В кабинет вразвалку вошел Треньков и уселся на стул.

Отец Тренькова, как поговаривали сотрудники, был «тузом» в легкой промышленности. Судя по всему, работой в детстве его не утруждали. И здесь Треньков черновую работу не любил — старался уйти от нее. Работал импульсивно, неровно. Иногда проходил мимо главного, находясь в плену собственных «конструкций» и «моделей», оторванных от реальности. Но ему делали скидку на молодость, на неопытность. Многие недолюбливали Эдуарда Тренькова за бесцеремонность и самомнение. Некоторые выражали свое отношение к нему открыто, другие молча.

Когда к делу Древцова, которое было в производстве у Тренькова, подключили Жукова, следователь Черных заметил: «Ну вот, запрягли в одну упряжку трепетную лань с козлом».

Сомнений ни у кого не было, кто лань, а кто козел. Разве только у самого Тренькова.

Закирову не приходилось раньше сталкиваться по работе с Треньковым, и знал он его мало.

Треньков тем временем закурил и начал рассказывать что-то о женщинах. Ильдар погрузился в свои мысли и не вникал в его слова: «Надо будет ему сказать: пусть завтра займется жильцами дома, может, что и узнает. А я обойду в округе мелкие организации — Космач предпочитает работать именно в таких конторах».

— Так вот, — словно издалека донеслись до него слова Тренькова, — я пришел к выводу: идеальных женщин нет. Вернее, они бывают, но лишь в двух случаях: это та женщина, которую мы любим, и та, о которой мы ничего не знаем.

— Но во втором случае выходит: женщина существует лишь в воображении, — сказал Ильдар только для того, чтобы продемонстрировать свое внимание.

— Почему же? Не только в воображении. Вот, к примеру, увидишь на улице незнакомую, очаровательную женщину и воспринимаешь ее как идеальную. Она ведь существует реально — не только в воображении. Понятно, что ты в мыслях дорисовываешь ее внутренний облик. Но стоит познакомиться да приблизиться — и недавнее очарование исчезает, как туман на солнце. По опыту тебе скажу: много я разных красоток повидал — все на одну колодку сшиты: сверху — зеркальный блеск, а внутри — коряги да теснота душевная.

— А жена твоя разве...

Треньков небрежно махнул рукой, вид его говорил: «Понял тебя, можешь не продолжать».

— Женился, а мозгами до этого не пошевелил, не прислушался и к отцу. А он истину глаголил. Не пытайся, говорит, Эдик, накинуть супружескую узду на красотку — не удержишь. Красивая женщина — это скорее общественное достояние, чем личное. Ею любуются, как произведением искусства, все, кому не лень, ведь глаза другим не запечатаешь сургучом. Вот и начинает у них кружиться голова. А красота — не признает ума.

«Видно, перегрелся в семейной жаровне, — подумал Закиров, — вот и разоткровенничался. А может, человек такой — с душой нараспашку?»

— Вот здесь я кое-что набросал по делу Древцова, посмотри.

Он передал Тренькову план-вопросник — что нужно сделать в ближайшее время.

— Будут какие идеи — давай. Обсудим.

Они просидели над бумагой битый час. Ильдар поведал о звонке Нурбанова.

Затем Треньков стал названивать какому-то приятелю, приглашая в гости к себе. Судя по разговору, тот отказывался. И тогда Эдуард с кавказским акцентом произнес:

— Дарагой, если гара нэ ыдот к Магамэту, то я пайду к ней.

Закиров корпел над бумагами, мучительно раздумывая все над тем же вопросом: где преступник раздобыл ключи?

Догадка к нему пришла неожиданно, когда Треньков говорил про Магомета: если преступники не могли к нему подъехать, то они могли как-то заставить его прийти туда, где можно снять слепки с ключей. Как же я об этом раньше не догадался, болван! Они могли это сделать под каким-нибудь благовидным предлогом. Скорее всего под видом общественных мероприятий. Он же был активным участником гражданской войны, известным человеком в городе.

