Шипение, раздавшееся с постели госпожи, напугало Киоми пуще всех пережитых за долгую жизнь ужасов. Горло словно сдавило тисками, тело приподнялось вверх, и голова коснулась центрального шеста шатра, будто примеряясь, как подвесить тело на нем же.

— Не смей мне предлагать эту мерзость! Ты не для того стала моей доверенной служанкой, чтобы напоминать мне о Посмертнике! Его способ возрождения отвратителен. Противоестественный жрец смерти, возвращающий из мира мёртвых жалкие отголоски жизни в гниющих телах!

— Но он предлагал тебе не воскрешение, а продолжение рода, моя госпожа, — сдавленно прохрипела Киоми. Лаитан вернула её на пол. Женщина осела на колени, потирая горло руками. Из мрака на неё уставились два вертикальных зрачка в сияющей зелени раскосых глаз.

— Он предлагал создавать имперцев с помощью отвратительного выращивания плоти. Словно кровь — это вода, которой достаточно полить цветок, чтобы он вырос и дал плоды.

— Но тебе не пришлось бы делить постель с варваром!

— Мне пришлось бы делить не только ее, но и целую жизнь с отторгнутым всеми стихиями существом, что сильнее и древнее самого мира, — успокоившись, свернулась под тонким покрывалом Лаитан. — Разговор окончен, Киоми, Посмертник не получит ни меня, ни Империю. Никогда и никаким способом. А теперь подбери мне подходящую одежду, чтобы не осталось ни единого места тела, не прикрытого ею от посторонних глаз.

Варвары, разобравшись с насущными проблемами, обустроили небольшой бивак и установили охранение, как поступали обычно в походах. Безымянные привыкли к такой жизни, их вождь редко бывал в Замке Древа дольше, чем пара месяцев подряд. Из-за способности объединять сознания всех жителей Долины, в ком текла хоть капля крови Древних, Ветрис почти не нуждался в большом количестве советников или большом дворе, предпочитая проводить время в исследованиях окружающих земель и решении возникавших проблем, от набега степняков до засухи. Впрочем, последняя была не частой гостьей, в отличие от кочевников.

Стражницы Владетельницы не отходили от её шатра, мрачно огрызаясь на предложения варваров угоститься из походного котелка, где уже сварилась каша из злаков Долины с мясом небольшого кулана, попавшегося на одном из склонов ущелья. Дрова наломали там же.

Старший, вычистив свой меч, обратился к своему брату.

— Ветрис, ты что-то почувствовал во время перехода? Что произошло? Эта змея вывалилась, словно обожжённая, а ты появился совершенно невредимым.

— Я думаю, что целились в Лаитан, потому меня только оглушило, — ответил вождь. Он вспоминал, как черные капли порчи осквернили ритуал, и содрогался от отвращения. Старший пригубил ложку с горячей кашей, и довольно причмокнул. — Нас всех оглушило, потому что вы связаны со мной, а я, увы, с вами. Потому и взял в поход, брат. Но я прошу, чтобы владетельницу вы хранили сильнее, чем меня.

— Обижаешь, брат, — подёргал себя за усы Старший. — Никак не можно. Оскорбляешь Безымянных.

— Хотя бы так же, как меня, — мрачно усмехнулся Ветрис. — Она важна для будущего.

— Я знаю, брат, — ответил его телохранитель. — Жаль, Младший не смог пойти с нами.

— У него ещё может быть шанс, — загадочно ответил варварский вождь, помешивая своей ложкой в котелке. По традиции, он завершал приготовление пищи на привале, и в этот раз тоже. В кашу полетел небольшой сморщенный плод, скрывшийся в глубине горячего варева, и придавший ему дивный аромат и острый вкус. — И что-то мне подсказывает, что мы не совершили полный переход, а до Соленморья добираться ещё долго. Но пусть об этом скажет Владетельница. Когда придёт в себя.

— Я соберу братьев, — поднялся Старший.

— Сиди, брат, — приказал Ветрис. — Ешь кулеш, наслаждайся вкусом воды и ветра. Потом будет некогда. Начнут раскрываться мрачные тайны, мы встретим всех тех, кого так не хотели встречать и узнаем то, что не должны знать, а после…

— Ты это видишь? — недоверчиво спросил Старший, пощипывая ус. — Повелитель…

— Нет, брат, — улыбка Ветриса стала жёсткой. Он зачерпнул из котелка. — Я просто знаю, как оно бывает.

