– Его блистательность, – поправил Резнак. – Нет-нет, вы не так меня поняли. Его великолепие ожидает юнкайскую делегацию, чтобы договориться об отходе их войск. Они могут потребовать… э-э… возмещения за тех, кого дракон лишил жизни. Положение весьма деликатное; король полагает, что будет лучше, если они увидят на троне миэринского короля, охраняемого миэринскими воинами, вы ведь понимаете, сир…

Селми понимал куда больше, чем представлял себе сенешаль.

– Могу я узнать, кто войдет в гвардию короля?

Резнак улыбнулся своей скользкой улыбочкой.

– Преданные, обожающие своего господина бойцы. Гогор-Великан, Храз, Пятнистый Кот, Белакуо-Костолом. Герои как на подбор.

Герои бойцовых ям… удивляться нечему. Гиздар зо Лорак еще не утвердился на своем новом троне. Уже тысячу лет в Миэрине не было короля, и многие аристократы полагают, что справились бы с этой ролью лучше Гиздара. За городскими стенами стоят юнкайцы с наемниками и союзниками, в самом городе свили гнездо Сыны Гарпии, а защитников у короля – раз-два и обчелся.

Безупречных Гиздар лишился по собственной глупости. Когда он попытался сделать их командиром своего родича – с Бронзовыми Бестиями ему это удалось, – Серый Червь заявил, что они свободные люди и подчиняются лишь своей матери. Да и Бронзовые Бестии – наполовину вольноотпущенники, наполовину бритоголовые миэринцы – наверняка не забывают Скахаза мо Кандака. Бойцы из ям – единственные, на кого Гиздар может опереться среди моря врагов.

– Надеюсь, они покажут себя достойными телохранителями его величества, – невозмутимо проговорил сир Барристан: свои истинные чувства он научился скрывать еще в Королевской Гавани.

– Его великолепия, – снова поправил Резнак. – Прочие ваши обязанности остаются за вами, сир. Если мир будет нарушен, его блистательность по-прежнему захочет увидеть вас во главе своего войска.

Хоть на это ума хватило. В телохранители Белакуо с Гогором может быть, и годятся, но вообразить, что они поведут солдат в бой? Старый рыцарь с трудом подавил улыбку.

– Я весь к услугам его величества.

– Так королей титулуют в Вестеросе, – вздохнул сенешаль. – У нас принято говорить «его блистательность» и «его великолепие».

А еще бы лучше «его напыщенность».

– Хорошо, я приму это во внимание.

– Вот, пожалуй, и все. – Улыбочка на сей раз означала, что сир Барристан может идти, и он удалился, дыша полной грудью после сенешальских духов. Мужчина должен пахнуть потом, а не цветами.

Комнаты сенешаля помещались на втором ярусе Великой Пирамиды, а покои королевы и самого Селми – на самом верху, на высоте восьмисот футов. Нелегкая работа для старых ног. При королеве он проделывал этот путь по пять-шесть раз на дню, чему свидетели его колени и поясница. Когда-нибудь – скорее, чем он бы хотел – это станет ему не под силу, и пока этот день не настал, он должен подготовить королеве новых гвардейцев из числа своих мальчиков. Он сам посвятит их в рыцари, даст каждому коня и пару золотых шпор.

У королевы тихо. Гиздар не захотел здесь жить – поселился в самой середке, под защитой толстых кирпичных стен, забрав себе Мезарру, Миклаза, Квеццу и других маленьких пажей. Они, в сущности, заложники, но королева и Селми так привязались к ним, что не хотели так думать. Ирри и Чхику уехали со своим кхаласаром. Осталась одна Миссандея, маленький призрак, забытый на верху пирамиды.

Сир Барристан вышел на террасу. Белесое, как труп, небо целиком застилали тучи. Утром солнца не было видно, и зайдет оно тоже невидимым, а ночь будет душной и липкой, без единого глотка свежести. Дождь собирается уже третий день – скорей бы он хлынул и отмыл этот город дочиста.

С террасы открывался вид на четыре меньшие пирамиды, западную стену города и лагерь юнкайцев на берегу залива. Оттуда чудовищной змеей полз в небо столб жирного дыма. Юнкайцы жгут своих мертвых: сивая кобыла во весь опор скачет по их лагерям. Несмотря на все принятые королевой меры, болезнь продолжает распространяться как в городе, так и вне его. Рынки в Миэрине закрылись, улицы опустели. Бойцовые ямы король Гиздар не стал закрывать, но публики там немного. Горожане даже в Храм Благодати стараются не ходить.

