— Помоги! — рявкнула она, не в силах удержать сразу и руки и ноги.

Я взялся за ноги Кори, пытаясь удержать их на месте, и чуть не потерпел фиаско — хрупкая тонкая девушка в минуты приступа становилась сильнее Магнуса! Ее нога вырвалась из моих рук, и чуть не зарядила мне коленом по лбу. Я уклонился, поймал её на возврате обеими руками и навалился всем телом, прижимая к столу. Обездвижил, улучил момент, подхватил вторую ногу, и тоже запихнул под себя, придавливая своим весом.

И всё равно этого было как будто мало. Ноги девушки так и дёргались в припадке, и каждый раз с ними вместе дёргался я — то подлетая над столом, то падая обратно.

— Вот так, держи! — велела Пиявка, и раздались щелчки наручников. — Сейчас помогу!

Пиявка подбежала ко мне, и, пока я держал ноги Кори, пристегнула и их тоже. Девушка оказалась полностью прикована к медицинскому столу, как бешеное животное, приготовленное к вивисекции. И вела она себя как то самое бешеное животное — билась и рвалась, отчего стол глухо гудел и, если бы не был намертво приделан к полу, то, наверное, подпрыгивал бы на одном месте.

— Проклятье! — выругалась Пиявка, вытирая лоб рукавом. — Каждый раз одно и то же!

— Но почему⁈ — вырвалось у капитана, который всё это время держал эмоции в себе, чтобы не отвлекать нас. — У неё же был приступ уже месяц назад!

— Да потому что этот урод! — выплюнула Пиявка так злобно, словно говорила о начальнике участка на Тантале-три, к которому она была приписана в своё время. — Который на корабле остался! Бешеный который!

— Семецкий? — спросил я, и Пиявка скорчилась:

— Вот-вот, он самый! Я ещё когда услышала его голос из динамиков корабля, когда шлюзы были открыты, заподозрила, что с ним не всё в порядке! Но списала это просто на долгое одиночество и поехавшую крышу!

А ведь она права! Я тоже тогда отметил, что Семецкий выглядит нездорово, что в его положении было естественно, но при этом — знакомо! Он, конечно, однозначно был не в себе из-за долгого одиночества и поехавшей крыши… Но не только, явно не только! Он ещё и был заражён «звёздочкой», из-за чего казался ещё более больным и безумным.

Возможно, он даже входил в те самые пятнадцать процентов бессимптомных носителей, которые сами по себе не болеют. Но если больной человек будет контактировать с таким носителем, его собственная болезнь начинает прогрессировать семипарсековыми шагами. При этом, чем ближе контакт, тем скорее случится очередной приступ.

И, когда Семецкий и Кори валялись на полу, обнимаясь как парочка влюблённых, именно это самое и произошло. Несколько суток болезнь созревала в девушке, и вот наконец её прорвало.

— Сукин сын! — в сердцах выругался капитан. — Если бы он не сдох там, на корабле, я бы его!..

Что бы «он его» договаривать капитан не стал, но и так всё было понятно. Семецкий ещё легко отделался, что просто и быстро сгорел в пламени ядерного распада.

— Ладно, — капитан выдохнул и уже более спокойно обратился к Пиявке. — Ты знаешь, что делать.

— Увы, капитан, — непривычно-спокойно отозвалась Пиявка, не став в этот раз выдавать колкости.

— Что значит «увы»? — не понял капитан. — Коли «иммунозу»! Она не получит привыкания, уже месяц прошёл!

— Не в этом дело, капитан, — Пиявка покачала головой. — Всё намного сложнее. «Иммунозы» у нас нет.

— Как нет⁈ — ахнул капитан. — Куда дела⁈ У нас же всегда две дозы хранятся! И, как только одна тратится, я тут же докупаю новую!

— И они обе разбиты, — Пиявка виновато развела руками. — Я же говорила — лазарет пострадал больше всего остального корабля. И, к сожалению, обе дозы «иммунозы» тоже входят в понятие «пострадал». Простите, капитан.

Пиявка виновато опустила взгляд, теребя подол халата. Капитан смотрел на неё со странным выражением на лице. На нем чётко читалось, что с одной стороны он готов вышвырнуть её за борт, а с другой стороны — он прекрасно понимает, что её вины в этом нет.

