В конце концов, когда у шатра пролегли вечерние тени, Тормунд Великанья Смерть, Краснобай, Трубящий в Рог, Ледолом, Громовой Кулак, Медвежий Муж, Медовый Король Красных Палат, Собеседник Богов и Отец Тысяч, протянул Джону руку.

– Идет, да простят меня боги. Матери не простят, я знаю.

Джон хлопнул его по ладони, вспоминая слова присяги. «Я меч во тьме, я дозорный на стене, я огонь, разгоняющий холод, я свет, приносящий зарю, я рог, пробуждающий спящих, я щит, охраняющий царство людей». Для него следовало бы придумать другие слова: «Я страж, открывший ворота и впустивший врага». Джон многое бы отдал, чтобы наверняка знать, что поступает правильно, но он зашел уже слишком далеко и не мог повернуть назад.

– Уговор, – сказал он.

От рукопожатия у него едва не хрустнули кости. Сил у Тормунда вроде бы не убавилось и белая бородища не поредела, но лицо под ней порядком осунулось, и на румяных щеках прорезались глубокие борозды.

– Зря Манс тебя не убил, когда у него был такой случай. Золото и мальчишки – непомерная цена за жидкую кашицу. Куда девался тот славный паренек, которого я знал и любил?

«Его выбрали лордом-командующим».

– Говорят, что честная сделка делает несчастными обе стороны. Ну что – три дня?

– Если проживу столько. Мои люди наплюют на меня, узнав, о чем мы договорились. И твои вороны, насколько я их знаю, тоже подымут грай, а уж я-то их знаю. Столько вас, черных ублюдков, поубивал на своем веку, что и счет потерял.

– Южнее Стены я бы на твоем месте об этом помалкивал.

– Хар-р! – грохнул Тормунд – смех у него тоже остался прежним. – Это ты верно сказал – не то вороны заклюют меня до смерти. – Он огрел Джона по спине. – Переправив мой народец за твою Стену, мы с тобой разделим мясо и мед, а пока… – Тормунд снял и бросил Джону браслет с левой руки, потом с правой. – Вот тебе первый платеж. Мне они от отца достались, ему от деда. Теперь они твои, черный ты загребущий ублюдок.

На обручах из тяжелого старого золота были вырезаны руны Первых Людей. Тормунд никогда не снимал их, и они казались столь же неотъемлемой его частью, как борода.

– Браавосцы расплавят их в тигле. Возьми назад.

– Ну уж нет. Чтобы Тормунд Громовой Кулак вытряс из вольного народа все его золото, а свое оставил себе? Но кольцо с члена не отдам, шиш. Оно куда больше этих побрякушек, тебе на шею в самый раз будет.

– Ты не меняешься, – не сдержал смеха Джон.

– Еще как меняюсь. – Улыбка сошла с его лица, как снег летом. – Разве я теперь тот, каким был в Красных Палатах? Эти глаза видели слишком много смертей и кое-чего похуже. Сыны мои… – Горе исказило его черты. – Дормунда зарубили в бою под Стеной. Наскочил королевский рыцарь, ублюдок, мотыльки на щите… Я видел, как он замахнулся, да не успел: убил он моего мальчика. А Торвинд замерз, хилый был. Мы и не хватились еще, глядь – встает ночью, сам белый, а глаза синие. Мне самому пришлось управляться… Тяжело это, Джон. – Слезы блеснули на глазах Тормунда. – Что ж, что хворый, – он мой сынок был, любил я его.

– Мне жаль. – Джон опустил руку ему на плечо.

– С чего это? Тут-то ты ни при чем. На наших с тобой руках крови много, но в его смерти мы не повинны. И у меня остались еще двое крепких ребят.

– А дочь?

– Мунда… – Улыбка вернулась. – Взяла себе в мужья Рика Длинное Копье – веришь, нет? Парень думает больше членом, чем головой, но с девочкой хорошо обращается. «Обидишь ее, – сказал я ему, – я этот твой корешок оторву и отколочу им тебя, как дубинкой». Ладно, ступай назад, – сказал Тормунд, еще раз хватив Джона по спине. – Подумают еще, будто мы тебя съели.

– Итак, на рассвете, через три дня. Мальчики идут первыми.

– Сколько можно талдычить одно и то же, ворона? Как будто мы не уговорились с тобой. Мальчики первые, мамонты в Восточный Дозор. Ты предупреди там своих, а я позабочусь, чтобы все обошлось без драки и штурма треклятых ворот. Все чин чином: утка, то бишь я, впереди, утята за мной. Хар-р! – Тормунд встал, чтобы проводить Джона.

