Дени, не настолько жестокая, чтобы смеяться, участливо стиснула его руку.

– Меня они тоже пугают, стыдиться нечего. В темноте мои детки обозлились и одичали.

– Вы… Вы собираетесь летать на них?

– На ком-то одном. Свои сведения о драконах я почерпнула из рассказов брата и из книг, но говорят, что даже Эйегон Завоеватель никогда не садился на Мираксеса и Вхагара, а его сестры не смели подойти к Балериону Черному Ужасу. Драконы живут дольше людей, порой сотни лет; на Балерионе после смерти Эйегона летали другие, но у человека может быть только один дракон.

Визерион зашипел, пуская дым. Глубоко в его горле бурлил золотой огонь.

– Какие страшные.

– Они ведь драконы, Квентин… как и я. – Дени, привстав на цыпочки, поцеловала его в обе щеки.

– Во мне тоже есть кровь дракона, ваше величество, – сглотнув, сказал принц. – Мой род восходит к первой Дейенерис, сестре короля Эйегона Доброго и жене принца Дорнийского. Водные Сады он построил для нее.

– Водные Сады? – Дени, честно говоря, мало что знала о Дорне.

– Любимый дворец моего отца. Хотел бы я когда-нибудь показать его вам. Он весь из розового мрамора, и парк с прудами и фонтанами смотрит на море.

– Прелестное место, должно быть. – Дени уже жалела, что привела сюда Квентина. – Возвращайтесь туда: при моем дворе врагов у вас больше, чем вы полагаете. Вы одурачили Даарио, а он не из тех, кто забывает обиду.

– У меня есть рыцари, присягнувшие меня защищать.

– Двое рыцарей против пятисот Ворон-Буревестников. И моего лорда-мужа тоже остерегайтесь. С виду он приятен и мягок, но пусть внешность вас не обманывает. В распоряжении Гиздара, чья корона зависит непосредственно от моей, имеются самые опасные на свете бойцы. Кто-то наверняка согласится оказать хозяину услугу, убрав соперника…

– Принц Дорна, ваше величество, не бегает от рабов и наемников.

«Дурак ты после этого, принц-лягушка». Дени в последний раз взглянула на своих деток. Они кричали, пока королева с Квентином шли обратно, и выдыхаемый ими огонь отражался в кирпичных стенах. Оглянешься – пропадешь.

– Обратно на пир нас отнесут в креслах – сир Барристан должен распорядиться, – но подъем все-таки утомляет. – Железные двери с грохотом закрылись за ними. – Расскажите мне о той Дейенерис: я недостаточно хорошо знаю историю отцовского королевства, ведь у меня в детстве не было мейстеров. – «Только брат».

– Почту за удовольствие, ваше величество.

Далеко за полночь, когда разошлись последние гости, Дени удалилась к себе со своим мужем и повелителем. Он-то по крайней мере счастлив, хоть и пьян сильно.

– Я сдержал свое слово, – сказал он, пока Ирри и Чхику переодевали их на ночь. – Ты хотела мира, и вот он твой.

«А ты хотел крови, и скоро мне придется исполнить твое желание».

– Да. Спасибо тебе, – ответила Дени вслух.

Полный волнений день воспламенил Гиздара как нельзя более. Не успели служанки выйти, он сорвал с Дени ночные одежды и бросил ее на кровать. Она обвила его руками и предоставила делать все, что он хочет. Долго это не продлится: он слишком пьян.

Она оказалась права.

– Да пошлют нам боги сына в эту великую ночь, – прошептал он ей на ухо.

В голове у нее звучали слова Мирри Маз Дуур. «Когда солнце встанет на западе и опустится на востоке. Когда высохнут моря и ветер унесет горы, как листья. Когда чрево твое вновь зачнет и ты родишь живое дитя. Тогда он вернется, но прежде не жди!» Смысл ясен: родить живое дитя для нее не легче, чем кхалу Дрого вернуться из мертвых. Есть, однако, тайны, которые она не может разделить даже с мужем. Пусть Гиздар зо Лорак надеется.

Скоро он уснул, а Дени все ворочалась и металась. Может, потрясти его, разбудить? Чтобы он поцеловал ее, обнял, взял снова? Незачем – после этого он снова заснет, бросив ее одну в темноте. Что-то сейчас поделывает Даарио? Бодрствует ли он, думает ли о ней? Любит ли он ее, ненавидит ли за то, что ушла к другому? Напрасно она допустила его на свое ложе. Он простой наемник и ей не пара… она знала это всегда и все же не устояла.

– Моя королева, – позвал чей-то тихий голос.

– Кто здесь? – вздрогнула Дени.

– Всего лишь я, Миссандея. – Маленькая служанка подошла ближе. – Ваша слуга слышала, как вы плачете.

