Сайнана буркнул что-то короткое и непечатное.

Боланд опомнился первым.

—   Вы уверены?

—   Да, Пол, абсолютно. — Денвер обошел стол и встал перед Питтом. — Несколько лет назад я видел его вместе с его отцом на совещании в НПМА. К тому же он друг моего двоюродного брата, который тоже служит в НПМА. Коммандер Руди Ганн.

Питт радостно улыбнулся.

—   Конечно. Мы с Руди работали над несколькими проектами. Теперь я вижу сходство. Единственное отличие — Руди смотрит на вас через очки в толстой роговой оправе.

—   В детстве мы его дразнили Слепышом, — рас­смеялся Денвер.

—   В следующий раз при встрече так его и назо­ву, — с улыбкой сказал Питт.

—   Надеюсь... вас не оскорбили ... наши слова, — запинаясь, выговорил Боланд.

Питт посмотрел на Боланда своим самым цинич­ным взглядом и ответил только:

—   Нет.

Хантер и Сайнана обменялись взглядами, которые Питту легко было разгадать. Если офицеры и постара­лись скрыть тревогу, вызванную присутствием среди них сына американского сенатора, им это плохо удалось.

—   Ну хорошо, мистер Питт, ваша взяла. Полагаю, вы здесь из-за канистры, которую держите в руках. Не расскажете, как она к вам попала?

—   Я только посыльный, — спокойно ответил Питт. — Я обнаружил этот предмет, когда днем заго­рал на пляже. Он адресован вам.

—   Ну, ну, — сказал Хантер. — Весьма польщен. Но почему именно мне?

Питт задумчиво осмотрел собравшихся и поста­вил цилиндр, все еще завернутый в бамбуковую циновку, на стол.

—   Там внутри документы. На одном ваше имя.

На лице Хантера промелькнуло любопытство.

—   Где вы нашли эту штуку?

—   У оконечности мыса Каена.

Денвер наклонился вперед.

—   Ее выбросило на берег?

Питт покачал головой.

—   Нет, я проплыл за прибой и выловил ее.

Денвер казался удивленным.

—   Вы проплыли за прибой у мыса Каена? Не ду­мал, что это возможно.

Хантер бросил на Питта задумчивый взгляд, но тот словно бы не заметил.

—   Можно посмотреть, что внутри?

Питт молча кивнул и развернул цилиндр, не об­ращая внимания на просыпавшийся на стол для совещаний влажный песок. Цилиндр он протянул Хан­теру.

—   Мое внимание привлек этот желтый чехол.

Хантер взял цилиндр в обе руки и показал ос­тальным.

—   Узнаете, джентльмены?

Все закивали.

—   Вы никогда не служили на подводной лодке, мистер Питт, иначе сразу узнали бы коммуникационную капсулу. — Хантер положил цилиндр и на миг коснулся его. — Когда подводная лодка хочет, оста­ваясь под водой незамеченной, связаться с корабля­ми сопровождения, сообщение отправляют в такой алюминиевой капсуле. — Он осторожно разворачи­вал желтый пластик. — Эту капсулу с прикреплен­ным к ней маркером с краской выбрасывают через сохраняющий герметичность канал. Когда капсула оказывается на поверхности, маркер высвобождается и окрашивает несколько тысяч квадратных футов по­верхности, что можно заметить с кораблей сопрово­ждения.

—   А эти резиновые прокладки, — медленно сказал Питт, — обеспечивают герметичность корпуса под большим давлением.

Хантер выжидательно посмотрел на Питта.

—   Вы читали содержимое?

Питт кивнул.

—   Да, сэр.

Ни Боланд, ни Сайнана, ни Денвер не заметили отчаяния в глазах Хантера и не смогли бы его понять.

—   Расскажете, что узнали? — спросил Хантер, точно зная, что услышит.

Прошло несколько секунд. Как бы Питту хоте­лось никогда не видеть этого проклятого цилиндра... но выхода не было. Несколько слов — и эта безрадо­стная сцена наконец закончится. Он глубоко вдохнул и медленно заговорил:

—   Внутри записка, адресованная вам, адмирал. А также двадцать шесть страниц, вырванных из вахтенного журнала атомной подводной лодки «Старбак».

Далее вкратце изложены объяснения коммандера Дюпре с комментариями адмирала.

