— А как ты думаешь? — спросил Роланд.

— Скорее всего нет, но я бы не возражала против того, чтобы поймать одну и попробовать. — Сюзанна помолчала. — Чем они тут питаются?

Роланд только покачал головой. Тропа в тот момент проходила по какому-то фантастическому каменному саду торчащих из земли заостренных скал. Чуть дальше более сотни черных, похожих на ворон птиц кружили над столовой горой и сидели на краю ровной вершины, глядя в сторону Роланда и Сюзанны, словно присяжные в зале суда.

— Может, нам стоит сойти с тропы? Посмотреть, не удастся ли нам подобраться к птицам достаточно близко?

— Если мы сойдем с тропы, возможно, нам более не удастся ее найти.

— Это чушь собачья! Ыш без труда…

— Сюзанна, я не хочу больше об этом слышать! — Такого резкого, злого тона она никогда не слышала. Насчет злого — да, Роланд и раньше частенько говорил зло. Но теперь в голосе слышалась какая-то нетерпимость, даже жестокость, которая ее тревожила. И немного пугала, не без этого.

Следующие полчаса они молчали. Роланд тянул Роскошное такси Толстяка Хо, Сюзанна ехала на нем. Потом узкая тропа (Бэдлендс-авеню, так Сюзанна ее прозвала) пошла вверх, Сюзанна спрыгнула с повозки, на руках и культях добралась до Роланда и дальше двинулась с ним рядом. Для таких случаев она разорвала футболку с ДНЯМИ ГОРОДА пополам и обматывала тряпками руки. Тряпки не только защищали от острых камушков, но и согревали пальцы.

Он искоса посмотрел на нее, потом вновь перевел взгляд на тропу, прямо перед собой. Его нижняя губа чуть выступала вперед, и Сюзанна подумала, что он наверняка не знает, какое же обиженное у него лицо: прямо-таки трехлетнего ребенка, которого не пустили на пляж. Он не мог этого знать, а она не собиралась ему говорить. Потом, возможно, и сказала бы, когда этот кошмар останется в прошлом, а они смогут смеяться. Когда они более не смогут в точности вспомнить, а чем, собственно, так ужасна ночь, когда температура воздуха сорок один градус,[173] а ты лежишь без сна, дрожишь на холодной земле, наблюдаешь, как по небу изредка огненной полосой проносится метеорит, думаешь: «Мне нужен всего лишь свитер. Один только свитер, и я буду счастлива, как попугай, которому принесли еду». И гадаешь, хватит ли шкуры Ыша на подштанники, да и вообще, не окажешь ли ты бедной животине большую услугу, убив ее: Ыш стал таким грустным после того, как Джейк шагнул с тропы в пустошь.

— Сюзанна, я очень резко ответил тебе, так что прошу меня извинить.

— В этом нет нужды.

— Я думаю, есть. У нас достаточно проблем и без того, чтобы создавать их в наших отношениях. Незачем нам сердиться друг на друга.

Она промолчала, глянула на него. Он же смотрел на юго-восток, на кружащих в воздухе птиц.

— Это вороны.

Она молчала, ожидая продолжения.

— В моем детстве мы иногда называли их черными птицами Гана. Я рассказывал тебе и Эдди о том, как мой друг Катберт и я кормили хлебом птиц после того, как повесили повара, не так ли?

— Да.

— Птицы были точно такие же, некоторые называли их дворцовыми воронами. Королевскими воронами не называли никогда, потому что они — стервятники, пожиратели падали. Ты спросила, чем питаются эти вороны. Возможно, они что-то находят во дворах и на улицах его замка, после того как он оттуда ушел.

— «Ле кас руа рюс» или «Руа руж», или как ты там его называл.

— Да. Не буду утверждать, что так оно и есть, но…

Роланд не закончил фразу, но необходимости в этом не было.

После того как Сюзанна какое-то время понаблюдала за птицами, ей показалось, что да, они улетают на юго-восток и прилетают с юго-востока. То есть эти птицы могли указывать, что они все-таки приближаются к цели. Пустяк, конечно, но и этого хватило, чтобы поднять ей настроение на остаток дня и помочь продержаться большую часть следующей холодной ночи.

