— Ну, а ты что? — спросил Степку врач.

— Можно мне с вами? Это моя знакомая…

— Ты бы лучше домой шел, паренек. Замерз ведь… Завтра придешь навестить.

— А куда вы ее повезете?

— В больницу Эрисмана. Знаешь?

— Знаю.

Когда машины уже ушли, Степка спохватился, что он даже в лицо-то не очень хорошо знает ракетчицу, не говоря уж об ее фамилии. Но было поздно.

— Ну, молодой друг, — услышал он сзади себя знакомый голос. — Вот твой фонарик. Мы с тобой, кажется, благополучнее всех отделались, а если не заболеем, то совсем будет хорошо. Пойдем ко мне лечиться за компанию. Затопят нам ванну, прогреемся и завалимся спать, и плевать мы хотим на немцев… Идем. Ты вообще молодец! Держался геройски, не хныкал.

Степке польстила эта похвала. Он согласился пойти в гости к новому другу, и они быстро зашагали к Большому проспекту.

Час был ранний, и солнце освещало только трубы и крыши домов. Однако на улице было много торопившихся на работу пешеходов. Они с удивлением провожали взглядом до плеч мокрого мужчину и такого же мокрого мальчика, который вприпрыжку бежал рядом с ним.

— Как вас зовут, дяденька? — спросил Степка.

— Зовут меня Николай Васильевич. А тебя?

— Меня Степкой.

— Ну, а по отчеству?

— Григорьевич.

— Степан Григорьевич. Так. Между прочим, ты ведь давно выбрался из подвала, Степан Григорьевич. Кого ты ждал?

— А я вас ждал, Николай Васильевич.

— Меня? — удивился мужчина. — А!.. Фонарик!

— Нет. Фонарик мне не жалко. Возьмите, если надо. — Степка не хотел говорить, кого он ждал на самом деле.

В квартире Николая Васильевича жила его старуха-мать и сестра. Жена и двое детей, как он объяснил, были отправлены к родным на восток. Женщины еще спали, когда они позвонили.

— Ну, мама, встречай гостей.

— Где ты пропадаешь целыми ночами? — начала было добродушно ворчать старуха.

— Не ворчи. Мы из могилы вылезли. Чудом остались живы.

— Боже мой… Мокрые…

— Всю ночь на ногах в воде простояли. Если не заболеем, то это будет вторым чудом.

Николай Васильевич коротко рассказал, где они пробыли всю ночь, и женщины захлопотали. Старуха принесла два теплых пушистых халата, заставила Степку раздеться и закутаться в халат, пока топилась ванна. Поминутно вытирая слезы и всхлипывая, она принесла, по просьбе сына, графин водки, кусок сала и каких-то лепешек.

— Степан Григорьевич, посмотри на нее. Почему она плачет? Все кончилось благополучно, мы живы, а она плачет. — Он налил водки себе и полрюмки гостю. — За наше знакомство. Это тебе как лекарство. Пей смело.

Степка усмехнулся и выпил залпом, как это делал отец, но мгновенно вскочил со стула и замахал руками. Ему показалось, что он хватил какого-то удушливого газа, как это было с ним однажды в камере окуривания.

— Не в то горло попало, — смеясь сказал Николай Васильевич.

Минуты через две Степка отдышался. Он чувствовал теперь, как по всему телу разливается теплота и слабеют суставы. Глаза слипались, а уши словно ватой заложило.

— Николай Васильевич, а вы где работаете? — спросил мальчик.

— Я, милый мой, механиком работаю на большом судне. Подожди, кончится война, возьму тебя к себе, и пойдем колесить по земному шару. Ты бы хотел стать моряком?

— Мишка хочет моряком записаться.

— Какой Мишка?

— Мишка Алексеев. Я приведу его как-нибудь.

— Ну что ж, приведи. Если он вроде тебя, возьму…

— Он лучше, чем я… Он у нас главный начальник… — Степка запнулся, сообразив, что выбалтывает секрет.

Ванна у Николая Васильевича была большая, широкая. Они залезли оба, головами в разные стороны, и долго сидели в горячей воде. Все лицо у Степки покрылось крупными каплями пота, он разомлел, распарился и незаметно уснул.

