— Хорош! — я хлопнул его по плечу. — Продолжай в том же духе, и всё будет проще некуда!

— Что именно будет проще некуда? — поинтересовался капитан из-за спины. — Ты так и не сказал, какой у тебя план.

— Турели прикрывают только проходы и коридоры, — ответил я, оборачиваясь к нему. — Поворачиваются они не очень быстро, поэтому чем уже сектор обстрела, тем они будут эффективнее. В больших помещениях турели никто вешать не будет, да это и смысла не имеет, в общем-то, потому что помещения чаще всего не имеют проходов между собой, проще говоря — из помещения в другое помещение не попасть. Если только…

— Если только не поставить это целью, видимо, — капитан поднял бровь. — И, судя по всему, именно это ты и собираешься сделать, раз на тебе снова врекерское снаряжение? Пройти через станцию, обходя все коридоры за счёт вырезания проходов в стенах? Не пойми меня неправильно, но это решение не то чтобы лежит на поверхности, но догадаться про него довольно несложно. Неужели Администрация не оставила для атакующих какой-нибудь сюрприз на такой случай? Не у тебя же одного есть врекерское снаряжение.

— В целом, конечно, вопрос правильный, потому что, помимо врекерского снаряжения есть много других способов проделать дыры в стенах космической станции, — я кивнул. — Это, собственно, и есть один из способов противодействия защитным системам — идти там, где их нет. Но есть один тонкий момент, который заключается в том, что обычно, помимо защитных систем, есть ещё и персонал станции, в том числе боевой, который не будет просто ждать, когда атакующие набурят в стенах достаточно дыр для того, чтобы беспрепятственно куда-то пройти. Они будут атаковать их в ответ, и атакующие окажутся в неудобной позиции, запертые в помещении, из которого в один выход они уже выйти не могут, а второй — ещё не готов. Ну а что касается нашей ситуации… Как я уже сказал, ГОБ-три это протокол мести, а не обороны. Тут уже некого спасать, так что и беспокоиться о том, что станция будет захвачена — некому.

А ещё об одной причине, почему так сделано, я говорить просто не стал. Сейчас это не важная и даже вредная информация.

Я кивнул капитану, и первым пошёл в помещение. Это оказался кафетерий, или, может, столовая — в общем, место, где персонал и редкие гости станции принимали пищу.

Ряды коротеньких, на четыре человека столов, с простыми лавками рядом, заполняли небольшой зал, а вдоль одной из стен тянулась стойка раздачи со стеклянной витриной. Сейчас она была разбита и густо заляпана кровью, а из пробитой дыры торчали чьи-то ноги. На ближайшем к нам столе лежал труп, утыканный столовыми ножами, как орбитальная мина — датчиками цели, а ещё чуть дальше сразу три трупа лежали друг на друге штабелем, да так ровненько, словно их по линеечке выкладывали. И всех троих сверху донизу, точно в районе сердца, пронзал один длинный вертел от электрогриля, что виднелся в открытой двери кухни.

Что-то мне подсказывало, что, если мы зайдём туда, то там тоже найдётся полдесятка покойников, негласно соревнующихся в оригинальности способа умереть.

Я снова вызвал в памяти карту типовой планировки станции, и подошёл к стене наискось от себя:

— Сюда. Тут мы сможем пробуриться в складское помещение. Оттуда прорежемся в плюсовую продуктовую камеру. Оттуда… Хм, не помню, что за помещение, но тоже сможем пройти. Короче, поехали.

Я поднял резак и активировал его.

Сталь станции резалась плохо, но всё же несравненно лучше, чем переборки «Навуходоносора». То и дело под луч попадались провода, и тогда из стены сыпались искры, один раз я перерезал какую-то трубу, и потекла вода, но в итоге через пять минут я закончил разрез и кусок стены повалился внутрь, открывая нам проход на склад.

Тут всё было так же весело, как и в кафетерии. Разве что трупов поменьше — всего два. Оба одеты в серые комбинезоны складских рабочих. И оба, конечно же, мёртвые. Один нанизан на рога вилочного погрузчика, словно на настоящую двузубую вилку, а второй сидит за столом, словно человек пытался поспать, положив голову на столешницу, да огромный стальной ящик, упавший с высоты пары метров, помешал этим планам.

