— Я н-не имел п-права сообщать ему к-командные коды, когда он попросил об этом, — объяснил Заика Билл, — но моя п-программа не зап-прещала принести ему т-технические руководдства, в к-которых содержалась необ-бходимая ин-нформация.

— Бюрократия — это просто чудо, — пробормотала Сюзанна.

Билл сказал, что старался держаться подальше от «Дж-дж-джо» как можно чаще (и дольше), но ему приходилось приезжать, когда следовало расчистить Тауэр-роуд (этого требовала программа), а раз в месяц он привозил продукты (в основном консервы) из какого-то места, которое он называл «Федерал». Ему также нравилось видеться с Патриком, который однажды подарил Биллу его прекрасный портрет. Робот часто смотрел на него (и сделал много копий). Однако всякий раз, приезжая сюда, он не сомневался, что Патрика больше не найдет: убитого и более ненужного, его бросили бы в лесах, что росли на пути к «П-п-плохим Землям», как мусор. Но теперь Патрик стоял перед ним, живой и свободный, и Билл радовался.

— Потому что у меня есть р-рудиментарные эм-моции. — Сюзанне показалось, что он словно признается в дурной привычке.

— Тебе нужны командные коды для того, чтобы исполнять наши приказы? — спросил Роланд.

— Да, сэй, — ответил Заика Билл.

— Дерьмо, — пробормотала Сюзанна. С той же проблемой они столкнулись и в Калье Брин Стерджис, с Энди.

— О-о-однако, — продолжил Заика Билл, — если с-сформулируете ваши приказы, как п-пред-дложен-ния, я буду только р-р-р-р-р… — Он поднял руку и вновь стукнул себя по голове. Звук «Уииип» донесся не изо рта, а откуда-то из груди, после чего робот смог закончить фразу: — …рад услужить вам.

— Мое первое предложение — избавься от этого гребаного заикания, — сказал Роланд и в изумлении повернулся. Патрик сидел на снегу, обхватив руками живот, и громко хохотал. Ыш, лая, бегал вокруг. Но от Ыша никакой угрозы не исходило, так что никто не собирался украсть радость Патрика. Смех принадлежал только ему. И тем, кому выпало счастье слышать его.

В лесах за расчищенным Т-образным перекрестком, которые тянулись к Плохим Землям, дрожащий от холода юноша, одетый в вонючие, наполовину выскобленные шкуры, наблюдал за квартетом, который собрался перед хижиной Дандело. «Умрите, — думал он, глядя на них. — Умрите, почему бы вам всем не сделать мне такое одолжение, почему бы вам не умереть?» Но они не умирали, и звуки их звенящего смеха резали его, как ножом.

Позже, после того, как они все забрались в кабину грейдера Билла и уехали, Мордред прокрался к хижине. Здесь он останется на два дня, будет есть консервы, найденные в кладовой Дандело, съест кое-что еще, о чем будет сожалеть до конца жизни. Он провел эти дни, набираясь сил, потому что мощнейшая снежная буря едва не убила его. Он твердо верил, что только ненависть помогла ему выжить, ничего больше.

А может, Башня.

Ибо он тоже чувствовал ее… эти пульсации, это пение. Но если Роланд и Сюзанна слышали полный регистр, то Мордред — малую его часть. Там, где для них звучало множество голосов, он слышал только один. Голос его Алого отца, который говорил, что он должен прийти к Башне. Который говорил, что он должен убить немого юношу, и эту черную сучку, а главное — стрелка из Гилеада, бросившего его Белого отца, который плевать хотел, жив он или умер. (Разумеется, Алый отец тоже бросил его, но такая мысль не приходила Мордреду в голову.)

А после того, как все будут убиты, обещал шепчущий голос, они уничтожат Темную Башню и будут вместе вечно править тодэшем.

