Стеклов задумчиво кивнул головой:

— Так что ж, ты взял ту зону под усиленный надзор?

— Взял. Еще позавчера утром. Но сам понимаешь: в лесу очень трудно устанавливать наблюдение. Что-то надо придумать. Само собой разумеется, не сегодня, так завтра они должны пожаловать. Надо полагать, в маскарадной форме: будут рядиться под какого-нибудь грибника или туриста. В общем, в этом духе. И если заметят что-то подозрительное, исчезнут навсегда. Поймут, что их ход разгадали. Надо как можно быстрей удалить из леса лишних людей — бросается в глаза.

— Михаил Иванович, ответь, почему все же наши противники цепляются за эту местность?

— Видишь ли, — начал Нурбанов, — намного лучше действовать на непроверяемом участке, а не там, где в любую минуту могут нагрянуть искатели. Это одно. Второй момент — удобное место: рядом населенный пункт, близко от Волги и от дороги. Ты, кажется, прав, Петр Прохорович, в твоем родном поселке кое-кто окопался. Уж слишком много наверчено вокруг него в последнее время.

Стеклов тотчас оживился. Его обрадовало, что Нурбанов всерьез заинтересовался поселком. А это значило многое: пока не докопается до сути — он не отступится. В поле его зрения попадет и Волжский монастырь, а это для него, Стеклова, главное. Петр Прохорович давно лелеял мечту распознать до конца тайны монастыря.

После гражданской войны и разгула бандитизма в двадцатые годы поселок не вызывал интереса у органов госбезопасности: там было спокойно. В те далекие годы некогда было заниматься разными легендами и слухами, ходившими вокруг монастыря, к тому же не все верили в них. В тот исторический период надо было бить зримого врага, восстанавливать народное хозяйство. Да и ощущалась нехватка квалифицированных сотрудников в ЧК.

И вот после столь продолжительного времени — практически после разгрома банды Мефодия — поселок вновь начал привлекать внимание.

Нурбанов поручил Стеклову провести тщательный поиск рации на прилегающей к кустам местности.

На следующий день — уже в семь утра — группа поиска начала действовать. Очертили круг примерно в сотню метров и с длинными металлическими щупами и миноискателями шаг за шагом кололи и слушали землю. Когда поиски на этой площади не дали результатов, Стеклов решил сместить группу поиска ближе к реке.

Солнце стояло уже высоко в небе. Было жарко и сильно парило. К полудню люди изрядно устали.

Майор тяжело опустился у сосны, под которую только что подкапывались солдаты. Уныло наблюдал за всей этой картиной.

В голове вертелись вопросы: «Где же рация? Неужели здесь нет ее? В чем мы с Нурбановым ошиблись?» И поскольку эта операция имела для него еще сугубо личный характер — ведь он упустил шпиона — присущие ему хладнокровность и трезвость неожиданно покинули его. Он нервничал и чувствовал: в поиске есть бессистемность, которая мешает найти рацию. Но в чем должна была проявиться эта «системность», логичность действий, Стеклову не удавалось понять.

Стоит только не пошевелить мозгами несколько дней — и теряешь остроту мысли. «А может, это просто возраст?» — переживал майор, глядя на солдата, который возился у толстого обгорелого пня.

Несколько человек во главе с лейтенантом Матыгулиным копались у берега. Лейтенант снял сапоги, засучил галифе, вошел в воду и медленно пошел вдоль берега, напряженно всматриваясь в песчаное дно.

Солдаты недоуменно посматривали на него. Кто-то не выдержал, спросил:

— Рыбу, что ли, товарищ лейтенант, высматриваете?

— Смотрю, какие камни здесь водятся.

И он действительно поднял со дна несколько пластин светло-коричневого известняка, начал их внимательно рассматривать. Немного еще походив по воде, лейтенант обулся, взял длинный металлический пруток, заостренный на конце, и направился к кустарнику, где отсиживался недавно матерый враг.

Матыгулин остановился, вонзил пруток до отказа в землю, вытащил его, замерил часть прутка, которая уходила в землю. Проделал это несколько раз вокруг кустарника. Металлический стержень уходил каждый раз в землю на глубину до шестидесяти — семидесяти сантиметров и упирался в твердый слой окаменевшего известняка. Такой же слой плодородной почвы оказался в середине кустарника, который возвышался над прилегающей местностью.

