Он вел машину почти строго по прямой в том направлении, где последний раз видел спину Решетилова. Когда «тигр» проползал мимо зарослей, в которых затаился его королевский тезка, оттуда выкатился и, заложив крутой вираж, пошел параллельным курсом полугусеничный «Вилли». Некоторое время он держался чуть впереди, позволяя Белому разглядеть через смотровую щель наблюдающего за ним поверх ствола МГ-42 пулеметчика, а потом слегка приотстал, скрывшись из вида. Эта демонстрация серьезности намерений отрезвила Белого, выведя его из ступора. Он прекрасно знал, что установленный на «Вилли» пулемет исправен, отлично пристрелян и всегда заряжен, а о том, зачем понадобилось такое сопровождение, гадать не приходилось: Мордвинов, кажется, и впрямь собирался выполнить свою угрозу и принял меры к тому, чтобы приятели не выскользнули из построенной им мышеловки.
Да, похоже, полковник был по-настоящему зол. Да и как ему не разозлиться! За режим на объекте отвечает он, и кому на его месте понравился бы фортель, который они с Решетом давеча выкинули? Да никому! Другой в этой ситуации сдал бы их ментам, чтобы пришили терроризм и закатали на нары лет на двадцать – двадцать пять, или просто пристрелил обоих, как бешеных собак. А этот, гляди-ка, дал шанс уцелеть хотя бы одному – уцелеть, подумать, как дошел до жизни такой, хорошенько усвоить полученный урок и жить дальше. И, если уж искать виноватых, если выбирать, кому жить, а кому парить землю, для Белого выбор очевиден. Не он все это затеял, ему эта вылазка была нужна, как прошлогодний снег, и вся его вина состоит в том, что дрогнул, поддался на уговоры Решета, который взъярился, не сумев выбиться из грязи в князи, из простого шоферюги в сыновья олигарха… Ишь, размечтался! Правильно Мордвинов сказал: и сам вляпался в дерьмо, и друга под монастырь подвел…
Да, во всех сегодняшних неприятностях виноват Решето. И что теперь – убить его за это? Вот так, запросто, взять и раздавить гусеницами? Смешать с землей, размазать, как клопа, намотать кишки на стальные траки? Не в воображении, не в кино, а в реальной жизни. И не какого-то абстрактного фашиста или злого исламского боевика в бороде по грудь, а живого, простого русского парня, друга детства…
«Вилли» снова вырвался вперед, напоминая о себе, как будто его водитель догадался, что творится у Белого в голове, и решил, что будет небесполезно слегка подкорректировать сумбурный ход его мыслей. Пулеметчик все так же торчал в кузове, уперев в плечо приклад МГ, ствол которого по-прежнему был направлен на «тигр». За кормой бронетранспортера клубилось густое облако пыли, из-под гусениц летели комья земли и пучки вырванной с корнем травы.
Белый еще раз наскоро оценил свои шансы. Полчаса хода по такой пересеченной местности – это километров десять-пятнадцать; ну, от силы, если очень повезет, двадцать. То есть даже с полигона не уйдешь, заглохнешь в дальнем конце, и все, крышка. Бронетранспортер не отстанет, проходимость у него отличная, и бензина наверняка полный бак. Попробовать его протаранить? Увернется, гад, да и как ты станешь за ним гоняться, когда в командирской башне никого, и обзор ограничен мизерным пятачком, что виден через смотровую щель? Да и «королевский» рядышком, считай, под боком. У орудия Михалыч, а этот старый хрыч не промажет – влепит бронебойным точнехонько туда, куда захочет. Перебьет гусеницу, чтоб не загубить безвозвратно ценный хозяйский раритет, а тут и пацаны на «Вилли» подоспеют, и кончится все именно так, как обещал Мордвинов – одной на двоих братской могилкой, в которой их с Решетом похоронят живьем.
Белый вдруг очень ясно, как наяву, представил себе, как это будет: неумолимо надвигающийся лязг гусениц, связанные руки, неслышный за ревом мотора крик, рушащиеся на грудь тяжелые пласты земли, песок забивает рот, лезет в глаза и ноздри, накрывает с головой, а танк не уходит, танцует над засыпанным окопчиком смертельный вальс на одной гусенице. И ты мычишь забитым землей ртом, отчаянно извиваясь в тесной песчаной могиле – еще живой, но уже все равно, что мертвый…
Удушье. Агония. Смерть.
