Федор Иванович с бабушкой подмели участок между дубами вокруг большого камня, сплели и развесели на ветвях гирлянды из мха и растений. Поставили на камень большую деревянную миску с водой, положили каравай свежевыпеченного хлеба, орехи, букетик каких-то трав и цветов, издававших такой сильный запах, что он чувствовался даже на большом расстоянии. Последним они добавили небольшой нож с причудливой рукоятью и тонким лезвием. Естественно, что единственным моим занятием было вертеться поблизости и наблюдать за ними. Теперь, когда площадка вокруг камня была расчищена, а тонкий слой мха с его основания снят, открылась цепочка непонятных символов, высеченных по кругу. Показались и семь камней поменьше, полностью утопленных в земле, так что видны были только верхушки, на которых тоже вырисовывались символы – на каждой свой. Знаки были очень старые и полустертые.

После полудня появились первые гости. Это были мужчина и женщина лет сорока пяти, невысокого роста, со слегка раскосыми глазами. Они молча вышли из леса, поклонились бабушке и деду Федору, потом подошли к камням с символами, коснулись их – каждый своего – и, подойдя к большому камню, отпили воды из миски и отломили по кусочку хлеба. Затем они опять поклонились земле, дотронувшись до знака на большом камне. Только сейчас я разглядел, что символы на малых камнях соответствуют символам, расположенным напротив них на большом камне, и будто разбивали надпись на нем на семь слов или частей. Значения их я не понимал.

Гости тем временем спрятали отломленные кусочки хлеба за пазуху и, не произнеся ни слова, ушли в дом. Я уже хотел подойти с расспросами к бабушке и деду Федору, которые молча стояли с двух сторон старого дуба и встречали гостей, но что-то меня удержало. Тем временем из леса вышли еще двое: высокий старик и молодая улыбчивая женщина с добрым лицом и веселыми глазами. Они проделали те же действия, что и предыдущая пара, и тоже не говоря ни слова скрылись в доме. Только женщина, подходя к порогу, посмотрела в мою сторону, улыбнулась и кивнула. Солнце уже клонилось к закату, а бабушка и дед Федор все так же молча стояли под дубом. Я изнывал от скуки, слоняясь неподалеку, но они как будто не замечали моего присутствия.

Вокруг было неестественно тихо: ни шороха листьев, ни дуновения ветерка, ни пения птиц. Все замерло, и даже воздух стал неподвижным и тяжелым. Лишь стоящие на краю поляны осины тихонько шелестели листьями. Я удивлялся, как бабушка с дедом Федором столько времени выдерживают неподвижность и молчание. Солнце стояло совсем низко, когда из леса вышел старик очень маленького роста, со злым выражением лица и пронзительным взглядом черных глаз. Он проделал уже знакомые мне действия, сердито зыркнул по сторонам и отправился в дом. Лишь после этого бабушка и дед Федор подошли к камням с символами.

Видимо, каждый гость хорошо знал свое место. Никто не приближался к тому символу, которого касался другой. Следом за бабушкой я тихонько вошел в дом и устроился в уголке. Гости сидели вокруг стола, между ними стояла чаша из темного металла, до краев наполненная водой. Их руки лежали на столе, кончики пальцев касались краев чаши, глаза были устремлены в воду. Бабушка и дед Федор заняли свои места. Я молча созерцал происходящее. Присутствующие здесь люди казались восковыми статуями, которые пытаются что-то разглядеть в воде. Я немного переместился, желая заглянуть в чашу через бабушкино плечо, и ничего не увидел. Там была вода или какая-то другая жидкость – такая темная, что казалась непроницаемым зеркалом, которое почему-то ничего не отражало.

Поверхность воды была матово-черной и чем-то напоминала глаза Серого. Зато я заметил, что на краях чаши были выгравированы те же символы, что и на малых камнях. И пальцы каждого из присутствующих касались своего знака. От тишины и неподвижности мне стало немного жутко и захотелось выйти на улицу. Я тихонько подергал бабушку за рукав – она даже не шевельнулась. От этого стало еще страшнее. Я уже начал пятиться к двери, как вдруг над чашей появился свет. Он исходил от отразившихся на поверхности воды символов. Казалось, они прошли сквозь металл и теперь поднимались из глубины, излучая слабое зеленоватое свечение. Оно становилось все ярче и ярче и наконец засверкало всеми цветами радуги. Я замер, завороженный чудесным виде́нием. Тут раздался голос деда Федора:

– Братья и сестры, пришло время обновить силу Теплого ключа. Готовы ли вы к слиянию своих сил с силами мира?

