Крест висел теперь на золотой цепочке. За нее Мозес Карвер вытащил его из-под слинкама, посмотрел на него, потом на Роланда, чуть улыбаясь, снова перевел взгляд на крест. Дунул на него. И тут же раздался едва слышный (но волосы на руках Роланда все равно встали дыбом) голос Сюзанны: «Мы похоронили Пимси под яблоней…»

Голос смолк. На какое-то мгновение воцарилась тишина, и Карвер, теперь уже хмурясь, набрал полную грудь воздуха, чтобы снова дунуть на крест. Но нужда в этом отпала, потому что голос Джона Каллема зазвучал и так, не из креста вроде бы, из воздуха над ним.

— Мы сделали все, что могли, партнер, — па-а-артнер, — и я надеюсь, работа наша принесла плоды. Я всегда знал, что крест мне дали только на время, поносить, и вот он возвращается к тому, у кого ему положено быть. Ты знаешь, где он закончит свой путь, я… — Голос начал стихать на словах «вот он», а тут стал неслышным даже для острого слуха Роланда. И однако он услышал достаточно. Взял крест тетушки Талиты, который обещал положить к подножию Темной Башни, и надел себе на шею. Крест вернулся к нему, так чего не надеть? Разве ка не колесо?

— Я благодарю тебя, сэй Карвер. От себя, от моего ка-тета, каким он был, от женщины, которая дала его мне.

— Не нужно благодарить меня, — покачал головой Мозес Карвер. — Благодари Джонни Каллема. Он дал его мне на смертном одре. Этот парень был крепче кремня.

— Я… — начал Роланд, но продолжить не смог. Эмоции переполняли сердце. — Я благодарю вас всех, — наконец сказал он. Наклонил голову, приложил ладонь правой руки ко лбу, закрыл глаза.

Когда открыл, Мозес Карвер протягивал к нему высохшие старческие руки.

— Теперь нам пора идти нашим путем, а тебе — твоим. Обними меня, Роланд, поцелуй меня в щеку на прощание, если хочешь, и подумай при этом о моей девочке, ибо и ей я говорю: прощай.

Роланд сделал все, как его просили, и в другом мире Сюзанна, которая дремала в поезде, направляющемся в Федик, поднесла руку к щеке: ей показалось, что папа Моуз пришел к ней, обнял, попрощался, пожелал удачи и доброго пути.

13

Выйдя из кабины лифта в вестибюле, Роланд не удивился, увидев женщину в серо-зеленом пуловере и слаксах цвета мха, стоящую перед садиком. Зверек, не совсем собака, сидел у ее левой ноги. Рядом еще несколько человек наслаждались общением с розой. Роланд пересек вестибюль, коснулся локтя женщины. Айрин Тассенбаум повернулась к нему, с широко раскрытыми от удивления глазами.

— Ты слышишь? — спросила она. — Такое же пение мы слышали и в Лоувелле, только здесь оно в сто раз более сладкоголосое.

— Слышу. — Роланд наклонился и поднял Ыша. Посмотрел в блестящие, с золотыми ободками, глаза ушастика-путаника, под непрекращающееся пение голосов. — Друг Джейка, какое послание он оставил тебе?

Ыш старался, как мог, и послание, оставленное ему, прозвучало, как: «Данди-о».

Роланд прижался лбом ко лбу Ыша и закрыл глаза. Почувствовал теплое дыхание ушастика-путаника. Ощутил идущий от подшерстка запах сена, в которое не так уж и давно по очереди прыгали Джейк и Бенни Слайтман. А в его голове, смешавшись с поющими голосами, в последний раз зазвучал голос Джейка Чеймберза:

Передай ему, Эдди говорит: «Остерегайся Дандело». Не забудь!

И Ыш не забыл.

14

Когда они вышли из здания «Хаммаршельд-Плаза-2» и уже спускались по ступеням, их почтительно окликнули:

— Сэр? Мадам?

К ним обращался мужчина в черном костюме и мягкой черной фуражке. Он стоял рядом с самым длинным, самым черным автомобилем, который только доводилось видеть Роланду. От одного взгляда на этот автомобиль стрелку стало не по себе.

— Кто прислал нам похоронную повозку? — спросил он.

Айрин Тассенбаум улыбнулась. Роза освежила ее, прибавила сил, вдохновила, но она все-таки ощущала усталость. И ей не терпелось связаться с Дэвидом, который наверняка переволновался из-за нее.

— Это не катафалк, — ответила она. — Лимузин. Автомобиль для особенных людей… или для людей, которые думают, что они особенные. — Она посмотрела на водителя. — Пока мы будем ехать, вы сможете попросить кого-нибудь в вашем офисе получить для меня кое-какую информацию о самолетных рейсах?