«Холмик, конечно, удобен для тайника: грунтовых вод нечего опасаться, — размышлял лейтенант, — рация могла бы лежать неделями. А главное, в середине кустарника можно было копать, пока не надоест, — случайные прохожие не заметят. Кто же полезет в заросли чертополоха?» Он с берега смотрел, прикидывал, где бы сам стал делать тайник, и поймал себя на мысли: «Здесь нет подходящего места, кроме кустарника». Любые земляные работы могли быть замечены случайными лицами как с суши, так и с реки.

Ему пришла и другая мысль: «Если рацию прятали под землю, то, видимо, копали яму до слоя извести». Не было сомнения, что всю выкопанную землю и плиты спресованной извести толщиной в три пальца выбрасывали в воду. Вот он и искал их в воде. А когда нашел, убедился в своем предположении. Значит, выдалбливали и твердые породы. А раз так, щуп должен уйти больше чем на шестьдесят — семьдесят сантиметров.

Каждый раз, проделав одну и ту же операцию и замерив пруток, повторял про себя: «В норме».

Матыгулин остановился над обнаруженным лжетайником, где на дне как насмешка виден был отпечаток рации. И, двинувшись дальше, на ходу сунул туда щуп, измерил — семьдесят пять сантиметров. Он снова повторил — до твердой породы в этом месте было чуть больше, чем в других местах. «Видимо, вынули немного известняка, а сверху насыпали земельки, чтоб лучше отпечатывался след рации. Но позвольте, позвольте господа шпионы. Для чего же вынимать лишний грунт, а потом снова насыпать? Не легче ли просто?..» И внутренний голос осекся — горячая волна крови ударила в голову от неожиданно дерзкой догадки. Он опустился на колени и начал лихорадочно выгребать землю из тайника. Добрался до твердого грунта и, ломая ногти, пытался снять слой известняка. Когда ему удалось это сделать при помощи стрежня, под плитой оказался большой камень. Подняв его, Матыгулин увидел сбоку ямы нишу, в которой лежал вещевой мешок. Он поспешно пощупал его: рация была здесь!

— Нашел! — радостно закричал он, как мальчишка. — Нашел, товарищ майор!

Майор вскочил, забыв про больную ногу, и, прихрамывая, побежал к кустарнику. Развязал мешок, вытащил рацию, завернутую в клеенку. У рации отсутствовала крышка.

— Так вот чем делали отпечаток — крышкой! Стеклов взглянул на окаменелый слой породы, на металлический прут, линейку — и все понял.

— На сколько сантиметров они ошиблись? — тихо спросил он Матыгулина.

— Недоучли около пяти сантиметров, товарищ майор.

Окружавшие не понимали, о чем они говорят.

Взволнованный майор шагнул к лейтенанту и обнял его.

— Спасибо тебе мой мальчик. Спасибо. Сегодня ты лучше думал, чем я.

— Будьте любезны, позовите Элеонору, — попросил Закиров, придерживая рукой незакрывающуюся дверь будки телефона.

— Минуточку. Сейчас, — ответил женский голос.

«Кажется, ее сестра, — подумал он. — А голос ее можно спутать с Элиным».

— Я вас слушаю, — послышалось в трубке.

— Эля, здравствуй, — чувствуя какую-то внутреннюю скованность, произнес Закиров. — Это тебя беспокоит Ильдар.

— А-а-а... Ильдарчик, привет. Рада слышать своих недавних однокашников.

— Эля, я тебе как-то звонил. Сказали... в командировке.

— Да. Вот приехала вчера. Масса впечатлений. Это моя первая командировка.

— Значит, понравилось?

— Интересная поездка, — будничным голосом ответила она. — Но дома — лучше.

Закиров понимал: Эля Бабанина воспринимала его лишь как одноклассника. И боялся перевести разговор в желаемое русло.

Возникла пауза.

— А вы... А ты... — начал он, чуть заикаясь, — что делаешь в субботу? — И, не дав ей ответить, выпалил: — Пойдем, Эля, в театр.