Последовали несколько фраз на непонятном языке.

– Готовы, – ответили сидящие за столом и повторили непонятные фразы.

Дед Федор коснулся пальцем своего символа на поверхности воды, и символ ожил. Он задвигался, выписывая странные спирали. Теперь заговорила бабушка:

– Братья и сестры! Теплый ключ ждет освящения. Готовы ли вы к соединению с вечностью? – Далее вновь последовали непонятные фразы.

– Готовы, – ответили остальные и повторили текст.

Бабушка продолжала:

– Тогда пусть каждый скажет и сделает то, что должен сказать и сделать.

Теперь все по очереди произносили несколько непонятных слов, касались своих знаков, и те начинали двигаться по поверхности воды, создавая сверкающий хоровод. Над чашей сгущался комок темноты, внутри которого плавали светлые шарообразные образования. Они будто парили там, изображая затейливый танец. Зрелище было потрясающее: сгусток бархатной черноты, висевший в радужном сиянии, как драгоценный камень в оправе, в котором перемещались, подобно бликам, светлые пятна. Виде́ние притягивало, завораживало, от него невозможно было отвести взгляд. Казалось, вся вселенная заключена в этом темном комке. Последним заговорил маленький сердитый старик:

– Пошто рябенка приташшили?! Куды яго дявать собираетесь? Нечаво ему тут делать, мал ишшо! Все чудишь, Анна Георгавна?

Голос у него был сиплый, неприятного тембра, а речь настолько неправильной, что резала слух. Когда он говорил, все его лицо кривилось и подергивалось, и весь он напоминал старого уродливого гнома. Остальные переглянулись.

– Странствие, – произнесла молодая женщина.

– Странствие, – повторил высокий старик, взглянув в мою сторону.

– Странствие, – в унисон сказали люди с раскосыми глазами. Они были похожи, как близнецы. Даже голоса их звучали одинаково. Казалось, что это один человек, стоящий перед зеркалом.

– Против я. Какое ишшо странствие? Неча яму тут делать! – снова возразил злой старик.

– Странствие, – прорычал дед Федор, положив свою лапищу на плечо старого гнома. Тот испуганно отшатнулся:

– Странствие, – неохотно проворчал он. И, пробурчав несколько слов, коснулся своего символа. Знаки на поверхности воды задвигались быстрее, сливаясь в сверкающее кольцо. Им в такт ускорилось мелькание светлых пятен в темном углу.

Бабушка подняла руки, сложив пальцы в сложную мудру[3]:

– Властью Хранителя и воли семерых объявляю эту ночь ночью освящения. Властью Хранителя и силой Творца объявляю эту ночь ночью слияния неба и земли. Властью Хранителя и рождением жизни объявляю эту ночь ночью возрождения Теплого ключа на благо мира.

Ее пальцы коснулись воды, и та вспыхнула белым огнем, который тут же был поглощен темным сгустком над опустевшей чашей. Вода куда-то исчезла, лишь легкое радужное сияние исходило от ее полусферы. А внутри висящей над ней черноты бушевало бешеное белое пламя.

– Подойди ко мне, Странник, – произнесла молодая женщина, протянув ко мне руку. – Не бойся!

– Я и не боюсь, – буркнул я, тем не менее оставаясь на месте.

– Иди, иди, – бабушка легонько подтолкнула меня в спину, и я пошел.

Женщина положила ладонь мне на голову и повернула мое лицо к комку тьмы, висящему над чашей.

– Смотри в Вечность, Странник, – сказала она.

– Смотри в Вечность, Странник, – повторили остальные.

– Волею семерых и силой ночи возрождения Теплого ключа войди в Вечность, Странник, – продолжала она.