Хотя — чем ветродуй не шутит? В конце концов, кто может знать наверняка, что Макки именно у него? Тем более, что Макки заговорил...

Надо хватать остальных, до кого выйдет дотянуться. Время работает против него.

По большому счету, что ему за разница, что там наворотили стражи мира? Они выполняют свою работу. Как могут. Вполне возможно, им никто и не платил за то, чтобы остановились на версии банального ограбления. Они просто выбрали наиболее простой путь. Это свойственно всем людям.

Самому ему никто не мешает продолжить расследование. Он отчитываться ни перед кем не обязан. Ни в причинах своих поступков. Ни о самом факте, собственно, совершения тех или иных ходов. Тем паче, что ходов у него на ближайшие обороты планируется — страшно представить, какое количество! И продолжение расследования — далеко не самая крамольная часть его планов.

*** ***

Вот и все. С почтенным Нуто покончено.

Охитека с усмешкой рассматривал фотографии. Отличное качество! Это ведь копии тех, что сделали на месте, где обнаружили тело.

И работа хорошая. Прекрасная инсценировка нападения уличной шпаны. Ограблен и убит. Концов никто не найдет.

Да и искать не станет: у стражей мира других дел полно! Что им очередное ограбление на улице? Ну, проломили голову художнику. Мало ли таких же обивает пороги галерей и меценатов? Одним молодым дарованием больше, одним меньше. Никто и не заметит. А кто заметил — через сутки-двое забудут.

Что особенно приятно — не пришлось прибегать к помощи храмовников.

Хватило связей среди стражей мира. Да и те понадобились лишь, чтобы получить полный отчет. Точнее — полную копию дела, заведенного в связи с гибелью молодого, но успевшего зарекомендовать себя художника.

Забавно, если так подумать: дело об убийстве Нуто один-в-один повторяет подробности дела об убийстве Тииса.

И тут, и там — вульгарное ограбление. Безо всякой подоплеки. Никаких связей с криминальными структурами, никакого промышленного шпионажа. Просто какой-то мелкий вор или грабитель выбрал определенного человека. Случайно.

Интересно, заметит еще кто-нибудь иронию в повторении деталей двух дел, никак между собой не связанных?

Даже если и заметит — доказательств нет. В этот раз он обошелся даже без помощи храмовников. И это внушало гордость за самого себя. Десятка лет не прошло, как он сколотил-таки внутри собственной службы безопасности ядро людей, которым может доверять! Пусть это доверие и условное.

*** ***

— Это ты, — с ненавистью проговорила Вэл, останавливаясь в дверях комнаты отдыха.

Ну, благодарение всем богам! Скандал никак не мог подождать, пока он поест.

— Это? Я, — Охитека с легким удивлением пожал плечами. — Я знаю, что я — это я. Но спасибо, что сообщила.

— Не придуривайся! — заорала она. — Ненавижу тебя, — замолчала, только взгляд горел бешенством, и из груди вырывалось шумное тяжелое дыхание. — Это ведь ты. Ты убил Нуто!

Она шагнула вперед, захлопнула за спиной дверь. Хвала Спящему, надоумил взбалмошную женщину! Не хватало, чтобы кто-нибудь услышал все это.

— Чего? — брови сами собой приподнялись вверх.

Охитека даже удивился — насколько натурально ему удалось изобразить голосом удивление. Пожалуй, он мог бы сделать неплохую карьеру в качестве актера.

— Твой художник гикнулся?

— Оставь свое притворство своей любовнице! — выкрикнула Ловелла. — И эти гнусные словечки, — она всхлипнула. — Ты... твои обормоты — я не знаю, кто! Охрана, или эти твои храмовые бойцы, или твой драгоценный уголовник. Нуто мертв!

— Я впервые от тебя об этом слышу, — холодно отозвался он, откидываясь на спинку стула. — И я не понимаю, зачем ты портишь мне обед этими подробностями. Вэл, ты считаешь, мне делать больше нечего — гонять охрану, чтоб свернуть шею какому-то цыпленку, возомнившему себя художником? Или ты считаешь, храмовые бойцы — это девки продажные, что им можно выдать любой приказ, и они побегут его исполнять? Насчет Роутэга — это подло. Я понятия не имею, жив ли он еще. Охрана моя, кстати, землю носами роет уже несколько суток, пытаясь его найти. Безуспешно! Не уверен, что еще увижу его.

