— А ты что, не могла принести ящик с банками томатного супа? — спросил он, шагнув к домоправительнице. Теперь они стояли буквально нос к носу, и хотя женщина была крупной, а мужчина — тощим, слуга ректора не выказывал страха. Тамми моргнула, и впервые с того момента, как Тасса вошел на кухню, только для того, чтобы выпить чашечку кофе, на ее лице отразилось что-то, отличное от раздражения. Нервозность? Может, даже страх. — Или у тебя так ослабели руки, Тамми из уж не знаю, где ты выросла, что ты не можешь принести со склада ящик с банками томатного супа?

Она выпрямилась в полный рост, уязвленная. Щеки, жирные от какого-то ночного крема, негодующе затряслись.

— Приносить консервы в кладовую — работа слуги! И ты знаешь это очень хорошо!

— Однако это не закон, который следует неукоснительно выполнять. Я вчера косил лужайку, как тебе хорошо известно. И заметил, что ты сидела на кухне со стаканом ледяного чая, не так ли, удобно развалившись в своем любимом кресле.

Она завелась еще сильнее, если раньше и испытывала какой-то страх, то его заглушила ярость.

— Я имею такое же право на отдых, как и любой другой! Я как раз вымыла пол…

— Сдается мне, что пол вымыл Добби, — возразил он. Добби звали робота, известного, как «домашний эльф»,[121] древнего, но по-прежнему способного на многое.

Тамми разошлась окончательно.

— Что ты понимаешь в домашних делах, паршивый маленький гомик?

Обычно бледные щеки Тассы залила краска. Он почувствовал, как его пальцы сжались в кулаки, но лишь потому, что ухоженные ногти впились в ладони. Ему пришла в голову мысль, что такая вот стычка совершенно нелепа, с учетом того, что конец света совсем близок, что они — два дурака, сцепившиеся на краю пропасти, но его это совершенно не волновало. Толстая старая корова допекала его много лет, и только теперь выяснилась истинная причина. Ее выложили ему прямо и откровенно.

— Вот, значит, что тебя так волнует, сэй? — вкрадчиво осведомился он. — Что я целую палку вместо того, чтобы затыкать дырку, не так ли?

Теперь уже вспыхнули щеки Тамми Келли. Она не собиралась заходить так далеко, но вот зашла, они оба зашли, поэтому, случись драка, вина легла бы в равной степени на них обоих, но отступать она не собиралась. Ни в коем разе.

— В библии ректора указано, что мужеложство — это грех, — в праведном гневе заявила она. — Я читала это сама, да, читала. В книге Левит, глава третья абзац…

— А что книга Левит говорит о грехе чревоугодия? — спросил Тасса. — Что эта книга говорит о женщине с буферами размером с валик под подушку и задом с кухонную пли…

— Что тебе до моего зада, ты, маленький членосос?

— По крайней мере я могу найти себе мужчину, — небрежно ответил он, — и мне нет нужды ложиться в постель с щеткой для пыли…

— Да как ты смеешь! — пронзительно взвизгнула она. — Заткни свой грязный рот, а не то его заткну я!

— …чтобы счистить паутину и добраться до…

— Я вышибу тебе зубы, если ты не затк…

— …старенькой щелки. — Тут он понял, что может «укусить» ее еще сильнее. — Старенькой, грязной, засохшей щелки.

Она сжала пальцы в кулаки, которые размером значительно превосходили кулаки Тассы.

— По крайней мере я никогда…

— Ни слова больше, сэй, прошу тебя.

— …не позволяла мерзкому мужскому… мужскому… мужскому…

Она замолчала, на лице отразилось недоумение, потом втянула носом воздух. Он принюхался сам и понял, что запахи в кухне не изменились. Пахло так же, как и в начале их перепалки. Может, чуть сильнее.

— Ты чувствуешь… — начала Тамми.

— …дым! — закончил он, и они в тревоге переглянулись, напрочь забыв о споре, который, продолжись еще пять секунд, точно перешел бы в драку. Взгляд Тамми остановился на надписи на табличке, что висела над плитой. Точно такие же встречались по всему Алгул Сьенто, потому что практически все здания поселения были деревянными, построенными много-много лет назад. Надпись гласила: МЫ ВСЕ ДОЛЖНЫ ДЕЙСТВОВАТЬ СООБЩА, ЧТОБЫ СОЗДАВАТЬ ПОЖАРОБЕЗОПАСНУЮ СРЕДУ.