Рабовладельцы и это повесят на Дейенерис, можно не сомневаться. Сир Барристан прямо-таки слышал, как все они – великие господа, Сыны Гарпии и юнкайцы – шепчут друг другу, что его королева мертва. Половина города в это верит, хотя не смеет пока сказать вслух, – но скоро начнутся и разговоры.

Как же он стар, как устал. Куда делись все эти годы? Нагибаясь испить из тихого пруда, он видит отражение чужого лица. Когда от голубых глаз побежали морщины, когда снег побелил золотые кудри? «Давно, старик, сколько-то десятилетий назад».

А казалось бы, его посвятили в рыцари только вчера, после турнира в столице. Он до сих пор помнит, как меч короля Эйегона коснулся его плеча, легкий, как девичий поцелуй. Слова застревали в горле, когда он произносил обеты. На пиру в ту ночь он ел ребра дикого вепря по-дорнийски, и драконий перец жег ему рот. Сорок семь лет спустя он помнит их вкус, но хоть убей, не сможет сказать, что ел десять дней назад. Отварную собаку, что ли, или другую какую гадость.

Селми не в первый раз задумался над капризами судьбы, приведшей его сюда. Он западный рыцарь, житель штормовых земель и дорнийских марок; его место в Семи Королевствах, а не здесь, на знойных берегах залива Работорговцев. Он приехал, чтобы отвезти Дейенерис домой, а теперь потерял ее, как некогда отца Дейенерис и брата. И Роберта, которого тоже не спас.

Гиздар, возможно, умнее, чем кажется. Лет десять назад сир Барристан догадался бы, что задумала Дейенерис, и остановил бы ее. Вместо этого он сперва прирос к месту, а потом погнался за ней. Мешкотный, глупый старик – не диво, что Нахарис прозвал его сиром дедушкой. Может, сам Даарио, будь он с королевой в тот день, живее бы поворачивался? Рыцарю не хотелось отвечать на этот вопрос.

Прошлой ночью ему опять снилось все это: Бельвас, блюющий кровью и желчью, Гиздар, приказывающий убить дракона, бегущая в ужасе публика, давка на ступенях, пронзительные вопли. И Дейенерис…

С охваченными огнем волосами она хлестала дракона кнутом, а после вскочила ему на спину и улетела. Песок, поднятый драконом при взлете, запорошил сиру Барристану глаза, но он все-таки разглядел, как Дрогон поднимается над ареной, зацепив крыльями бронзовых воинов у ворот.

Остальное он узнал позже. Кони за воротами, обезумев от драконьего запаха, давили людей копытами, переворачивали киоски и паланкины. В дракона метали копья и пускали стрелы из арбалетов; кое-что попадало в цель. Дракон с дымящимися ранами и женщиной на спине заметался и дохнул огнем вниз.

Остаток дня и половину ночи Бронзовые Бестии собирали тела. В конечном итоге насчитали двести четырнадцать убитых и втрое больше обожженных и раненых. Дрогон давно улетел куда-то на север, за Скахазадхан, а Дейенерис Таргариен пропала бесследно. Кто-то будто бы видел, как она падала, другие говорили, что дракон унес ее далеко и сожрал, но все это было неправдой.

Драконов сир Барристан знал только по детским сказкам, зато Таргариенов изучил хорошо. Дейенерис оседлала Дрогона, как Эйегон когда-то Балериона.

– Может, она домой полетела, – сказал он вслух.

– Нет, – тихо сказал кто-то сзади, – она бы не улетела без нас.

– Миссандея, дитя, – давно ты здесь?

– Нет, не очень. Простите, что побеспокоила вас… Скахаз мо Кандак хотел бы поговорить с вами, сир.

– Лысый? Ты его видела? – Какая неосторожность. Скахаз – заклятый враг короля; он высказывался против их с Дейенерис брака, и Гиздар, конечно, этого не забыл; Миссандея достаточно умна, чтобы понимать это. – Он здесь? В пирамиде?

– Он бывает здесь время от времени, сир. Когда хочет.

«Понятно…»

– Кто сказал тебе, что он хочет со мной увидеться?

– Бестия в маске совы.

Тогда был совой, теперь, вполне вероятно, шакал, тигр или ленивец. Сир Барристан возненавидел эти маски, как только они появились, но теперь его ненависть дошла до предела. Порядочным людям незачем скрывать свои лица, а Лысый…