Он почувствовал, что ему не хватает воздуха, словно его уже похоронили заживо, и судорожно вдохнул полной грудью. Нет уж, дудки! Раздумывать, колебаться и выбирать следовало раньше, когда Решето уговаривал угнать вот этот самый танк. А теперь осталось одно: бороться за жизнь.
Танк продолжал бесцельно и тупо ползти вперед, вскарабкиваясь на пологие бугорки, тяжело ухая в ямы и с треском пережевывая стальными зубами траков попадающиеся на дороге кусты. В смысле борьбы за жизнь это была не самая лучшая тактика; осознав, что попусту теряет время, Белый убавил газ и остановил машину, которая едва начала сползать с очередного бугорка. Место для остановки было выбрано случайно, но выбор оказался удачным. По своим размерам возвышенность больше напоминала прыщ на комариной заднице, но все-таки это была возвышенность, а не яма, и машина стояла на ней именно так, как нужно – с небольшим наклоном вперед, что позволяло видеть не небо с облаками, а местность впереди.
Точнее, клочок местности. Белый так и этак вертел головой, вытягивал шею, как гусь, припадая к смотровой щели то одним, то другим глазом и при этом все время помня о немецком карабине со снайперским прицелом. Карабин, да еще и с оптикой, представлял собой серьезную угрозу, и Белого немного ободряло лишь то, что Решето служил в стройбате, а не в десанте.
Однако стройбат стройбатом, а прятаться Решето навострился прямо-таки мастерски – видать, частенько хоронился по кустам от начальства, сачкуя с работы. Время шло, мотор работал, бензин исправно сгорал в цилиндрах, а Белому все никак не удавалось разглядеть этого ловкача. Воображение не ко времени нарисовало неприятную картинку: Решето, пригнувшись, с «маузером» в руке, драпает напрямик через редколесье, пока он, Белый, точит тут под прицелом пулемета, ища вчерашний день.
Внезапно уверившись, что так оно и есть, Белый с чувством, близким к отчаянию, распахнул люк и высунулся из него чуть ли не по пояс, вертя головой во все стороны. Бронетранспортер стоял поодаль, метрах в десяти, и МГ по-прежнему таращил на Белого пустой невидящий зрачок увенчанного воронкообразным набалдашником дула.
Пулеметчик слегка повел стволом вправо и тут же вернул его в исходное положение. Поняв намек (и искренне надеясь, что это был именно намек, подсказка, а не машинальное движение, вызванное зудом под лопаткой), Белый повернул голову в указанном направлении.
Старый танковый движок рычал и хрипел на всю округу, решительно заглушая все остальные звуки, и выстрела Белый не услышал. Что-то вдруг с силой рвануло с головы шлем, но не сорвало, а только залихватски сдвинуло на затылок. Над самым ухом послышался звонкий металлический щелчок, сверкнула замеченная краешком глаза бледная красноватая искра, раздался короткий истошный визг, и едва не отправившая Белого в мир иной винтовочная пуля рикошетом ушла в песок.
С испуганным матерным возгласом ныряя в люк, Белый каким-то чудом успел заметить легкое, прозрачное, как пар, облачко порохового дыма, взлетевшее над поросшим жиденькими кустиками бугорком в полусотне метров впереди и немного правее первоначально избранного курса. Оно мгновенно растаяло в чистом осеннем воздухе, но это уже не имело значения: Решето себя выдал, а заодно дал понять, что мучившие Белого сомнения были напрасны.
У него хватило ума сразу пригнуться, чтобы голова не торчала в люке, как портрет в железной рамке. Еще одна пуля, свистнув над головой, прошила обивку сиденья наводчика и, растеряв по пути смертоносную инерцию, безобидно лязгнула о пустой стеллаж для боекомплекта. К счастью, старый карабин перезаряжался вручную, и, пока Решето возился с затвором, Белый успел дотянуться до рукоятки и захлопнуть люк.
Не успев задержать уже начавший давить на спусковой крючок палец, Решето выстрелил снова и понял, что опять промазал, раньше, чем рассеялся на мгновение затянувший объектив прицела пороховой дым. Двигатель танка зарычал громче, стреляя сизым выхлопом, и пятнистая бронированная громадина пришла в движение. Когда танк переползал через кочки и рытвины, ствол его орудия покачивался вверх-вниз, как грозящий палец: вот я тебя, стервеца!