«Нет никакого объяснения аду, разверзшемуся за пять последних дней. Только я виноват в смене курса и в том, что привел корабль к необычному и трагиче­скому концу. Помимо этого могу только последова­тельно описать катастрофу — мой мозг работает не так, как следовало бы».

—   То, что Дюпре не вполне владел своими умст­венными способностями, — поразительное признание человека, репутация которого была основана на его сходном с компьютером разуме.

«14 июня в 20:40 мы вошли в полосу тумана. Вскоре после этого на глубине всего десять морских саженей [2]нос корабля разорвало взрывом, и в носовой торпедный отсек хлынула вода, почти мгновенно за­топив его».

—   Даже если коммандер знал, где произошел взрыв, внутри корабля или снаружи, он этого не написал.

«Двадцати шести членам экипажа повезло: они погибли в считанные секунды. Мы надеялись, что трое на мостике: лейтенант Картер, матросы Фаррис и Метфорд, — успели спуститься, прежде чем корабль ушел под воду. Трагические события показали, что мы ошибались».

—   Если, как сообщает Дюпре, «Старбак» был в надводном положении, странно, что Картер, Фаррис и Метфорд не сумели за тридцать секунд спуститься с мостика. Невозможно представить, что Дюпре закрыл люк, бросив трех человек на произвол судьбы. Невоз­можно представить себе также, что спасать их было некогда — маловероятно, что «Старбак» утонул как топор.

«Тем временем мы задраили все люки и вентиля­ционные отверстия, и я приказал сбросить весь балласт и начать подъем. Но было поздно: крен и разди­рающий лязг показывали, что корабль лег на дно, за­рывшись носом.

Казалось бы, с продутыми балластными цистер­нами и с носом на глубине всего в сто шестьдесят футов «Старбак» — а длина корабля триста два­дцать футов — должен был высунуть корму из воды. Но нет.

Сейчас мы лежим на дне. Крен палубы восемь градусов влево и два градуса вперед. Кроме носового торпедного, все отсеки свободны от воды. Сейчас все мы мертвы. Я приказал людям прекратить сопротив­ление. Нас убила моя глупость».

—   Самое удивительное вот что. Если положить расстояние от киля до верха лодки двадцать пять фу­тов, спасательный люк наверху отделен от поверхно­сти всего ста тридцатью пятью футами. Это неболь­шая глубина для человека, располагающего аппаратом для подводного дыхания, а на субмаринах такие аппа­раты есть у всего экипажа. Во время Второй мировой войны восемь подводников поднялись с глубины сто восемьдесят футов и получили лишь легкое расстрой­ство дыхания.

Непонятнее всего последние фразы. Что предше­ствовало безумию Дюпре? Сказался ли на нем стресс, вызванный этим кошмаром? Дальше он еще отступает от реальности.

«Продовольствия нет, воздуха хватит всего на не­сколько часов. Питьевая вода кончилась на третий день».

—    Это совершенно невозможно! Если ядерный реактор продолжал работать — а нет никаких указаний на его остановку, — экипаж мог прожить много месяцев. Дистиллятор-опреснитель давал достаточное ее количество для питья, а с принятием некоторых мер предосторожности система жизнеобеспечения, которая очищает воздух на подлодке и поставляет ки­слород, обеспечила бы сохранение жизней шестиде­сяти трех человек, пока не перестала бы действовать, что крайне маловероятно. При длительном выжива­нии проблему могла представлять только пища. Но, поскольку «Старбак» выходил в море с полным запа­сом продовольствия, при некоторых ограничениях его должно было хватить не меньше чем на девяносто дней. Все зависело от реактора. Если умирал он, уми­рали и люди.

«Мой путь ясен. В душе у меня мир. Я приказал корабельному врачу сделать людям инъекции, чтобы прекратить их страдания. Сам я, конечно, уйду по­следним».

—    Боже! Неужели Дюпре действительно приказал убить экипаж?

«Они снова идут. Картер стучит по корпусу. Ма­терь Божья. Почему его призрак так нас мучит?»

—   Дюпре полностью обезумел. Но как? Всего за пять дней?

«Мы можем сдерживать их еще несколько часов. Они почти прорвались через спасательный люк на кор­ме. Плохо, очень плохо (дальше неразборчиво). Они хотят нас убить, но мы их перехитрим. Никакого удов­летворения — никакой победы. Мы все погибнем».