— О! Ты уважаешь почтенного Вихо?

— Мы не слишком часто сталкиваемся. И работаем в разных областях. Но он — неплохой человек и честный делец. Это внушает уважение.

— Угум. А что все-таки с банкиром?

— Дочь, я даже не могу вспомнить, кто это такой! Почтенный Ахоут интересовался судьбой своего коллеги и даже называл его имя. Кажется, оно где-то у меня записано. Или у секретаря, — он старательно изобразил задумчивость. — Я не помню, куда делись записи после того, что почтенный Ахоут учинил в моем офисе. И не имею желания искать — тошнит меня от почтенного Ахоута и его коллег после такого. Самое обидное, что из управы стражей мира его выпустили даже раньше, чем меня, — посетовал он, не удержавшись. — Словом, думаю, найдется банкир. Не мог же он в воздухе раствориться! Но мне банкиры — не конкуренты. У меня в мыслях не было лезть в эту скользкую сферу.

— А Абек назвала тебя скользким типом.

— Милая, Абек наверняка повторила это за своим отцом, — Охитека вздохнул, погладил дочь по голове. Ее отец ведь — журналист, насколько я помню. Он высказал какую-то мысль, наверняка — не для ушей ребенка. Но дочь услышала и повторила. А ты повторяешь глупость, которую произнес почтенный Кичи в приступе раздражения.

— Но зачем он так сказал? — растерялась Алита.

— Не бери в голову. Я тоже порой бываю несдержан. И позволяю себе неприятные эпитеты в адрес конкурентов и людей, которые выступают против меня. Или чем-то мешают в моих делах.

— И ты мешаешь отцу Абек в его делах? — и вот в кого его дочь такая въедливая?!

— Нет, просто отец Абек — журналист. Дело журналистов — всякие жареные новости. Для жареных новостей нужны скользкие типы. Чтобы зрителям не было скучно, можно объявить скользким типом того, кто будет мелькать в твоих новостных сюжетах.

— Он, — Алита запнулась. — Попросту соврал?!

— Нет, милая, — Охитека покачал головой. — Про журналистов нельзя говорить, что они врут. Они… творят. Да, они берут факты, берут слухи и домыслы. Компонуют все это, чтобы было красиво. И делают таким образом новости.

Алита откинулась на спинку кресла, уставившись неподвижно в окно. Охитека испугался. Чего она так побелела?!

— Милая, ты в порядке? — осведомился он осторожно.

— Я никогда больше не буду верить новостям, — у малышки даже голосок охрип.

— Ну-ну, — он покачал головой. — Кто ж в наши дни верит новостям? Всякую новость следует делить по меньшей мере на четыре части.

— Я скажу Абек, что это ее отец — скользкий тип! — вскрикнула Алита.

— А вот этого делать не нужно, — торопливо заявил Охитека. — Во-первых, это невежливо. Во-вторых, это неправда. Ты можешь быть недовольна чьими-то методами. Но обзывать скользкими типами тех, чьи методы тебе не нравятся, дозволено только журналистам. А ты — пока не журналистка!

— Но это же несправедливо, — горько проговорила дочь.

— Милая, я много лет назад бросил эту безнадежную затею — искать справедливость в нашем мире, — сознался он со вздохом. — И знаешь — с тех пор жить стало заметно проще! К тому же я и впрямь скользкий тип, — прибавил с нервным смешком. — Сколько раз за нынешнее лето мне пытались отвернуть голову — а я каждый раз выскальзываю!

— Это не смешно, — мрачно заявила Алита. — Это… возмутительно!

— Возможно. Но, во-первых, я привык. Во-вторых, делаю все, от меня зависящее, чтобы защитить себя и моих близких. В-третьих, кому будет легче от того, что я возмущаюсь? И в-четвертых, это не повод, чтоб ссориться с подругами.

— Абек мне — не подруга. Она — конкурентка!

Охитека с тревогой покосился на дочь. До чего мрачно глаза-то сверкают! Только и оставалось, что надеяться: время пройдет, и впечатления последних оборотов сгладятся, потускнеют. Правда, грызло отчего-то дурное предчувствие.

— Ты сердишься? — голосок Алиты неожиданно смягчился. — Ты хмуришься.

Он удивленно воззрился на нее. Только что была — воплощенная богиня гнева. Глаза сверкают, руки сложены на груди! И гляди-ка — глазенки наивно распахнуты, личико — обеспокоенное.