Вот Мордред и ел, потому что Мордред был голоден. И Мордред спал, потому что вымотался. А когда Мордред надел теплую одежду Дандело и двинулся по расчищенной Тауэр-роуд, таща за собой на санках большой запас еды, главным образом консервов, он выглядел, как молодой человек лет двадцати, высокий, стройный и красивый, как восход солнца. В его человеческом облике было только два изъяна — шрам на боку, оставленный пулей Сюзанны, и родимое пятно на пятке. Эта пятка, уже пообещал он себе, будет стоять на горле Роланда, и скоро.

В последние дни своего долгого путешествия, после того, как Билл — просто Билл, больше не Заика Билл — высадил их у «Федерала» на границе Белых Земель, Сюзанне Дин то и дело хотелось плакать. Она чувствовала, что слезы где-то рядом, извинялась перед остальными, говорила, что ей нужно в кустики, справить нужду. Там садилась на поваленное дерево, а то и просто на холодную землю, закрывала руками лицо и не мешала потоку слез. Если Роланд и знал, что происходит, а он не мог не замечать покрасневших глаз, когда она возвращалась на дорогу, то никак не комментировал ее поведение. Она полагала, что он знал.

Ее время в Срединном и Крайнем мирах практически истекло.

На своем оранжевом грейдере Билл привез их к одинокому куонсетскому ангару с выцветшей надписью на фронтоне:

Сюзанна предположила, что Федеральный аванпост 19 фактически располагался на территории Белых Земель Эмпатики, но воздух по мере того, как Тауэр-роуд шла под уклон, все более прогревался, и снег на земле лежал уже тоненьким покрывалом. Вдали группами росли деревья, но Сюзанна полагала, что чуть дальше деревья пропадут, и они увидят перед собой что-то похожее на прерии американского Среднего Запада. Вокруг росли кусты, которые в теплый сезон могли давать ягоды, но сейчас оголенные ветви мотались под ветром. По обеим сторонам Тауэр-роуд (когда-то с твердым покрытием, от него остались редкие бетонные плиты) росла трава, верхняя часть которой торчала над снегом. Травинки шептались под ветром, и Сюзанна знала их песню: «Каммала-кам-кец, путешествию конец».

— Я не могу ехать дальше. — Билл заглушил двигатель, оборвал на полуслове Литтл Ричарда. — Говорю вам — извините, как принято на Дуге Пограничных Земель.

Путешествие заняло один полный день и половину следующего. Все это время Билл развлекал их «золотым фондом ретро». Некоторые песни не казались Сюзанне старыми, скажем «Домик из сахара» или «Тепловая волна». Их крутили по радио, когда она вернулась из короткой поездки в штат Миссисипи. Другие она никогда не слышала. Записаны песни были не на виниловых пластинках и не на пленке, а на прекрасных серебристых дисках, которые Билл называл «си-ди». Он вставлял их в щель на приборном щитке, и музыка звучала как минимум из восьми динамиков. Ей нравилось все, но особое впечатление произвели на нее песни, которые она никогда не слышала раньше. Одна, звенящая счастьем, называлась «Она тебя любит». Вторая, грустная и задумчивая, «Эй, Джуд». Роланд, кстати, вторую знал. Пел на пару с солистом, пусть слова и отличались от тех, что слышались из динамиков кабины грейдера. На вопрос Сюзанны Билл ответил, что эту песню исполняет группа «Битлз».

— Забавное название для рок-н-ролльной группы, — прокомментировала Сюзанна.

Патрик — он с Ышем расположился на крошечном заднем сиденье — похлопал ее по плечу. Она повернулась, и юноша протянул ей блокнот. Под рисунком, над которым работал, Роланд в профиль, написал: BEATLES — не beetles.[227]

— Это забавное слово для названия рок-н-ролльной группы, как его ни напиши. — И тут Сюзанну осенило: — Патрик, ты владеешь прикосновениями? — Когда он нахмурился и поднял руки, как бы говоря: «Я не понимаю?» — Сюзанна перефразировала вопрос: — Ты можешь читать мои мысли?

Он пожал плечами и улыбнулся. Это означало: «Я не знаю», — но она полагала, что Патрик знал. Знал очень хорошо.