Головка прыща надулась… задрожала… лопнула. Наконец-то!

Капля кровавого гноя выплеснулась из прыща на зеркало и начала медленно стекать по чуть вогнутой поверхности. Пимли Прентисс стер ее кончиком пальца, повернулся, чтобы сбросить в раковину, потом протянул палец Финли.

Тахин покачал головой, потом из его груди вырвался вскрик отчаяния, знакомый тем, кто не раз и не два садился на диету, но долго не выдерживал, и направил палец ректора себе в рот. Засосал гной и освободил палец, довольно чмокнув.

— Не следовало мне этого делать, но не смог устоять, — сказал Финли. — Не ты ли говорил мне, что люди на другой стороне решили, будто есть сырое мясо вредно для здоровья?

— Да. — Пимли промокнул прыщ, который все еще сочился гноем, бумажной салфеткой. Он пробыл здесь долго, и о возвращении назад не могло быть и речи, по многим причинам, но еще недавно он был в курсе текущих событий: если исключить последний период времени, скажем, год, достаточно регулярно получал «Нью-Йорк таймс». К этой газете он всегда питал теплые чувства, нравилось ему разгадывать ежедневный кроссворд. Она связывала его с домом.

— Но они тем не менее продолжают его есть.

— Да, полагаю, многие едят. — Пимли открыл аптечку и достал пузырек перекиси водорода.

— Сунуть мне под нос палец — твоя вина, — сказал Финли. — В обычной ситуации эта субстанция нам не вредит; это натуральная сладость, как мед или ягоды. Проблема в Тандерклепе. — И, чтобы босс лучше его понял, добавил: — Слишком многое из того, что выходит из нас, изменено, пусть сладость и остается. По существу, это яд.

Прентисс смочил ватный шарик перекисью водорода и промокнул ранку на щеке. Он понимал, о чем толкует Финли, да и как мог не знать? Прежде чем он приехал сюда и надел мантию ректора, на его коже в течение тридцати лет не было ни прыщика. Теперь же они пышным цветом цвели на щеках и на лбу, виски были в сыпи, черные головки угрей обсыпали нос, а на шее образовалась киста, и он намеревался в самом скором времени обратиться к доктору Гангли, чтобы тот ее удалил (Прентисс полагал, что для врача это ужасная фамилия, очень уж она напоминала как о ганглии,[77] так и о гангрене). Тахины и кан-тои на дерматологические проблемы не жаловались, но у них часто кожа вдруг разрывалась, а из носа шла кровь. Даже самые маленькие ранки, царапина при касании о скалу или укол шипа, могли приводить к заражению и даже смерти, если оставались без должного внимания. Поначалу с такими заражениями прекрасно справлялись антибиотики, но со временем их эффективность упала. То же самое происходило и с такими фармакологическими чудесами, как аккутан.[78] Причиной, разумеется, являлась окружающая среда: смертью дышали сама земля и скалы. А чтобы увидеть более серьезные последствия их смертоносного воздействия, следовало лишь посмотреть на Родов, которые теперь мало чем отличались от медленных мутантов. Да, конечно, они забредали слишком далеко на… на юго-восток? Едва ли. Скорее, они слишком далеко забредали в том направлении, где по ночам небо отсвечивало красным, а все говорили, что там ситуация гораздо хуже. Пимли не мог с уверенностью сказать, что это правда, но подозревал, что так оно и есть. Земли за Федиком не назвали бы Дискордией, если бы туда ездили на отдых.

— Хочешь еще? — спросил он Финли. — У меня на лбу есть парочка созревших.

— Нет, я хочу доложить о результатах, проверить и перепроверить видеопленки камер наблюдения и телеметрию, заглянуть в Читальню, чтобы убедиться, что все в порядке, и на том завершить рабочий день. А потом хочу принять горячую ванну и провести три часа с хорошей книгой. Я читаю «Коллекционера».

— И тебе нравится, — улыбнулся Прентисс.

— Очень. Я говорю: спасибо тебе. Книга схожа с нашей ситуацией. Только я думаю, что наши цели более благородные, а мотивация чуть выше, чем сексуальное влечение.

— Благородные? Так ты это называешь?