— Разумеется, мадам. Позвольте узнать, самолетом какой авиакомпании вы хотите лететь и в какой город?

— Мне нужно попасть в Портленд, штат Мэн. А авиакомпания, которая меня интересует, «Раббербенд эйрлайнс», если у них есть рейс во второй половине дня.

Окна лимузина тонировали, в салоне стоял полумрак, подсвеченный цветными фонариками. Ыш запрыгнул на одно из сидений и с интересом смотрел на проплывающий мимо город. Роланд несколько удивился, увидев у одной из стен пассажирского салона внушительных размеров бар, уставленный бутылками. Подумал, а не выпить ли пива, но решил, что даже такого легкого напитка хватит, чтобы притупить остроту чувств. Айрин по этому поводу нисколько не тревожилась. Из маленькой бутылочки налила себе вроде бы виски, повернулась к нему, подняла стакан.

— Пусть твоя дорога всегда идет вверх, а ветер дует в спину, мой отважный друг.

Роланд кивнул.

— Хороший тост. Спасибо, сэй.

— Эти три дня были самыми удивительными в моей жизни. Я хочу сказать тебе, спасибо, сэй. За то, что выбрал меня. — «А также за то, что трахнул», — подумала она, но вслух не сказала. Она и Дэйв иногда еще наслаждались гимнастикой под одеялом, но эти забавы не шли ни в какое сравнение с прошлой ночью. А если бы Роланда еще и не отвлекали всякие и разные мысли? Скорее всего она бы просто взорвалась от наслаждения, как петарда «Черный кот».

Роланд кивнул, глядя, как улицы города, того же Луда, только еще молодого и полного жизненных сил, проплывают мимо.

— А как же твой автомобиль? — спросил он.

— Если он нам понадобится до того, как мы вернемся в Нью-Йорк, кто-нибудь перегонит его в Мэн. А может, мы обойдемся «Бимером» Дэвида. Это одно из преимуществ богатства… почему ты на меня так странно смотришь?

— У тебя есть картомобиль, который называется «Бимер»?[154]

— Это сленг, — ответила она. — На самом деле у него «БМВ». Сокращение от названия компании «Бавариан мотор воркс».

— Ага. — Стрелок попытался сделать вид, что все понял.

— Роланд, можно тебя спросить?

Он вертанул рукой, предлагая ей продолжить.

— Когда мы спасли писателя, мы при этом спасли и мир? Мы спасли, уж не знаю как, спасли?

— Да.

— Как же так вышло, что от писателя, и не такого уж хорошего, я могу так говорить, потому что прочитала четыре или пять его книг, зависела судьба всего мира? Или всей вселенной?

— Если он нехорош, почему ты не остановилась на первой?

Миссис Тассенбаум улыбнулась:

— Touche.[155] Он читабельный, надо отдать ему должное, рассказывает хорошую историю, но, если уж говорить о музыке языка, ему словно медведь на ухо наступил. Я ответила на твой вопрос, теперь отвечай на мой. Видит Бог, есть писатели, которые чувствуют, что весь мир зависит от их слова. На ум сразу приходят Норман Мейлер, Ширли Хаззард,[156] Джон Апдайк. Но, вероятно, в данном случае судьба мира действительно зависит от слова писателя. Как такое может быть?

— Он слышит правильные голоса и поет правильные песни. Другими словами — ка.

Теперь уж Айрин Тассенбаум пришлось делать вид, что она поняла.

15

Лимузин остановился перед зданием с зеленым навесом вдоль фасада. У двери стоял еще один мужчина в хорошо сшитом костюме. Ступени, ведущие к двери, ограждала от тротуара широкая желтая лента. Напечатанные на ней слова Роланд прочитать не смог.

— Тут написано: МЕСТО ПРЕСТУПЛЕНИЯ, ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН, — прочитала их миссис Тассенбаум. — Похоже, лента висит довольно-таки давно. Я думала, ее убирают, как только они прекращают щелкать фотоаппаратами и махать своими маленькими кисточками. У тебя влиятельные друзья.

вернуться

154

В английское слово beamer составляющей входит слово beam (луч), отсюда и интерес Роланда.

вернуться

155

Touche — укол (фр.), в бытовом контексте признание собственной неправоты.

вернуться

156

C одной стороны, прямое указание на то, что мы живем не в Ключевом мире. В ряду лучших американских писателей Ширли Хаззард нет. С другой, Ширли Хаззард (австралийская писательница, р. 1931 г.) в 2003 году (Кинг в том же году был удостоен медали «За выдающийся вклад в литературу») получила Национальную книжную премию США за роман «Великий пожар», который написала после двадцатилетнего молчания.