Уже небо посветлело, когда майор уехал с арестованными. «Круг однорукого» оказался разомкнутым, и нужно было действовать без промедления, пока у врагов не появилось подозрений.

Бураков проводил майора и вернулся в дом попрощаться с хозяйкой.

— Валя, я должен идти, — с грустью сказал он, усаживаясь на стул. — Много работы. Большое вам спасибо…

— К чему благодарности? — перебила она. — Я вас скорей должна благодарить. Я себя чувствовала сегодня на передовой линии. Вообще я сегодня многое поняла, чему раньше не придавала значения. Скажите… они очень опасные люди?

— Да. Один какой-нибудь… вот, например, этот однорукий, сто?ит эскадрильи бомбардировщиков.

— У вас очень интересная работа, — с завистью сказала она. — И опасная.

Бураков поднялся.

— Опасная?.. Да. Интересная?.. Как и всякая другая, если к ней относиться добросовестно… Потом как-нибудь поговорим.

— Вы любите это словечко: «потом».

Он с сожалением протянул ей руку.

— Увидимся, надеюсь… Разобьем немцев и тогда наговоримся. Не забывайте меня.

Мишка сидел на лавочке, закутанный в громадный тулуп, рядом с дежурным по улице, с которым час назад нарочно затеял ссору. Они давно помирились, тем более что мальчик догадался извиниться за свое озорство, чем сильно расположил к себе доброго старика. Теплый тулуп дед принес из дома, когда увидел, что мальчик не собирается уходить и милиционеры, пришедшие с ним, относятся к нему благосклонно. Зачем они пришли и что делают на улице, дежурный не интересовался. Любитель-пчеловод, он рассказывал своему новому знакомцу о пчелах.

— Пчела — очень справедливое насекомое. Вот, к примеру: если какая беда стряслась, пчела не станет рассуждать, кому в бой кидаться. Всадит свое жало, даром что после этого погибнуть должна… Себя не жалеет. Они очень даже общественные.

Из переулка вышел Бураков с тремя красноармейцами. Мишка узнал его по походке, выскользнул из тулупа и, не дослушав старика, побежал навстречу.

— Товарищ Бураков, все в порядке. Он дома сидит, никуда не ушел. Я сам дежурил.

— Здравствуй, Миша. Ты про кого говоришь? — А про этого… про шофера.

— Жена его дома сидит, — это верно. А сам он давно ушел.

— Да нет… Я вам головой ручаюсь, что тут…

— Не ручайся никогда головой. Шофера уж с полчаса как увезли. Где лейтенант милиции?

Озадаченный таким ответом, Мишка привел Буракова к забору, где спрятался лейтенант. Все вместе они поднялись на крыльцо и постучали в двери.

Жена шофера, уверенная в том, что это вернулся ее муж, сразу открыла дверь и, увидев милицию, обомлела.

Во время обыска она неподвижно сидела на табуретке около печки, придерживая рукой за ошейник собаку, и на все вопросы отвечала:

— Я ничего не знаю.

Когда Бураков с красноармейцами спустили с чердака радиостанцию, смонтированную в двух чемоданах, оружие, пакеты со взрывчаткой, она заплакала.

К вечеру весь «круг однорукого», все названные им лица находились под надежной охраной. Захвачены были радиопередатчик, оружие, шифр, чемоданы с ракетами и адскими машинами. Следователи допрашивали арестованных, и они, прижатые к стенке вещественными доказательствами и известными фактами, махнули на все рукой и сознавались.

Дело подходило к концу. Особенных сюрпризов ждать не приходилось, и майор, проделав эту невероятную по напряжению работу, решил отдохнуть. Он буквально валился с ног от усталости и бессонных ночей.

Кроме того, хотелось повидать родных. Майор набрал номер телефона.

— Алло! Это кто? Мама… Собираюсь к вам приехать… Замучился. Ну, конечно, переночую. Николай дома? Спит? Почему? Хорошо, потом расскажешь. Я выезжаю минут через десять.

Проснулся Степка на мягком диване и долго не мог сообразить, как он попал в эту незнакомую, хорошо обставленную комнату.