Небо было ясным. Солнце после двухнедельного отсутствия вернулось обратно, на юге мерцала голубая Стена. Старожилы Черного Замка говорят, что настроение у Стены меняется чаще, чем у безумного короля Эйериса или у женщины. В пасмурные дни она как белый утес, в лунные ночи черна как уголь, в метель – будто из снега вылеплена, а теперь сразу видать: ледяная. Сияет, вся в радугах, будто септонский кристалл, каждая трещинка высвечена. Под солнцем Стена прекрасна.

Старший сын Тормунда, Торегг Высокий, стоял рядом с лошадьми и беседовал с Кожаным. Его он превышал не более чем на дюйм, но отца перерос на фут. Гэрет-Конь, парень из Кротового городка, сидел у костра спиной к ним. Джон взял на переговоры только его да Кожаного. Большую охрану могли счесть признаком страха, и если бы Тормунд задумал недоброе, двадцать человек принесли бы не больше пользы, чем два. Телохранителей Джону заменял Призрак: лютоволк чуял врагов, даже когда они улыбались, но сейчас убежал куда-то. Джон, сняв перчатку, свистнул в два пальца.

– Призрак, ко мне!

Над головой захлопали крылья. Ворон Мормонта слетел с ветки старого дуба на седло Джона и заладил:

– Зерно, зерно.

– Ты тоже за мной увязался? – Джон хотел шугануть птицу, но вместо этого погладил ее.

– Сноу, – важно кивнул ворон.

Из леса показались Призрак и Вель, оба белые. Белые шерстяные бриджи девушки были заправлены в сапоги из выбеленной кожи, белый медвежий плащ скреплен белым чардревным ликом, под ним виднелся белый камзол с костяными застежками. Над всей этой белизной голубели ее глаза, золотилась темным медом коса и краснели щеки. Джон давно не видел столь красивого зрелища.

– Никак, волка моего хотела украсть? – спросил он.

– Почему бы и нет? Будь у каждой женщины лютоволк, мужчины вели бы себя куда лучше. Даже вороны.

– Хар-р! – раскатился Тормунд. – Лясы с ней не точи, лорд Сноу, для нас с тобой она чересчур востра. Хватай ее скорее и увози, пока Торегг тебя не обставил.

«Совсем молода и на вид приятна, – как говорил этот болван Акселл Флорент. – Высокая грудь, округлые бедра – создана, чтобы рожать здоровых детей». Верно, но достоинства Вель этим не ограничиваются. Она, не в пример разведчикам Ночного Дозора, сумела разыскать в Зачарованном лесу Тормунда. Годится в жены любому лорду, принцесса она или нет.

Что ж… Джон сам бросил факел и сжег этот мост.

– Я дал обет и потому уступаю Тореггу, – сказал он.

– Она не против – верно ведь, девочка?

– Добро пожаловать ко мне в постель, лорд Ворона. – Вель похлопала длинный костяной нож у себя на бедре. – Станешь евнухом – обет легче соблюдать будет.

– Хар-р! Слыхал, Торегг? Держись от нее подальше. У меня уже есть дочурка, больше не надо. – Тормунд, смеясь и тряся головой, ушел обратно в шатер.

Пока Джон почесывал Призрака, Торегг подвел девушке коня, того самого, которого дал ей Малли: серого, косматого, слепого на один глаз.

– Как там уродец? – спросила Вель, направив его к Стене.

– Вырос в два раза против прежнего и орет втрое громче. В Восточном Дозоре слыхать, когда сиську просит. – Джон тоже сел на коня.

– Я привела тебе Тормунда, как обещала. Что дальше? Возвращаться в свою тюрьму?

– Твоя старая тюрьма занята: в Королевской башне разместилась королева Селиса с двором и челядью. Помнишь башню Хардина?

– Это которая вот-вот рухнет?

– Рухнуть она уже сто лет собирается. Я приготовил для тебя ее верх, миледи: места там больше, чем в Королевской, хотя и не так удобно.

– Удобствам я предпочитаю свободу.

– Ты можешь ходить по всему замку, но освободить тебя из плена не в моей власти. Нежеланные гости не станут тебя беспокоить: башню охраняют не люди королевы, а мои братья, и внизу спит Вун-Вун.

– Великан-телохранитель? Таким даже Далла не могла похвалиться.

Одичалые Тормунда смотрели на них из своих шалашей. На каждого боеспособного мужчину приходились по три женщины и по трое детей, заморышей с большими глазищами. Когда Манс-Разбойник повел вольный народ к Стене, люди гнали перед собой большие стада коз, овец и свиней, но теперь из живности остались одни только мамонты. Не будь они такими огромными и свирепыми, их бы тоже забили на мясо, можно не сомневаться.