Справа от авеню Клиши простиралось обширное кладбище Монмартр. Джералдин никогда особенно не интересовалась кладбищами, и меньше всего ей хотелось думать о них сейчас.

Ее мысли снова вернулись к Френсису. Дядя Пирс давно смирился с мыслью, что сын умер.

— Если его нет в живых и он не оставил после себя детей, то имение наследуешь ты, Джералдин, как моя ближайшая родственница. Тебе придется выплатить немалый налог на наследство и молиться, чтобы здесь и дальше проводились деловые переговоры, свадебные торжества, стрельба по мишеням, ярмарки изделий художественных промыслов — словом, все, что способно приносить прибыль. Мне самому не по силам всем этим заниматься, и жизнь в имении еле теплится. Тебе придется взять дело в свои руки или же передать Сидар-Корт Национальному тресту[40]. Мне все равно, — устало заключил он. — Сказать по правде, дорогая, я уже устал вести эту битву. Мне теперь все безразлично.

Джералдин могла бы сказать о себе то же самое. Ее одержимость домом своих предков была лишь страстным желанием жить там с Френсисом и растить детей. Но Кики лишила ее надежды. Теперь, когда ей исполнилось пятьдесят два и у нее нет детей, чтобы передать им фамильное достояние, Сидар-Корт ей просто ни к чему. Все утратило для нее смысл.

Такси нырнуло под эстакаду и вынырнуло у Порт-де-Клиши. Джералдин судорожно сжала серебряную ручку своей сумочки. Вполне возможно, после встречи с мистером Циммерманом ей придется сообщить дяде, что это ему, а не ей предстоит завещать Сидар-Корт Национальному тресту. Если трест согласится. И если Френсис действительно мертв.

Такси остановилось напротив главного входа в госпиталь.

Джералдин вышла из машины и расплатилась с шофером. В дымчато-сером костюме и белой шелковой блузке с длинным воротом, небрежно завязанным на шее наподобие шарфа, она выглядела потрясающе элегантно, входя в кабинет доктора Циммермана.

Как и большинство американцев, он предпочитал откровенность и прямоту.

— Прогноз нельзя назвать благоприятным, мисс Грант, — заявил он после обычного обмена приветствиями. — Впрочем, думаю, вам это известно.

Джералдин медленно провела кончиком языка по нижней губе.

— Да, — согласилась она, сохраняя внешнюю невозмутимость, словно разговор шел о погоде. Лишь побелевшие костяшки пальцев выдавали ее смятение. — И каковы способы лечения?

— У вас особо трудный случай апластической анемии, мы уже обсуждали это во время вашего прошлого визита. Ваш организм отказывается вырабатывать гемоциты — кровяные тельца, — и это сказывается на ткани костного мозга: она содержит жировые клетки — липоциты — вместо кроветворных.

Доктор замолчал, наклонился вперед, оперся локтями о стол и сложил пальцы домиком.

— Единственная по-настоящему действенная мера — пересадка костного мозга.

— И?.. — Сердце Джералдин гулко забилось в груди. О чем он говорит? Ее может спасти операция? Но если так, то почему же прогноз нельзя считать благоприятным?

— Операции по пересадке костного мозга обычно делают пациентам до сорока лет и только при наличии брата или сестры, которые могли бы стать подходящими донорами.

Джералдин открыла рот, чтобы заговорить, но не нашла слов. У нее не было братьев или сестер. И она давным-давно преодолела сорокалетний рубеж. Кончик ее языка снова медленно скользнул по губе.

— А когда эти условия невыполнимы?

— В некоторых случаях, когда донорский материал невозможно получить от близкого родственника, прибегают к помощи доноров-добровольцев. Но при этом риск неизмеримо выше, особенно когда речь идет о пациенте вашего возраста.

Доктор Циммерман угрюмо сгорбился в своем кресле.

— А поддерживающее лечение?

Джералдин никогда не была паникершей. Она и сейчас сохраняла самообладание. Но ее не покидало чувство нереальности происходящего. Как ей удается так холодно и отстраненно говорить о смертельной болезни? Может, в этом есть что-то противоестественное? Вполне возможно — ведь она давно забыла, что значит вести себя естественно.

