? Что-то с родными? С матушкой? С отцом? С братом? Не молчи, Иви!

— Со мной, — ответила я, — Я тоже не буду танцевать на балах, во всяком случае, не в Льеже, — я потерла усталые глаза, — Отец нашел мне мужа.

— Что? — Гэли изумленно раскрыла глаза.

— Помолвка через пять дней, мне належит срочно вернуться в Кленовый сад.

Я сошла с поезда через два дня и шесть часов в Сиоли столице провинции Ильяс, большая часть земель которой принадлежала графам Астер еще с незапамятных времен. Старая кормилица Туйма рассказывала, что после разделения Эры на Тиэру и Аэру змеиному роду принадлежали и равнина Павших и Мертвое поле. Не то чтобы она застала само разделение, но поле Мертвецов до сих пор стояло на балансе у отца, а если порыться в старых бумагах, то, возможно, и вся Траварийская равнина, которую прозвали равниной Павших. Змеиный род никогда не бедствовал и никогда не кричал о своем богатстве, ибо слишком многие считали, что оно построено на костях. Собственно, как и любое другое, любого другого рода, что вынужден существовать у Разлома. Это не солнечные долины запада, где растет виноград Оуэнов.

Ну вот, опять вспомнила Криса, мало мне снов, в которых поцелуй в библиотеке повторяется снова и снова, с различными вариантами финала.

— Где это видано, чтобы леди благородного рода путешествовала с одним сундуком, — пробурчала Лиди и закричала на носильщика, — Осторожнее, окаянный!

Сундук побалансировал на тележке и решил не падать, что впрочем, не помешало горничной продолжать распекать рыжего парня. Высокая и разрумянившаяся от ледяного ветра, она невольно привлекала к себе внимание на перроне. Лиди была внучкой старой отцовской кормилицы Туймы, и до отъезда в Магиус была моей камеристкой. Не очень умелой, но… Она была доброй и старательной, плюс ко всему вбила себе в голову, что обязана защищать меня от всех и вся. Иногда такая забота подкупала, иногда раздражала, но я свыклась с ней, как свыкается северный вьюнок с холодной стеной дома, по которой растет. И иногда ловила себя в Академикуме на мысли, что скучаю, по ее громкому голосу.

Локомотив спустил пары, женщины торопливо отступили от платформы. Ветер ожег холодом лицо, кольнул губы и растрепал выбившуюся из-под меховой шапки прядь волос. Здесь на севере зимы куда как холоднее, чем в Льеже или Эрнестале. Поезд дал третий предупреждающий гудок, кондуктор зазвонил в колокольчик, и огромная махина стала медленно набирать ход. Свет фонарей отражался от гладкого сиреневого бока вагона.

Железнодорожная ветка, по которой пустили Сиреневый скорый, брала свое начало в Эрнестале, следовала через Льеж, вдоль побережья Зимнего моря и заканчивалась в Корэ, в предгорьях Чирийского хребта. Именно по ней отец транспортировал уголь, металлы и камни из шахт Астеров.

Колокольчик кондуктора затих, локомотив, пыхтя, отошел от станции, ватага мальчишек на бегу свистела вслед, отталкивая друг друга локтями, словно хоть одному из них по силам было догнать поезд.