А с третьей стороны ему самому стыдно за то, что он допускает мысль о том, чтобы сорваться на Пиявке и выставить её виноватой в этой ситуации. Просто потому, что это быстро и удобно — объявить виноватым ближайшего человека.

Капитан громко вдохнул и выдохнул, приводя мысли в порядок.

— Так… — медленно произнёс он. — Ладно. Какие у нас есть варианты?

— Не самые лучшие, — Пиявка покачала головой. — Я могу ослабить часть симптомов, но лишь ослабить, а не убрать полностью. И лишь часть. Я не могу гарантировать, что она выживет, простите, капитан. Нам нужна «иммуноза», без неё дать гарантии просто невозможно.

— Но у нас нет «иммунозы»! — процедил капитан, явно едва сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик. — Думай, Пиявка, думай! Кто у нас тут корабельный врач⁈

— Я! — закричала на него в ответ Пиявка, сжимая кулаки. — Но я не могу в одиночку придумать то, что не могли десятками лет придумать сотни других, более умных, более образованных и опытных людей! Это невозможно!

— Прекратите орать, — поморщился я. — Я думаю.

Они, будто совершенно забывшие о том, что я тоже тут есть, замолчали и уставились на меня с удивлением на лицах. Я воспользовался наступившей тишиной, чтобы прикинуть пару моментов, додумать мысли, и выдать:

— Сколько нам ещё лететь до той станции… Ну, куда мы летим сейчас.

— «Левиафан»? — капитан на мгновение задумался. — Суток трое. А что?

Я проигнорировал его вопрос и повернулся к Пиявке:

— Каковы шансы, что Кори не ум… Переживёт эти три дня?

— Не берусь судить, — Пиявка покачала головой. — Это лотерея, у которой каждый раз один и тот же шанс на проигрыш — один к пяти. Но, чем дольше она находится в таком состоянии, тем выше вероятность того, что она… Не выживет.

Последние слова Пиявка произнесла сипло, глядя куда-то мимо меня. В уголках её глаз заблестели маленькие капельки.

— А сколько вообще длится приступ? — не отставал я.

— Не угадать. От нескольких часов до нескольких суток, — всё так же глядя мимо меня, ответила Пиявка. — Самый долгий зарегистрированный длился почти неделю. Человек выжил, кстати, но судорогами ему переломало много костей. Говорят, остался инвалидом.

Пиявка явно ещё много чего могла бы рассказать об этом случае, и о других подобных — лишь бы не говорить о том, что происходит прямо сейчас с близким ей человеком.

Лишь бы не говорить о том, чем это всё может закончиться.

Поэтому я поднял ладонь, прерывая рассказ Пиявки, и снова повернулся к капитану:

— Есть ещё один вариант. В этом секторе есть ещё одна база, и от нас до неё лететь меньше суток. Если дадим форсажа, то вообще в десять часов уложимся. Там точно будет «иммуноза», это я гарантирую. Но добыть её будет непросто… И это я тоже гарантирую.

— Что за база? — нахмурился капитан. — Я почему-то ничего не знаю ни о какой другой базе, кроме «Левиафана» в этих краях.

— А это потому, что вам и не положено знать, — вздохнул я. — Это засекреченная структура, о существовании которой знает, наверное, пара тысяч человек на весь космос… Сейчас, может, больше.

— Так что за база, не томи!

— Называется «Василиск тридцать три», — насилу вспомнив название, ответил я. — И это малая перевалочная военная база Администрации.

«Малая перевалочная база» — это, по сути, небольшая станция, всего на полсотни человек постоянного экипажа. Она существует для того, чтобы боевые корабли Администрации, несущие в секторе дежурство, имели возможность где-то пополнить запасы, если вдруг произойдёт что-то непредвиденное. Или наоборот — предвиденное. Если, например, понадобится гнаться за нарушителем, после чего он будет взят на абордаж, то его доставят к этой самой перевалочной базе, откуда уже потом его заберут куда надо. А корабль в это время продолжит своё дежурство, не отвлекаясь на такие мелочи, как дальнейшее конвоирование.

Конечно, подобные структуры были совершенно секретными (кроме тех, которые невозможно было скрыть из-за их расположения в местах с высоким уровнем трафика), потому что они были довольно уязвимы. Являясь, по сути, просто большими складами, набитыми всем подряд, что только может понадобиться кораблю в рейде, перевалочные базы чаще всего имели довольно слабую защиту. Их защита базировалась на секретности.