Поэтому троица решила, чтобы не терять времени зря, наведаться в Балтийский дом, официальный устроитель театрального фестиваля «Новая радуга». Наведаться и присмотреться к участникам китайского коллектива «Ка-бара-сан», ближайшим соратникам Господина Доктора Театральных наук, специально экспортированным из Китая. Но – обломились: в сонном и пустом здании Балтдома сухонькая билетерша не без злорадства сообщила плямкающему из-за спички Вискасу, что сегодня все гости выступают в Петропавловке, под открытым небом. Здесь недалеко.
Недалеко было пешком, а вот на машине пришлось поморочиться.
Да, Анатолий Хутчиш поверил Алисе и Вискасу, что визит в Смольный, возможно, прольет свет на «ленинградское дело» и тайну установки Икс. Поверил, поскольку, как ему было известно, один из вице-губернаторов нынешней администрации в прошлом служил адмиралом. Тоже отчаянно любопытный фактик.
Поверил новоявленным друзьям Анатолий Хутчиш. А зря.
Совсем рядом астматично чихнула пушка, отмечая полдень. Кто-то из туристов вяло зааплодировал. На пологих берегах под стенами крепости несколько компаний совершали уик-эндовские ритуалы: расстелив на травке плед, под пиво перекидывались в шашки или без всяких пледов давили бутылку винца на троих. Компаний было немного, только опешившие от успешной сдачи экзаменов абитуриенты да алкаши. Что может быть лучше плохой погоды? Вода в Неве мурлычущей кошкой терлась о берег. Вода была цвета промасленных долларов.
Прижавшись спиной к крепостной стене, на корточках сидел относительно молодой нищий с исписанной картонкой на груди: «Я не ел три дня. Дома больная жена…» – и меланхолично насвистывал мотивчик из Сюткина.
Людской ручеек внес дрейфующую троицу в Петровские ворота. За спиной остался плакатик, приглашающий на вертолетные пятнадцатиминутные экскурсии всего за восемьдесят тысяч. Равнодушные ко всему статуи Беллоны и Минервы в тесных нишах смотрели в вечность. Далее поток людей миновал куцеватый Инженерный дом и вытек к Петропавловскому собору и усыпальнице, где и прекратил свое поступательное движение.
Где-то здесь, в одном из флигелей, размещалась Аэродинамическая лаборатория Российской академии наук. Хутчиш подумал, что коль выпала оказия, то неплохо бы зайти к ребятам – познакомиться, поделиться своими придумками и дополнениями к теории динамики полета – не зря же столько бумаги на самолетики извел. Да опомнился. Нельзя. Он в автономке.
Может, погода была виной такому настроению, но лица экскурсантов были угрюмы. Даже карикатурный памятник Петру не пробудил ни у кого улыбки. Словно посетители не гулять и дышать воздухом сюда шли, а исполнять повинность.
Бывшая неприступная крепость (неприступная, быть может, лишь потому, что никто никогда взять её приступом не пытался), крепость, с семьсот восемнадцатого года бывшая тюрьмой для политических, нынче превратилась в балаган. На асфальтированной площадке между угловатой тенью Монетного двора и собором резвились театральные коллективы со всего света – демонстрировали на импровизированных подмостках всем желающим свои таланты.
Вот слева труппа с красивым названием «Матумба» (Берег Слоновой Кости) – четверо полуголых мускулистых гостей с жаркого континента, блестящих от пота, бряцающих бисером набедренных повязок, – изо всех сил лупит деревянными, покрытыми искусной резьбой палками по пустым, витиевато размалеванным металлическим бочкам; сквозь размалевку проступают закрашенные буквы: «PETROL».
Хутчиш машинально попытался найти скрытые порядок и ритм в гулких радостных ударах (а вдруг темнокожие таким образом, по типу азбуки Морзе, информацию передают – «субъект здесь, начинаем операцию»?), но ничего толкового обнаружить не сумел. Когда же артисты закончили номер, высокий, бритый наголо негр из редких зрителей, случайно оказавшийся поблизости от фланирующей троицы, чистосердечно и зычно захлопал в ладоши, повернулся к Анатолию и, не сумев сдержать первобытного восторга, проговорил:
– Kum ngvada t'g'd'm, t'g'd'm, yo[47]?