— Ты мне что, решил на жизнь пожаловаться?

— Я пытаюсь донести до тебя простую мысль. Моим людям есть чем заняться, кроме как убивать свободных художников. И мне тоже. Нет, мне, конечно, досадно, что моя жена спит с кем попало. Но ладно, я сам виноват. И, пока ты вела себя более-менее прилично, я соглашался закрывать глаза на твои милые шалости. Но... сейчас ты перешла границу.

— Что?! — она задохнулась от возмущения.

Ненависть, горевшая во взгляде, сменилась изумлением.

— Вэл, это чересчур, — устало повторил он. — После такого, — осекся, помолчал несколько мгновений. — После такого я не уверен, что хочу продолжать делать вид, что мы — семья. Я забираю Алиту и уезжаю в квартиру, которую снял. Захочешь увидеть дочь... разберемся позже, какой порядок назначить. Я не собираюсь совсем лишать Алиту матери. Но тебя... тебя я видеть на нашей квартире не желаю, — отбросив ложку, поднялся из-за стола.

Аппетит пропал.

Нет, что все-таки за пакость — он ведь знал наверняка, что убийцы не оставили следов, которые могли бы вывести на него! Но нет, женщина попросту догадалась — а на доказательства ей плевать.

Охитека точно знал, что Ловелла не посмеет возражать против того, чтобы он забрал Алиту. Только не после того, как она открыто призналась — ее с покойным Нуто связывало куда больше, чем деловые отношения. К тому же сейчас она слишком взвинчена. Слишком потрясена его гибелью, ей не до дочери. Хоть она даже сама себе в этом не сознается.

И Охитека уверен был, что в данном случае почтенный Ширики его поддержит. Да, Вэл ему — дочь. Но слишком уж явно она плюнула на приличия.

— Па? А почему мама с нами не поехала?

Охитека вздрогнул, взглянул на дочь. Она глядела внимательно, как-то совсем по-взрослому.

К немалому его изумлению, Алита не стала спорить и возмущаться, когда он забрал ее из танцевальной школы и, вместо апартаментов в своем офисе, привез в квартиру, которую снял. Не плакала, не требовала увидеться с матерью. Сам Охитека старался больше времени проводить с дочкой. Хоть ее няни и наставницы остались прежними, но пропадать оборотами напролет, не показываясь на глаза дочери, которую сам забрал, было бы неправильно.

Прошло четыре доли суток, прежде чем она заговорила о матери.

Что же ей ответить? Врать ребенку — последнее дело. Но такая правда — еще хуже. Не рассказывать ведь о безвременно погибшем художнике, ставшем причиной последнего скандала!

— Мама, — заговорил он, подбирая слова.

— Вы поругались, — обвиняющим тоном заявила Алита. — Опять! Это из-за тети Кэтери?

— А Кэтери здесь при чем? — изумился Охитека. — Нет, твоя мать даже не вспоминала об этом, — он помолчал.

Вот те раз! Алита видит и понимает куда больше, чем он привык считать.

Или это — результат стараний Вэл? И не спросишь ведь. Не хватало еще ребенку этой истории! Да и что за история — как они с Кэт погрызлись девять лет назад и разбежались?

— Но тогда почему мама не поехала с нами?

— Мама правда на меня разозлилась, — он тяжко вздохнул. — У нее... проблемы начались на работе. В галерее. И она почему-то решила, что эти проблемы — моя заслуга. Она почему-то решила, что я решил навредить ее галерее. Хотя мне это не нужно.

— Значит, это ты на маму разозлился?

— Ну, — он помолчал. — На такое трудно не разозлиться. Это несправедливо, в конце концов! У меня дел по горло, а я, по ее мнению, хожу вокруг галереи и только и думаю, чего бы там напортить.

— А ты ничего не портил?

— Когда я должен был этим заниматься? Я уж не спрашиваю — зачем мне это нужно, — Охитека покачал головой. — Малыш, я оборотами пропадаю на работе. И я был рад, что твоей матери есть, чем заняться. У меня не было причин устраивать ей неприятности в галерее. Тем более, что мне и некогда было этим заниматься.