Больше на складе не было никого и ничего, даже звуков никаких не раздавалось.

— А, может, «иммуноза» тут? — с надеждой спросил Кайто, которому явно не хотелось идти дальше.

— Нет, — я покачал головой. — У лазарета свой склад. С общего склада препараты исчезали бы тоннами, даже не заметишь! Идём.

Я вскрыл ещё одну стену, и мы прошли в плюсовую продуктовую камеру — по сути, один гигантский холодильник, такого размера, что в нём могла бы жить средних размеров семейка, если бы не температура, держащаяся на уровне плюс трех градусов. Впрочем, даже температура не помешала одному особенно особенному администрату выбрать именно эту камеру в качестве места своего последнего упокоения. Он висел среди коровьих полутуш, подвешенный сразу на пять крючьев, воткнутых в разные части тела, и, судя по ещё одному крюку, зажатому в окоченевшей руке — это был далеко не предел его прижизненных мечтаний.

Кайто снова стало плохо, хотя здесь не было толком ни крови, ни запаха, вообще ничего.

Следующий разрез вывел нас в чей-то жилой кубрик — крошечное помещение, размером даже меньше моей каюты на «Барракуде». Тут всего-то и помещалось, что кровать на уровне головы, рабочий стол прямо под ней, да шкаф во всю противоположную стену. И это было первое помещение на нашем пути, в котором не нашлось ни одного трупа.

— Раз мы попали в жилой блок, значит, мы уже почти на месте, — резюмировал я, поворачиваясь к остальным.

— Что, так быстро? — удивился капитан. — Ты же говорил, что до реакторов идти через всю станцию.

— «На месте» это не значит «у реакторов», — я покачал головой. — Дело в том, что через внутренние помещения мы к реакторам и не попадём. Планировка такая, что помещения разбиты на сектора, и мы сейчас один из этих секторов прошли насквозь. Вглубь можно пройти только выйдя в один из коридоров.

Это и был тот самый момент, который я не стал раскрывать капитану, когда мы говорили о гипотетическом штурме станции. Он вряд ли бы одобрил мой план тогда, а сейчас у него и выбора особо нет.

— Тогда что мы тут делаем? — начал закипать Магнус. — Мы же не можем выйти в коридор!

— А мы туда и не пойдём. Тут рядом есть сервисный шлюз, — я повернулся и ткнул рукой туда, куда нам было нужно. — Мы выйдем в космос, по обшивке станции доберёмся до следующего шлюза, который будет близко к реакторному блоку, и проникнем практически прямо в него.

— Что? — упавшим голосом спросил Кайто, глядя на меня. — Выйти… Наружу? На обшивку? В космос⁈

В его глазах было столько ужаса, сколько не было при виде ни одного трупа на этой станции… Хотя, говоря честно, некоторые из них умерли такой изощренной смертью, что даже я со своим опытом ничего подобного никогда не видел.

— Это плохая идея, Кар… — покачал головой капитан. — Проклятье, ты не мог раньше сказать⁈

— Да в чём дело-то⁈ — я ничего не понимал, и мне оставалось только скакать взглядом с одного лица на другое и надеяться, что кто-то прояснит ситуацию.

И капитан наконец-то сподобился это сделать. Он глубоко и тяжело вздохнул и коротко изрёк:

— У Кайто космофобия.

Космофобия это, конечно, не «звёздочка», но тоже ничего хорошего. Когда космос стал достоянием не избранной кучки людей, прошедших множество тестов и испытаний, а буквально всех желающих, оказалось, что некоторые из желающих не очень-то и подходят для космоса. Список фобий, которые могли помешать человеку стать космоплавателем, и так был достаточно обширным, но теперь к нему добавилась и ещё одна — космофобия. Буквально — боязнь космоса. В чём-то она была схожа с агорафобией, боязнью открытых пространств, но более конкретна.

Человек боялся именно открытого космоса, боялся в нём находиться. Простой взгляд через иллюминатор или там полёт на космическом корабле не вызывал никаких проблем, но стоило только человеку надеть скафандр и выйти в открытый космос… Да что там «выйти» — космофоб никогда в жизни этого бы ни сделал! Одна только мысль об этом уже парализовала бы его иррациональным страхом!