Прозябаньем в космической грязи -

Не червем, но змеей был этот сын божьего безрассудства.

И в адской ярости от умиротворяющей лжи своего творца

Он решил быть хозяином сам себе, и отверг безымянного бога,

И своими руками убил родного брата — любимую игрушку.

Отчаяние охватило поврежденный мозг безумного бога,

Ибо он узрел порок в своем излюбленном создании

И понял, что виновник этого — он сам.

Мятежника проклял он и приговорил к безрадостному вечному блужданию,

И дал ему глаза убийцы, чтобы все узнавали Метку Кейна.

— Черт бы тебя побрал, бледная немочь! — проревел пьяный солдат. — Я сказал, спой то, что мы все знаем! — Он поднялся, спотыкаясь, направился к Эвинголису и прервал древнюю песню. — Спой нам что-нибудь другое! — Он выплеснул эль из своей кружки в лицо менестрелю и зарычал от смеха. Его приятели присоединились к нему.

Эвинголиса охватила горячая ослепляющая ярость. Он отложил лютню и утер лицо. Затем, в движении слишком быстром, чтобы его можно было уловить, рука менестреля устремилась вперед, и солдат, захлебнувшись смехом, рухнул на каменный пол, словно его лягнула лошадь. Он больше не встал. Присутствующие замерли как громом пораженные: худощавого альбиноса считали слабаком.

— Сукин сын! — изумленно выдохнул Тройлин. — Вот что значит затевать драку, когда на ногах не стоишь. Должно быть, он слишком сильно ударился головой об пол. Кто-нибудь, унесите его.

Презрительно улыбаясь, Эвинголис подобрал лютню и вышел из зала.

— Ну и хорошо! — заметил барон. — Он слишком достал парней своим надменным видом, они не потерпят такого от менестреля. В следующий раз он может не так удачно ударить. — Барон хмыкнул. — Тот еще характер, не правда ли? Он поет самые диковинные песни, которые я когда-либо слышал. Ты что-нибудь понял, Кейн?

Кейн задумчиво посмотрел вслед менестрелю.

— Кое-что, — пробормотал он и погрузился в раздумья. Его глаза смотрели на пляшущие языки пламени, и никто не мог сказать, что он там видел.

Зверь крался в тени стены, наблюдая за спящим поместьем, и не было в его взгляде ничего, кроме ненависти. Холодный ветер ерошил его белый мех, от тяжелого дыхания поднимались облачка пара. Но зверь не чувствовал холода, ощущая только дикий голод, который надо было утолить. Он крался к пристройке, где жили воины барона; в темноте все предметы казались серыми. В этом доме были мягкие человеческие тела — безволосые слабые обезьяноподобные создания, которые сейчас беззаботно спали. Их нежная плоть была теплой от текущей в их жилах крови. Зверь трепетал от нетерпения и скалился.

Из укрытого ночью леса по снегу бежали темные фигуры, молча собираясь у внешних ворот. Зверь ощутил их присутствие и приветствовал их. Многие его собратья отозвались на безмолвный призыв. Они тоже чувствовали множество ненавистных человеческих созданий за стенами замка, и их дикий разум ликовал, предвкушая резню, обещанную им вожаком.

Более тридцати поджарых серых фигур ждали за воротами. Этого достаточно, решил зверь, и волки почувствовали — он зовет их. Никто не сопротивлялся. Это был волчий вожак; они должны повиноваться его призыву, исполнять его приказы. Так было еще до того, как люди впервые спустились с деревьев и бросили вызов Братству своими жалкими дубинками и камнями.

Зверь отодвинул засов и легко распахнул ворота. Голодные волки хлынули во двор, под покровом теней подкрадываясь к пристройке. За этой дверью спали ненавистные люди, завернутые в украденные меха и одурманенные горелым мясом и соком гнилых растений. Вожак бесшумно скользнул к двери, зная — она не заперта, чтобы загулявшие могли войти. Его трясло от нетерпения и голода. Сейчас!

Его красные глаза горели жаждой крови, и ликующая ухмылка обнажила ряды сверкающих клыков. Зверь распахнул дверь и прыгнул внутрь. Следом за ним устремилась рычащая стая!

Солдаты проснулись слишком поздно. Зверь завыл: дюжина людей, которых можно убить! Из мрака стая бросилась на беззащитных спящих. Серые тела сомкнулись над извивающимися жертвами, рыча и разрывая теплую плоть. Крики предсмертной агонии — невообразимого ужаса — заполнили пристройку и понеслись в ночь, смешиваясь с отвратительным урчанием, которое издавали пирующие волки.

Крики стихли.

«Сейчас! », — Вожак прорычал команду. — «Идем отсюда! Пока не пришли остальные! Потом будет еще больше добычи! Но сейчас — прочь отсюда! » Волки с трудом оторвались от содрогающихся жертв. Это было слишком для них. Но вожаку надо подчиняться. Стая неохотно оставила мертвых и повернула острые морды к выходу.

Во дворе их встретили несколько человек: беспомощные крики умирающих разбудили замок. Люди в ужасе остановились, увидев, как из пристройки следом за вожаком хлынула напившаяся крови стая.

Он стоял, залитый светом бледной луны, — мерзкая помесь человека и волка. Покрытый белым мехом, выше любого из людей, подобием которых он был. На руках и ногах — жуткие когти; руки длиннее человеческих, а ляжки подобны волчьим. На широких плечах — голова демона, покрытая мехом, с высоко поставленными ушами и длинной челюстью, больше похожей на волчью, чем на человеческую. Острые клыки отливали красным в лунном свете, и звериные глаза пылали злобным огнем.

Солдаты в отчаянии подняли оружие. Но их было только четверо, и волки просто раздавили их, сбив с ног на землю и разорвав на клочки. Несколько волков погибло. Сам зверь яростно накинулся на одного из солдат, чей клинок пронзил серого убийцу. Отшвырнув оружие человека, существо сжало его в убийственных объятиях. Ребра и позвоночник хрустнули, в беззащитное горло вонзились острые как бритва клыки. Затем вожак отбросил труп в сторону и вместе со стаей выбежал в ворота, когда из замка появились еще люди с факелами и оружием. Стая скрылась в лесу.

Прибежавшие увидели сцену жуткого побоища. Те, кто вошел в пристройку, в ужасе отшатнулись при виде разорванных и изуродованных тел своих товарищей. В вытоптанном дворе был еще жив один человек.

— Волки! — выдохнул он перед смертью. — Много волков! Он привел их сюда! Демон! Оборотень! Впустил их внутрь, чтобы они убили всех нас! Оборотень! — Он умер, пронзительно крича о красных клыках.

Кейн размышлял над словами погибшего. Он только что вышел из замка и не видел уходившую стаю. Судя по рассказам людей, они видели мельком, как волки скользнули в лес. Слуги и солдаты, спавшие в главном зале, первыми высочили во двор, но никто из них не мог сказать внятно, что они видели.

Не сразу люди барона осмелились выйти за ворота. В свете факелов можно было разглядеть следы множества волков. Среди волчьих следов обнаружились странные отпечатки. Они не походили на следы голой человеческой ступни, но и звериными не были: широкие, овальные, с длинными когтистыми… пальцами.

Но самое ужасное — следы эти вели не в лес, они обрывались у стены замка. Оборотень перемахнул через стену, а во дворе снег был вытоптан; здесь не разобрался бы и самый искусный следопыт. Одно можно было предположить: оборотень больше не уходил со двора.

— Да смилостивятся над нами боги! — прошептал кто-то. — Один из нас — демон!