Финли пожал плечами и не ответил. По молчаливому согласию они старались избегать целенаправленной дискуссии о происходящем здесь, в «Синих небесах».

Прентисс повел Финли в свою библиотеку-кабинет. Окна выходили на ту часть «Синих небес», которую они звали Моллом. Финли, как всегда, грациозно наклонился, чтобы не удариться о низко висящую люстру. Прентисс как-то сказал ему (после нескольких стаканчиков грэфа), что в НБА тот стал бы потрясающим центровым. «Первая команда из одних тахинов, — сказал он. — Ее, конечно, назвали бы „Выродки“, но что с того?»

— Эти баскетболисты, они получают все самое лучшее? — осведомился Финли. На гладкой голове горностая выделялись большие черные глаза. По мнению Пимли, такие же бесстрастные, как глаза куклы. На шее блестело множество золотых цепочек, они вошли в моду у персонала «Синих небес», за несколько последних лет объем продаж этих безделушек существенно возрос. Кроме того, он подрезал хвост. Вероятно, допустил ошибку, как он признался однажды вечером Прентиссу, когда они оба сильно набрались. Во-первых, чертовски болезненно, а во-вторых, отправит его в Ад тьмы, когда его жизнь завершится, если только…

Если только не будет даже ада, а будет ничто. Эту идею Пимли гнал из разума и из сердца, но он бы первым назвал себя лжецом, если б не признавался (но только себе), что такие мысли иногда донимали его глубокой ночью. Но и на них у него имелась управа: таблетки снотворного. И, разумеется, Бог. Он верил, что все служит промыслу Господнему, даже сама Башня.

В любом случае Пимли подтвердил, что да, баскетболисты, по крайней мере американские баскетболисты, получают все самое лучшее, в том числе больше кисок, чем любое гребаное туалетное сиденье. От этих слов Финли так долго смеялся, что из уголков странных, лишенных всякого выражения глаз потекли красноватые слезы.

— Но самое замечательное в другом: ты сможешь играть вечно, по стандартам НБА. К примеру, ты слышал, что самый знаменитый игрок в моей прежней стране (хотя я его никогда не видел, он появился после моего времени) — Майкл Джордан, и…

— Будь он тахином, кем бы он был? — прервал его Финли. В эту игру они играли часто, особенно выпив.

— Конечно же, горностаем, и чертовски красивым. — И удивление, прозвучавшее в его голосе, показалось Финли таким комичным, что он вновь досмеялся до слез.

— Но его карьера длилась чуть больше пятнадцати лет, — продолжил Пимли, — учитывая период, когда он не играл, вроде бы уйдя на покой, и одно или два возвращения на площадку. А сколько бы лет ты мог играть в игру, в которой тебе пришлось бы только бегать по площадке час или около того, Фин?

Финли из Тего, которому было больше трехсот лет, пожал плечами и раскинул руки. Делах. Много, много лет, просто не сосчитать.

А как долго «Синие небеса» — Девар-тои для ее заключенных, Алгул Сьенто для тахина и Родов, — как долго стояла здесь эта тюрьма? Тоже делах. Но если Финли прав (а сердце подсказывало Прентиссу, что Финли почти наверняка прав), то близился конец делах. И что мог он, когда-то Пол Прентисс из Рауэя, штат Нью-Джерси, а теперь Пимли Прентисс из Алгул Сьенто, делать по этому поводу?

Свою работу, вот что.

Свою гребаную работу.

— Итак, — Пимли уселся на один из вращающихся стульев у окна, — ты нашел робота-ремонтника. Где?

— Около того места, где путь 97 выходит с сортировочного узла, — ответил Финли. — Этот путь все еще горячий, вы это называете «третьим рельсом», и этим все сказано. Потом, после нашего отъезда, ты позвонил и сказал, что была повторная тревога.

— Да. И ты обнаружил…

— Ничего, — ответил Финли. — На этот раз, ничего. Возможно, сбой, вызванный первой тревогой. — Он пожал плечами, как бы говоря то, что они оба знали без слов: все разваливалось. И чем ближе они приближались к концу, тем быстрее.

— Ты и твоя команда все внимательно осмотрели?

— Разумеется. Никаких незваных гостей.