Мозг лихорадочно работал, перебирая различные варианты действий преступника. Возможно даже, послали какое-нибудь письменное приглашение. Скажем, на встречу с ветеранами или молодежью, в домоуправление, в какую-нибудь другую организацию или в школу, где действительно в это время происходило мероприятие. В общем, на такое мероприятие, где нужно было снять верхнюю одежду — пальто, плащ. Именно там он всегда носил ключи, несмотря на замечания родственников. Он очень, как говорила его дочь, верил людям и слышать не хотел, когда ему что-то говорили об осторожности.

Закиров сунул папку с бумагами в сейф, надел пиджак, снова вытащил бумаги, схватился за телефон. «А вдруг этот ход не подтвердится? Что тогда?» Ему стало жарко, он сбросил пиджак.

«Успокойся, — мысленно приказал он себе. — Будь что будет — надо немедленно, сейчас же действовать».

Он набрал номер домашнего телефона Древцовых. Никто не отвечал. Ильдар быстро собрался и поехал к Древцовой на работу.

Майор Стеклов глянул с моста вниз. Поверхность воды напоминала огромную мраморную плиту, переливающуюся неровными щербинками в косых лучах заходящего солнца. Лишь небольшие волны от приближающейся лодки напоминали о воде.

Очень ему хотелось выкупаться, да опасался: схватит радикулит, проклятый, потом будет не разогнуться эдак недели две. Но больше боялся другого: выйти из строя — работа не ждет. Ох, не ждет! Из головы не выходил радист.

Сегодня целый день обшаривали с группой солдат и работников милиции местность — прибрежные кусты, проверяли щупом сомнительные кочки, в некоторых местах снимали пласты дерна. Но рацию не нашли. Он понимал, что искать рацию на площади в несколько километров равносильно поиску меченого зверя в тайге.

Стеклов пришел к выводу: смена средств передвижения радиста была заранее предусмотрена. Майор установил: велосипед был брошен не потому, что, шины спустили, — они были проколоты радистом. Лишь в нескольких метрах от того места, где найден велосипед, на проселочной дороге, обнаружили следы накачанных велосипедных шин. Это был след найденного велосипеда. Никаких колющих предметов не обнаружили. Следовательно, вражеский лазутчик пытался ввести этим ходом в заблуждение контрразведку.

«Итак, допустим, радист пересел в лодку, — вновь начало в голове прокручиваться, как испорченная пластинка. — Вряд ли он пошел вверх по Волге к Светловолжску. Во-первых, на веслах против течения далеко не уйдешь. Утром, 29 мая, как свидетельствуют рыбаки, моторную лодку в этом районе не замечали. Прошли две баржи и пароход „Казань“. Последнее было подтверждено справкой пароходства.

А что же во-вторых?.. — задумался Стеклов. — Ба! Да, мы ведь могли послать в этот район из Светловолжска патрульные милицейские катера. Ошибка наша, конечно, что мы их не послали. Но радист-то рассчитывал, очевидно, их встретить. Поэтому, какой же резон ехать им навстречу в лодке с рацией? Правда, он в любой момент мог сбросить рацию за борт. Нет, опытный шпион на этот шаг не пойдет — не виден смысл риска. Остаться в разведке без рации, хотя бы на короткое время, это все равно что потерять руки. Ведь не всегда удается использовать почтовую и иную связь».

Стеклов вытащил блокнот и карандаш, начал прикидывать: где быстроходный катер мог настичь лодку, если радист направил ее по течению. Он учел расстояние, время возможной отправки катера, его скорость и скорость лодки с радистом. По его расчетам получалось: катер настигал лодку в черте Святовского поселка. «Стало быть, он должен был выйти из лодки раньше, до Святовска примерно за километр — полтора. Именно на этом участке и надо сконцентрировать поиски». И он заторопился.

Из телефонной будки позвонил в наркомат, попросил срочно прислать машину и одного-двух сотрудников.

Через четверть часа он и лейтенант Тагир Матыгулин уже мчались по направлению к Святовскому поселку.

Тусклые, красноватые лучи солнца еще виднелись на макушках деревьев. Падающие на дорогу тени кое-где уже начали сливаться с густеющими сумерками и легкой дымкой тумана. К вечеру стало холодать. Через приспущенное стекло на крутых поворотах хлестали по лицу прохладные струи воздуха, настоянные на аромате хвойного леса.