— Нет, — растерянно отозвался Охитка. — Мне-то сердиться на что?

— Ну, из-за скользкого типа. И из-за того, что я решила — у тебя совесть неспокойна.

— Ты же не сама это придумала, а повторила, — он с облегчением вздохнул — кажется, мрачное настроение испарилось. Хвала Спящему! — Я просто забеспокоился, что тебя могут расстроить или сбить с толку. Людям-то не запретишь говорить! Я лишь хотел, чтобы ты поняла: не все так однозначно в нашем мире. И не всему следует верить. И не во всем можно найти справедливость, — прибавил задумчиво.

Сколько он уже лишнего наговорил дочери за эту дорогу? А ведь до Окхи ехать еще с полчаса! Может, чуть меньше.

Все-таки Вэл медузьи права, что недовольна его методами воспитания! Он и сам недоволен своими методами — да что поделать: других нет.

Если бы Вэл отправилась с ними — разговор бы шел совершенно иной, на любую другую тему! Но у Вэл продолжалась подготовка к осенним выставкам в галерее. И ехать она наотрез отказалась. Впрочем, согласилась бы она — и отказаться вполне могла Алита. Малышка прекрасно уяснила, что с матерью завернуть к заброшенной фабрике не удалось бы.

— Мы повернули к Окхе, — вздохнула дочь, словно отвечая на невысказанные мысли.

— Не стоит так грустить. В Окхе, как по мне, гораздо уютнее, чем на той дороге. Что в ней было такого, если задуматься? — он кинул короткий взгляд на дочь — не злится ли. — То, что мы не понимали, что это. И как такое может быть — дороги нет, никто ее не видит — а она вдруг появляется. Но ведь ты два раза там побывала, я с тобой туда ездил. Больше тайны нет. Мы знаем, что там есть только кошмары и опасность. И люди, с которыми лучше не сталкиваться. Точнее — были, — исправился он.

Алита молча слушала. Услышанное ее вроде бы не разозлило — хотя он подспудно этого опасался.

Может, прибавить ходу? Нет, лихачить при дочери не стоит. К тому же они на дороге, в общем потоке движения. А на двери флайера гордо красуется эмблема корпорации. Так что нарушение сразу сделается достоянием общественности, его зафиксируют стражи мира. А выйди из потока — подвергнешь себя риску очередного покушения. С дочерью он не был готов пойти на такое.

Мимо пронесся указатель — до Окхи остались последние минуты.

Трасса оставалась ровной, как стрела — но пришлось скинуть скорость. Все-таки въезд в поселок.

Перекресток, пост дорожной службы. Первые дома по обочинам, утопающие в садовых деревьях, с клумбами перед аккуратными живыми изгородями и коваными калитками. На объездную трассу на перекрестке перед въездом Охитека сворачивать не решился: там движение не такое плотное, как по междугородней дороге, можно и нарваться на покушение. Никого наличие сопровождения с охраной не остановит.

В объезд Окхи он повернул немного погодя после поста. И неторопливо покатил в метре над асфальтом. Алита кинула на него искоса недовольный взгляд — но промолчала.

Охитека еще раз выругал себя. Вот не надо было лихачить в ее присутствии раньше! Поди объясни теперь, с чего он вдруг стал волноваться о безопасности. Ну, хотя бы молчит. Значит, не стоит оправдываться. А в следующий раз вообще лучше поехать им обоим пассажирами в салоне — а вперед усадить водителя с охранником.

— Он ко мне идет! — вскрикнула Алита, поднимая сияющие глазенки.

— Не кричи, а то спугнешь, — отозвался Охитека. — Бросай еду ближе к себе — и он подойдет почти вплотную.

Лебедь глядел на них — словно понимал, о чем речь. Здесь, на суше, он выглядел не таким величественным, как в воде.

Над гладью пруда птицы скользили степенно — гордые и недосягаемые. Здесь, на берегу, лебедь смешно переваливался на коротких лапах. Вид у него сделался кургузый и совсем не царственный.

— А можно его с ладони покормить?

— Не стоит. Может ущипнуть — больно будет. Очень больно, — уточнил он. — После такого тебе никаких прогулок и прудов с лебедями не захочется! Даже почти наверняка он ущипнет. К чему портить себе настроение? Просто любуйся им, а пальцы держи при себе — они тебе еще в жизни пригодятся.