— Здравствуй, Крес.

— Не могу сказать тебе того же, ты давно уже не здравствуешь, — слова в темноте звучали так же сильно, как и на ярком свету, но здесь не было места ни тому, ни другому. Этого места тоже не существовало. Но слова втекали в зазоры между секундами, просачиваясь сквозь пространство. — Зачем я тебе понадобился?

— Я давно предлагаю тебе объединить усилия…

— Да, признаю. И совсем недавно ты прислал еще послов. Но мой ответ останется прежним.

— Ты отвечаешь «нет»?

— Я ничего не отвечаю. Не имею такой привычки.

— Мы знаем друг друга так давно…

— Мы? Я бы сказал «побойся бога», но к тебе это имеет такое же отношение, как и ко мне. Никакого. Так что остановимся на нейтральном. Иди в задницу… А, прости, я забыл, что ты лишён сомнительного удовольствия обладания плотью.

— Зачем ты так? — перезвон серебряных колокольцев приобрёл надтреснутость, словно невидимые бубенцы облепило грязью. — Я не оскорблял тебя.

— Потому что не можешь, несмотря на сходство со своим прототипом. Лишён такой функции, — более богатый интонациями голос не содержал удовлетворения, всего лишь сожаление. Или жалость? — Ты неполноценен, и я догадываюсь, почему.

— Я всего лишь хочу договориться… Пока мой аватар только собирается начать свой путь.

— Нам не о чем договариваться.

Дрожание невидимой струны прервалось, басовито разорвав тишину. Какое-то время, короткое, за которое сердце не успело бы и дрогнуть, в тёмном нигде ничего не происходило. Потом в пустоте чернильной ночи зажегся тёплый оранжевый огонёк, оседлавший свечу. На пространство стола, уходившего, как казалось, в бесконечность, лег лист бумаги, исчерченный тонкими уверенными росчерками и линиями, складывавшимися в план какого-то здания. Разобрать что-либо было сложно — все этажи были нарисованы одновременно, для непривычного взгляда превращаясь в мешанину символов и штрихов.

Чертёж расправили руки, затянутые в тёмную кожу перчаток, и невысокий мужчина в черных одеяниях, попав в радиус действия огня, недовольно прищурился, и пошевелил гладко выбритым подбородком, словно раскусывая горошину перца. Рисунок медленно вспыхнул неярким пламенем, пробежавшимся по линиям чертежа, взлетевшим с листа, словно птицы. Теперь начерченный в воздухе золотом и серебром висящих в воздухе огнистых нитей план превратился в прекрасный дворец, высеченный в скале, и уходящий в неё глубоко вниз, вгрызаясь в гранит десятками этажей и подземелий. Нижние уровни были освещены особенно ярко, пламя сплеталось в них, словно живое.

Рука в чёрной перчатке пригладила короткие серые волосы, и легонько прикоснулась к узлу огня, переливавшегося серебром.

— Нечего и мечтать, — пробормотал мужчина, отдёрнув пальцы от плеснувшей искрами огневой клетки, внутри которой проступали какие-то тёмные тени. — Нечего и думать туда проникнуть, пока Коэн-варвар не отправится в столицу. Да и потом тоже. Но, если долго ждать, то по реке проплывёт труп твоего врага. А если делать глупости или спешить — то сам в ней окажешься.

Морстен почувствовал, как надвигается холод, и успел отложить в сторону перо и бумагу, на которой делал подсчёты запасов Замка. Баланс сходился, но рацион улучшить не получалось — львиную долю давали грибные фермы тхади в кальдере вулкана и уккуньи пастбища в ледяных долинах, но, кроме грибов и мяса, живые нуждались во многом. И список рос с каждым годом. Вино, ткани, пряности, фрукты и овощи, зерно и дерево — все это приходилось выменивать, красть или покупать втридорога у степняков или жителей северных провинций Империи, не гнушавшихся заработать немного тяжёлого золота. Но золото нужно было еще добыть…

Подёрнувшееся дымкой пространство пронесло его в знакомый тронный зал времён смерти предыдущего повелителя Тьмы. Чёрный скелет на троне отсутствовал, и Морстен ощутил, как сжавшиеся тиски головной боли немного ослабевают. Зачем Замок все время возвращался к этому моменту, Гравейн сказать не мог, а сам бессмертный дух твердыни — не хотел.