– Я не плачу. С чего мне плакать? Я получила свой мир и своего короля, о большем королеве и мечтать не приходится. Тебе приснилось.

– Да, ваше величество. – Девочка поклонилась и хотела уйти, но Дени сказала:

– Побудь со мной. Мне так одиноко.

– С вами его величество, – заметила Миссандея.

– Его величество спит, а я не могу. Завтра мне предстоит выкупаться в крови – такова цена мира. Садись и рассказывай.

– О чем прикажете, ваше величество? – Девочка села на постель рядом с ней.

– О твоем родном Наате. О бабочках, о своих братьях. О том, что ты любила, что тебя забавляло. Напомни мне, что в мире еще осталось что-то хорошее.

Миссандея, приложив все старания, наконец убаюкала Дени. Королеве снился огонь и дым, и утро пришло слишком скоро.

День подкрался к ним незаметно, как Станнис. Винтерфелл проснулся уже давно: люди в кольчугах и коже высыпали на стены в ожидании атаки, которая так и не состоялась. Барабаны к рассвету умолкли, но рога трубили еще трижды, каждый раз чуть ближе к замку. А снег все шел.

– Сегодня он кончится, – уверял оставшийся в живых конюх. – Зима-то ведь еще не пришла.

Теон посмеялся бы, да смелости не хватило. Старая Нэн рассказывала о вьюгах, длившихся по сорок дней и ночей, по году, по десять лет… Эти бури погребали под стофутовым снежным покровом замки, города и целые королевства.

Абель, Ровена и еще одна прачка по имени Белка уплетали черствый ржаной хлеб, поджаренный на свином сале. Сам Теон на завтрак выпил кружку темного эля, такого густого, что жевать впору. Еще пара таких кружек, и план Абеля, глядишь, покажется ему не столь уж безумным.

В чертог, позевывая, вошел Русе Болтон вместе с женой, беременной толстухой Уолдой. Несколько лордов и капитанов – Амбер Смерть Шлюхам, Эйенис Фрей, Роджер Рисвелл – уже приступили к завтраку. Виман Мандерли пожирал колбасу и вареные яйца, старый беззубый лорд Локе хлебал овсянку.

Лорд Рамси тоже вскоре явился. Он застегивал на ходу пояс с мечом, и Теон сразу заметил, что он в дурном настроении. То ли из-за барабанов, не дававших спать ночью, то ли из-за чего-то еще. Скажешь что-то не то, посмотришь не так, засмеешься не вовремя и как пить дать поплатишься куском кожи. Хоть бы он не взглянул сюда – Теона он читает как книгу и все мигом поймет.

– Ничего у нас не выйдет. – Теон говорил очень тихо, хотя услышать их здесь, на задах, могли разве что лошади. – Нас поймают еще в замке, а если убежим, лорд Рамси все равно выследит нас с Беном Бонсом и девочками.

– Лорд Станнис, судя по звукам, под самыми стенами – нам только и надо, что дойти до него. – Абель перебирал струны лютни. Борода у него каштановая, но длинные волосы почти все седые. – Если бастард за нами погонится, то успеет пожалеть о том перед смертью.

«Верь в это, – твердил про себя Теон. – Отбрось сомнения».

– Твоих женщин изнасилуют, убьют и скормят собакам, – сказал он певцу. – Если они окажутся достойной дичью, он назовет в их честь новый выводок. А с тебя сдерут кожу – ты будешь молить о смерти, но они не послушают, такая у них игра. – Он вцепился в руку Абеля своей, покалеченной. – Ты поклялся, что не отдашь им меня живым. Дал мне слово.

– Слово Абеля тверже дуба, – сказала Белка, а певец только плечами пожал:

– Не извольте беспокоиться, мой принц.

Рамси о чем-то спорил с отцом. Слов не было слышно, но испуганное розовое лицо Уолды говорило о многом. Мандерли требовал еще колбасы, Роджер смеялся какой-то шутке Харвуда Стаута.

Суждено ли Теону увидеть чертоги Утонувшего Бога, или его призрак обречен вечно блуждать здесь, в Винтерфелле? Главное – умереть. Мертвым быть лучше, чем Вонючкой. Если план Абеля провалится, Рамси заставит их умирать медленно и мучительно. На этот раз он сдерет с Теона всю кожу, с головы до пят. Никакие мольбы его не умилостивят, и никакая боль не сравнится с той, какую причиняет своим ножиком Свежевальщик – Абель скоро испытает это на собственной шкуре. Из-за Джейни с глазами не того цвета, лицедейки, играющей свою роль. Об этом знают лорд Болтон и Рамси, но все остальные слепы, даже этот ухмыляющийся в бороду бард. «Славно ты посмеешься со своими шлюхами, Абель, умирая не за ту девку».