– После таких похорон, да еще с чудесами? Как мы сможем это объяснить? Я не хочу, чтобы меня объявили чем-то вроде воскресшей святой! Кроме прочего, я даже своей дочери любви недодала, а это уж никак не годится для святой!

– Успокойся, – ответила Верит уже вполне серьезно. – Богиня Сама позаботится о Своих делах. И сим победим, Эльфрида. Возможно, даже странные деяния Лиданы имеют свою цель в замыслах Богини.

– Я пока этого не вижу, – проворчала Эльфрида.

– Мы всего лишь смертные, и не все доступно нашему пониманию, – напомнила Верит. – И потому мы должны молить о большем спокойствии и более ясных видениях.

Верит не могла бы сделать намек еще более ясным, даже если бы просто сунула Эльфриде в руки молитвенник. Эльфрида кивнула, сложила руки и вернулась мыслями к молитве.

По крайней мере, она знала, за что ей молиться.

В любом деле нет ничего хуже ожидания. Лидана сжимала в кулаке брошь. Двух часовых она с помощью этой броши одолела, но насколько хватит ее мощи? На сколько человек она сможет подействовать зараз?

Внизу послышался шум. Она вся подобралась. Скита, прижавшаяся к ее боку, тоже напряглась. Кто-то маленький проскользнул в щель чуть приоткрытой двери.

– Угорь? – раздался из темноты громкий шепот.

– Я, Пачкун. – Это было имя одного из уличных приятелей Угря.

– Они нашли капитана. Он совсем плох. Придется что-нибудь придумать, чтобы поднять его наверх.

Пачкун уже толкал ларь почти с себя высотой под люк. Лидана и Скита бросились ему помогать. Общими усилиями они соорудили из ларей и ящиков подобие лестницы – и все. На большее сил не хватило.

– Что они с ним сделали? – спросила Лидана, переводя дыхание.

– Они хотели заставить его говорить, да только он не из болтливых. Ждали, что за ним придут черные, потому хотели выведать кое-что прежде них. А что именно – я без понятия.

Они едва успели поставить последний ящик на место, как дверь распахнулась, и ввалились остальные. При свете двух светильников Лидана хорошо их видела. Четверо с обнаженными кинжалами прикрывали отход, Дортмун и здоровенный, как бык, человек тащили кого-то. Этот кто-то, видно, был не в силах держаться на ногах, голова его бессильно болталась.

– Наверх – и бегом отсюда! – рявкнул Дортмун ей и парнишкам. Она вскарабкалась по шаткой лестнице, за ней еще трое, один помог вытащить их добычу наверх.

Лидана лишь мельком увидела изуродованное побоями лицо, запавшие щеки, кровоподтеки, беспомощно свесившуюся руку с черным браслетом распухшей истерзанной кожи вокруг запястья, Ветер и дождь обрушились на них. Ни один фонарь не выдержал бы такой ночи, как бы ни была хорошо закрыта свеча. Лидана находила дорогу на ощупь в неверном свете из открытой двери. Затем кто-то обхватил ее за талию, набросил на пояс петлю и веревка потянула ее в бурную ночь.

Лидана мгновенно промокла до нитки. Она болталась на веревке, пока кто-то не схватил ее за ноги и не поставил на бешено пляшущую баржу. То, что это вообще можно было сделать, следовало отнести только на счет искусства тех, кто всегда нарушал законы.

Чуть позже она уже лежала рядом с кем-то, завернутым в тряпье как тюк. Лидана на ощупь нашла его голову и положила к себе на колени. Вновь в ее груди начало разгораться тепло – не тот мучительно-жгучий пламень, что был раньше, а добрый, дающий силы, вселяющий уверенность в то, что, невзирая на все безумие их предприятия, все кончится хорошо.

Повинуясь порыву, она снова достала брошь, поскольку ничем больше не могла помочь несчастному. Проведя рукой по уже промокшему одеялу, в которое кто-то его завернул, она просунула руку внутрь и положила брошь ему на грудь, чтобы тепло камней согрело его.