– Bgamgu pta kon[48]? – из вежливости поддержал разговор Хутчиш, с тихой грустью вдыхая терпкий дух свежеспиленной сосны.
Помосты, наверное, поставили этой ночью, кое-где в неровностях асфальта золотой жилкой секлась деревянная стружка. По неизъяснимой прихоти сознания запах сосны напомнил прапорщику другую сцену: так же истово бьют по натянутой шкуре бизона раскрашенные краской мужчины, а мальчик в толпе юных сверстников издалека наблюдает за взрослыми. Терпкий запах костров, жаркое солнце прерий… Было и прошло.
– Oh, e pta «N'domy rampata k'krolz urugu-do[49]», – ответил негр-меломан.
Может, он даже заметил, что собеседник не разделяет его радости, а может, просто был хорошо воспитан. Во всяком случае, больше с Хутчишем разговаривать не стал.
Вообще, напрасно Хутчиш заявился в Петропавловку. Настроение почему-то испортилось. Не ровен час, какой-нибудь случайный топтун наткнется на него, доложит куда надо, и снова пойдет игра в салочки. Надоело Анатолию бегать от всяких разведок. Ему хотелось есть и спать. Ни задорные негры, ни разыгрываемая на соседнем, плачущем янтарной слезой помосте белорусская пьеса из жизни водяных, русалок и прочей нечисти, пусть и исполняемая на национальном языке, его не занимали. Да и сама идея вывести фестиваль «Новая радуга» в массы не нравилась мегатоннику. Мероприятие отдавало профанацией. Национальные театры – все же зрелище для искусствоведов, а не для туристов из Пскова.
Ну вот, пожалуйста: как в воду смотрел.
Небогато одетая девушка, несмотря на пасмурную погоду, в темных очках, метрах в десяти от троицы вдруг схватила за руку своего спутника – крепкого чернявого паренька – и с жаром зашептала ему на ухо, косясь в сторону Вискаса. Что-то знакомое было в лице девушки, но очки мешали идентификации. И хотя действия девицы, одетой в салатового цвета куртку с капюшоном, были до умиления непрофессиональны, Анатолий, к стыду своему, не смог из-за царящего гвалта ничего услышать. По движениям губ успел лишь ухватить: «Это он, это он!..»
Хутчиш потянулся было дернуть спутника за рукав и сообщить, что, дескать, у него, Вискаса, сфотографировались знакомые, но передумал. Наверняка это не агенты – ни один агент не повел бы себя столь дилетантски. Если только своими топорными действиями не собирался привлечь внимание Вискаса. Сам же Вискас, остолоп эдакий, не замечал опасности. А с другой стороны, девица знает Василия, а Хутчиш где-то видел девицу. Это неспроста. Надо разобраться.
Артем тоже узнал сволочь, на которую обратила внимание Марина. Сомнений нет: именно этот тип в жеваной шляпе, с неизменной спичкой меж пухлых слюнявых губ привел за их столик в Петродворце «друга Петра Львовича», шикующего бежевым плащом. Значит, снова вычислили, гады.
Сбежав из Петродворца на утлой лодочке, Артем и Марина сошлись на том, что лучше всего им спрятаться среди людей в городе. В толпе, конечно, могут оказаться враги, но напасть будет гораздо труднее. Беглецы посетили Музей-квартиру Достоевского, Музей артиллерии. Побывали в Русском музее и на футбольном матче. К удивлению Марины, в этом городе женщины совсем не осветляли волосы перекисью водорода. И ещё девушку очень удивляло, как мало в Петербурге загорелых людей. Это в середине-то лета!
Марина время от времени начинала нервничать, ломала едва прикуренные сигареты, донимала Артема нелепыми упреками. Артем с собачьей преданностью сносил её выходки, мысленно оправдывая Марину: она, дескать, не ведает, что творит.
Кроме того, теперь Артем был вооружен и чувствовал себя увереннее. Голыми руками нас не взять. Сами с усами. И сами сделаем первый шаг. Посмотрим, какого рожна им от нас надо…
С точки зрения Марины Артем повел себя неправильно. Ну почему он никогда её не слушает? Вместо того чтобы, схватив подругу за руку, сквозь толпу туристов ринуться прочь, он мягко развернул девушку и потянул к узкому пустынному проходу между гранитными стенами экс-казематов в сторону Нарышкинского бастиона. «Я не я, если никто следом не пойдет».