На следующее утро, когда они ели очередной холодный завтрак в лагере без костра (Роланд пообещал, что вечером они сожгут немного «Стерно», чтобы подогреть еду), Сюзанна спросила, может ли она взглянуть на часы, которые он получил от «Тет корпорейшн». Роланд передал ей часы, ничем не показав, что нет у него желания выпускать их из своих рук. Она долго смотрела на сигулы, выгравированные на крышке, особенно на Башню с поднимающимися по спиралям окнами. Потом открыла крышку, вгляделась в циферблат. Не поднимая головы, попросила Роланда:

— Повтори мне еще раз, что они тебе сказали.

— Они передали мне то, что сказал один из членов их группы «светлого разума». Особо талантливый, по их словам, хотя имени его я не запомнил. По его мнению, часы могут остановиться, когда мы приблизимся к Темной Башне, могут даже пойти в обратную сторону.

— Трудно представить себе, чтобы «Патек Филип» пошли в обратную сторону. Если верить часам, сейчас восемь шестнадцать утра или пополудни, но я не думаю, что это имеет какое-то значение. А как мы узнаем, что часы спешат или отстают?

Роланд перестал укладывать банки на повозку, задумался над ее вопросом.

— Видишь эту маленькую стрелку внизу? Ту, что бежит сама по себе?

— Секундная стрелка, да.

— Скажи мне, когда она будет на самом верху.

Сюзанна смотрела, как секундная стрелка бежит по своему циферблату, и сказала: «Сейчас», — когда стрелка указала на двенадцать часов.

Роланд сидел на корточках — теперь, когда боль из бедра ушла, для него это не составляло труда. Он закрыл глаза, обхватил руками колени. При каждом выдохе у губ возникало облачко пара. Сюзанна старалась не смотреть на туман. Не хотелось думать, что ненавистный холод становился таким сильным, что обретал видимость, пусть и на какие-то мгновения.

— Роланд, что ты д…

Он поднял руку ладонью вверх, не открывая глаз, и она замолчала.

Секундная стрелка спешила по кругу, сначала спустилась вниз, к шести часам, потом вновь начала подъем, пока не достигла верхней точки, двенадцати часов. И когда она прибыла туда…

Роланд открыл глаза.

— Прошла минута. Настоящая минута, клянусь Лучом, на котором я сейчас нахожусь.

У Сюзанны отвисла челюсть.

— Во имя неба, скажи, как ты это сделал?

Роланд покачал головой. Понятия не имел. Знал только одно: Корт говорил им, что они должны всегда держать время в голове, поскольку нет возможности полагаться на часы, а в облачный день солнце не поможет. Или, если уж на то пошло, в полночь. Как-то летом он ночь за ночью отправлял их в Детский лес, расположенный к западу от замка (и там было страшно, особенно когда ты один, хотя никто из них в этом не признался, даже друг другу), пока они не могли вернуться во двор на задах Большого Зала, в минуту, назначенную Кортом. И часы-в-голове, как это ни странно, заработали. Нет, сначала ничего не получалось. И потом. И потом. Поэтому за дело принимался узловатый кулак Корта, учил жизни под хрипловатый голос наставника: «Ну, червяк, эту ночь тоже проведешь в лесу! Тебе там, должно быть, нравится!» Но как только часы начинали тикать, время они показывали без ошибки. В какой-то момент Роланд утратил эту способность, точно так же мир, где он жил, утратил привязку к сторонам света, но теперь она к нему вернулась, чему он очень обрадовался.

— Ты отсчитывал минуту? — спросила Сюзанна. — Миссисипи-один, Миссисипи-два, что-то такое?

Он покачал головой.

— Я просто знаю. Когда проходит минута… или час.

— Все ясно! — фыркнула Сюзанна. — Ты угадал!

— Если бы я угадывал, заговорил бы в тот самый момент, когда стрелка описала полный круг?

— Тебе могло повезти, — ответила Детта и посмотрела на него, прищурив один глаз, такую гримаску Роланд терпеть не мог (но никогда об этом не говорил; знал, что Детта будет корчить такую вот рожу всякий раз, когда у нее появлялась возможность показать себя).

— Хочешь повторить? — спросил он.

— Нет. — Сюзанна вздохнула. — Я верю тебе на слово, что твои часы показывают идеально точное время. А это означает, что мы не приблизились к Темной Башне. Пока не приблизились.