Где-то поблизости, в коридоре первого этажа, задребезжал один из немногих оставшихся в рабочем состоянии детекторов дыма. Тамми поспешила в кладовку, чтобы взять огнетушитель.

— Возьми другой в библиотеке! — крикнула она, и Тасса повиновался без единого слова протеста. Чего в Алгул Сьенто боялись, так это пожара.

Гаски из Тего, заместитель начальника службы безопасности, стоял в вестибюле Феверел-Холл, общежития, расположенного рядом с Дамли-Хауз, и разговаривал с Джеймсом Кэгни, рыжеволосым кан-тои, который обожал ковбойские рубашки и особенно сапоги, добавлявшие три дюйма к пяти футам и пяти дюймам. Со списками охранников в руках они обсуждали изменения, которые предстояло внести в график дежурств в Дамли-Хауз на следующую неделю. Шестеро охранников второй смены слегли с болезнью, которую Гангли, доктор поселения, диагностировал как свинку. Болели в Тандерклепе часто, все знали, что в воздухе слишком много отравляющей дряни, оставшейся после древних людей, но эти болезни все равно доставляли массу неудобств. Гангли еще говорил, что им повезло, поскольку дело не доходило до эпидемий действительно страшных болезней, вроде Черной смерти или Горячей трясучки. Неподалеку от Феверел-Холл, на мощеном дворе позади Дамли-Хауз, как обычно по утрам, играли в баскетбол. Несколько охранников, тахинов и кан-тои, которым с горном предстояло заступить на утреннюю вахту, против сборной Разрушителей. Гаски увидел, как Джой Растосович бросил мяч из-за трехочковой линии — и попал. Трампас схватил мяч и ввел в игру, после чего приподнял шапочку, чтобы почесать макушку. Гаски не любил Трампаса, который очень уж сблизился с талантливыми животными, которых ему полагалось охранять. С лестницы, ведущей к дверям общежития, наблюдал за игрой Тед Бротигэн. И, как всегда, потягивал из банки «Нозз-А-Ла».

— Тогда все получится. — Джеймс Кэгни говорил тоном человека, которому не терпится закончить наскучившую ему беседу. — Если ты не возражаешь против того, что мы на день-другой снимем пару челов с патрулирования периметра…

— Чего это Бротигэн поднялся в такую рань? — перебил его Гаски. — Он же никогда не встает раньше полудня. И мальчишка, с которым он дружит, такой же. Как его зовут?

— Эрншоу? — Бротигэн также дружил и с недоумком Руисом, но Руис мальчишкой не был.

Гаски кивнул.

— Да, Эрншоу, он самый. Он в ночной смене. Я видел его в Читальне.

Кэг (как звали его друзья) плевать хотел на то, что Бротигэн поднялся с птичками (тем более что птичек в Тандерклепе практически не осталось). Ему хотелось как можно быстрее разобраться с графиком дежурств, пойти в Дамли и съесть яичницу. Один из Родов нашел где-то свежий шнит-лук, во всяком случае, так ему говорили, и…

— Тебе не кажется, что появился какой-то запах, Кэг? — внезапно спросил Гаски из Тего.

Кан-тои, который воображал себя Джеймсом Кэгни, уже собрался спросить, не пернул ли Гаски, но потом решил обойтись без шутки. Поскольку действительно что-то унюхал. Неужели дым?

Кэг подумал, что да.

Тед сидел на холодных ступенях Феверел-Холл, дышал вонючим воздухом и слушал, как челы и тахины шутливо переругиваются на баскетбольной площадке (только не кан-тои; последние до такой вульгарности не опускались). Сердце у него билось гулко, но не быстро. Если ему и требовалось переходить Рубикон, то проделал он это давным-давно. Возможно, в ту ночь, когда «низшие люди» притащили его в Девар-тои из Коннектикута, но скорее всего, когда поделился с Динки идеей связаться со стрелками, которые, по утверждению Шими Руиса, находились неподалеку. Теперь он, конечно, волновался, но нервничал ли? Нет. Нервничали, по его мнению, те, кто еще не принял решения.

Он услышал, как за его спиной один идиот (Гаски) спрашивает другого идиота (Кэгни) о появившемся запахе, и понял, что Хайлис выполнил свою задачу: игра началась. Тед сунул руку в карман, достал клочок бумаги. Написанные на нем слова, конечно же, вышли не из-под пера Шекспира: ИДИТЕ НА ЮГ С ПОДНЯТЫМИ РУКАМИ, ВАМ НЕ ПРИЧИНЯТ ВРЕДА.