— Можно продолжать лечить симптомы, как мы это делали до сих пор, делая упор на переливания крови и антибиотики. Существует еще один способ — иммунодепрессивная терапия. Вам назначат так называемый антилимфоцитарный глобулин. Он подавляет иммунную систему организма, и это позволяет тканям костного мозга восстановиться. Но метод довольно опасен: стоит «приглушить» иммунную систему, и человек легко может подхватить любую инфекцию, а организм будет не в силах с ней справиться. К тому же этот метод дает лишь незначительное улучшение и позволяет свести к минимуму необходимость регулярных переливаний крови. Исцеления не произойдет.

Джералдин ощутила внезапный прилив благодарности за то, что доктор не стал ходить вокруг да около и внушать ей бессмысленные надежды. И все же он еще не сказал, каково истинное положение вещей. Как долго ей осталось жить, если донор не найдется?

Словно прочитав ее мысли, мистер Циммерман мягко произнес:

— Без успешной трансплантации у вас есть год, мисс Грант. Может, чуть больше или меньше.

Год. Джералдин словно наблюдала за собой со стороны: вот она поблагодарила доктора и встала. Вышла из кабинета. Покинула госпиталь, остановилась на бульваре, глядя на нескончаемый поток машин. Так что же остается?

Трансплантация все-таки возможна. Какие-то шансы есть. Еще существует иммунодепрессивная терапия и в придачу к ней опасность умереть от любой случайной инфекции. И наконец, ежемесячные переливания крови и антибиотики. Можно продолжать лечение и постепенно приводить в порядок свои дела.

Практичная Джералдин решила выбрать последний вариант. Что же до трансплантации, то здесь все в руках Божьих. Мистер Циммерман, несомненно, сделает для нее все возможное, но было бы глупо рассчитывать, что удастся найти подходящего донора.

Не делая попытки остановить такси, она бесцельно побрела вдоль бульвара. Джералдин хотелось разобраться в себе. Что она почувствовала, узнав, что в пятьдесят с небольшим суждено умереть?

Разумеется, известие ее не обрадовало. Но и не испугало. Почему? Пожалуй, над этим стоило поразмыслить. Но только не сейчас. Сейчас ее переполняла злость. Душил гнев. Сжигала неистовая ярость.

Собственное тело предало ее самым коварным, лживым и подлым образом. Это казалось невыносимым. Отвратительным. В это невозможно было поверить.

Не замечая ничего вокруг, Джералдин пересекла бульвар Виктора Гюго и вышла на авеню Генерала Леклерка — более узкую, но не менее оживленную.

Первые признаки болезни казались обманчиво обыденными, земными. Джералдин стала чаще уставать. Ее кожа приобрела бледный, нездоровый оттенок. На теле ни с того ни с сего стали появляться синяки.

— Ты какая-то вялая, cherie, — озабоченно заметила Доминик за обедом в «Бовийе». — Может, у тебя малокровие? Тебе нужно взбодриться, попробуй какое-нибудь тонизирующее средство.

— Если у меня малокровие, буду пить больше красного вина, — весело отшутилась Джералдин, не придавая особого значения словам Доминик. — Как насчет того, чтобы распить бутылочку бургундского?

Врач взял у Джералдин кровь на анализ, а пока лаборатория готовила заключение, прописал железо.

И вот пришли результаты анализов. Они показали пугающе низкое содержание всех форменных элементов в крови. Тогда-то лечащий врач Джералдин и порекомендовал ей обратиться в Американский госпиталь к мистеру Циммерману. Там у нее взяли анализ костного мозга и костной ткани. И, лишь дожидаясь результатов исследования, Джералдин начала подозревать, что у нее, возможно, кое-что посерьезнее, чем обычное малокровие.

— Количество тромбоцитов в крови менее двадцати тысяч на кубический миллиметр, — угрюмо сообщил ей мистер Циммерман, — а ретикулоцитов менее двадцати пяти.

— Что означает?..

— Что означает серьезное отклонение от нормы. Нормальным считается число тромбоцитов в пределах от ста пятидесяти до четырехсот тысяч единиц на кубический миллиметр крови, а ретикулоцитов — от пятидесяти до ста пятидесяти. Мы проведем дополнительное обследование. И главное: вам требуется немедленное переливание крови — у вас катастрофически мало эритроцитов.