Лидана не была лекарем, да они и не осмелились бы искать в городе врача в такую ночь. Своим Даром она тоже не умела управлять. Хотя с рождения ей внушали, что в ней спит сила, она чем дальше, тем меньше представляла себе, что когда-нибудь последует за своей матерью в Храм. Когда рубин попал ей в руки, в ней что-то начало меняться – хотя после всего, что стряслось с Мериной, у любого жизнь переменилась бы. Хотя Дара у нее не было, воля была. И сейчас в душе ее горела такая решимость, такое желание помочь, что она сейчас обратила всю свою волю на камни, что были у нее в руке. Исцелить – чтобы не было боли – эти слова стояли перед ее глазами, словно выжженные алым огнем. Она не умела лечить, но большего сейчас дать не могла. Она просила сил, просила об исцелении.

Она отрешилась от ночи, от бури, от баржи, плясавшей под ногами, она не должна была упустить ни крошки из того, что она считала проявлением Дара – или самим Даром.

Лидана была так погружена в себя, что сразу и не поняла, что ее трясут за плечи. Она подняла глаза и заморгала. Впереди виднелся огонек, который буре не удалось задуть, и он приближался к ним.

Затем вдруг по обе стороны выросли стены, закрыв их от дождя и ветра. Точечка света превратилась в две, в три – это были большие корабельные фонари на шестах. Наверное, они приплыли к одному из старых складов, куда товары подвозили по воде – тут не было широких улиц, только узенькие переулочки. Она не слишком хорошо знала эту часть города, но сейчас рядом с ней были те, кто прекрасно знал эти места.

Ее бесцеремонно оттащили от капитана, так, что камень выпал у нее из ладони. Она закричала, но никто ее не услышал. Скита стояла на причале и смотрела, как они выносят капитана. Он был по-прежнему закутан в одеяло, так что было видно лишь его лицо.

Они молча понесли его прочь, и Лидане пришлось рысцой поспевать за ними. Какие-то лестницы, по которым ей пришлось подниматься, цепляясь за перила – настолько она устала.

Воняло кожами, и по мере подъема запах становился все сильнее. Но комната наверху была совершенно пустой – никаких тюков или мешков, как на чердаке на Кабаньем подворье. Здесь явно жили. По стенам висели циновки, по большей части разномастные и рваные. Тут стояли два стола и несколько табуретов. А еще там сидела такая компания, что Лидане показалось, будто она попала в ночной кошмар.

Лица, изуродованные шрамами, железные крючья вместо рук, деревянные ноги, вроде той, что была у Джонаса. Женщины были одеты в пестрые лохмотья портовых шлюх. Это были самые настоящие подонки Мерины, и, глядя на них, королева подумала о том, как всего несколько недель назад с гордостью заявляла, что такой нищеты в ее городе нет.

Капитана отнесли к левой стене, туда, где женщины сложили друг на друга несколько циновок, чтобы сделать ложе повыше и насколько возможно удобнее. И тут он впервые застонал, хотя от того, как его сюда затаскивали, ему наверняка должно было быть больно.

– Морская Звезда... – он проговорил это достаточно четко, чтобы она все поняла. Ее имя. Точнее, когда-то, давным-давно так ее называл муж. Морская Звезда – маяк на родном берегу.

Лидана растолкала всех, кто мешал ей подойти к капитану. Она и не думала, что у нее еще оставались силы.

Она упала на колени рядом с ним и поспешно сунула руку под одеяло. Нет, рубин не потерялся – он по-прежнему лежал у него на груди. Она взяла его и повернулась к остальным.

– Принесите что-нибудь сухое и теплое и снимите это мокрое одеяло. Кто-нибудь здесь умеет лечить раны? Одна из женщин хихикнула:

– Такие, как мы, по лекарям не ходят. Но мы присмотрим за ним как сможем. Руфон пошел за Старухой – она в этом из нас первая.

Когда они стали раздевать его, Лидану затрясло от ярости. Видимо, наручники были настолько тесными, что на теле от них остались кровавые борозды. Он был чудовищно избит, лицо распухло и почернело так, что не знай она, кого они принесли с Кабаньего подворья, она приняла бы его за совершенно чужого человека. Да, и чужой в таком состоянии нуждался в жалости и бережном уходе, но тогда ее не сжигала бы такая ярость, которую она сейчас еле сдерживала.

Скита легонько потрогала ее за плечо, и она вспомнила, что тысячу лет назад, когда она еще была хозяйкой дворца, ее маленькая подружка немного умела лечить. И они принялись за дело при помощи подручных средств, которые нашлись у хозяев – самых чистых тряпиц, которые только здесь нашлись, и горячей воды. Но Лидана сейчас жаждала помощи настоящего лекаря.