Сам Лир, одетый в походную одежду, стоял на поляне, держа за повод тяжело навьюченного коня. Лицо ушастого выражало что угодно, кроме тоски по дому, который он покидал – нетерпение, ожидание, азарт… На третьего сына кузнеца не без зависти смотрели его братья. Ну да, они-то через это уже прошли, а их младшему братику развлечение длиной в три с половиной сотни лет только предстоит.
Дедок, дождавшись кивка князя, дребезжащим голоском завел нудный речитатив на старом диалекте эльфийского, закатив в экстазе глаза и слегка покачиваясь. У-у-у… Так, это надолго. Не заснуть бы.
Плюнув на все, я плюхнулся прямо на траву – на меня покосились, но смолчали, и лишь по лицу Нелири проскользнула едва заметная ухмылка. Видать, ему тоже не очень хотелось слушать тот скрип несмазанной телеги, то бишь старого хрена в зеленом балахоне.
Дас'саал (а это был именно хранитель традиций) скрипел долго – около двадцати атисс, так что вскоре на ногах остался только князь, верховный жрец, сам дедок, отбывающий и родители Лира – остальные с комфортом устроились на мягкой травке. Выражение лица Лира говорило о том, что ему тоже хочется присесть… но нельзя – традиции, чтоб их!
Наконец дедок перестал дребезжать и протянул юному эльфу стеклянную посудину, которую до того баюкал в ладонях, словно любимого правнука. Лир осторожно принял чашу, сделал небольшой глоток и, внезапно подмигнув мне, принялся говорить, скорее даже вещать – медленно, важно, чуть нараспев:
– Эс'зеаранэ исс нил'лэарро анно аррани'ил таррэ эр ш'шреххо оланнэ ир'риалла…
От неожиданности я поперхнулся и закашлялся, чувствуя, как начинают гореть уши. Ничего себе, скромный эльфийский мальчик! Да он выражается, как последний сапожник!
Только через десяток иссов до меня дошло, что я сейчас присутствую при соблюдении еще одной традиции – той самой, от которой обычай покидать Лес и взял свое название. Наиболее интересной, можно сказать… Ритуальная ругань!
Лир старательно поминал в многоэтажных выражениях оставшегося безымянным в веках бедолагу, первым выславшего эльфийскую молодежь из родного гнезда, его братья довольно скалились и едва ли не лопались от гордости за младшенького, эльфеныши помоложе во главе с княжичем радостно ухали на особо сочных моментах, эльфиечки смущенно краснели и хихикали, родители Лира с умилением глядели на своего сына, словно он не ругается, а читает стихи на детском утреннике, князь, дедок и верховный оставались невозмутимы… А я старательно запоминал особо заковыристые обороты. Кто сказал, что эльфийская речь не приспособлена для брани?! Таких смачных выражений я не слышал уже очень, очень давно. Жаль, что нельзя попросить повторить – я не все успел понять. И запомнить! Такая речь достойна цитирования.
Наконец Лир выдохся, одним глотком осушил чашу, подхватил коня за повод и, радостно оскалившись, ахнул посудину о небольшой камень под ногами. Синяя вспышка сработавшего персонального портала – и Лир исчез. Вместе с конем.
Легкой тебе дороги, друг…
Дикий грохот над ухом, сопровождающийся подвываниями и воплями недоубитой баньши, – вот что стало причиной моего пробуждения в это далеко не самое радостное утро. Еще один день. Всего лишь еще один тяжелый день.
Тихо застонав, я сел, не раскрывая глаз, пришлепнул сотворенное персонально для меня излишне заботливым Элли заклинание-будильник и с мыслью: «Щас встану» – рухнул обратно на такую мягкую и теплую подушку. Пять минут, люди, дайте мне еще пять минут…
Угу, дали. Догнали и еще раз дали. С размаху. Потому как в следующий раз я проснулся от того, что ощутимо приложился затылком об жесткий пол. Следом меня за косу вздернули на ноги, оттащили в уборную и от души макнули головой в полную ледяной воды ванну. С добрым тебя утром, Раалэс! Чтоб его…
Пока я кашлял, ругался и прыгал по комнате, пытаясь одновременно вытрясти воду из ушей, отогнать липкую сонливость и одеться, добрая и заботливая дриада по имени Зеленая Веточка шустро отыскала заброшенные мной вчера невесть куда сапоги, сунула в зубы премерзопакостнейший бутерброд с ненавистной скоррятиной и следом мощным пинком выкинула в окно. Милая и ласковая домомучительница, чтоб ее нир-аш-алэ дятлы на ближайшее столетие полюбили… Я скучаю по Листику! По крайней мере, ее тараканы в голове не доставляли мне столько проблем, сколько излишняя инициативность в исполнении приказов главы рода Аторре у Зеленой Веточки. Мог бы – прибил заразу!
Взъерошенной белой вороной я протаранил уже и без того не раз и не два обломанные ветки и отправился в свободный полет – разве что не каркал нецензурно. И то только по причине заткнутого бутербродом рта. Через пару иссов кое-как сообразив, где небо, где земля, где мечта наркомана-травокура в виде двух только-только поднявшихся из-за горизонта разноцветных солнц, а где – тренировочное поле, я взмахнул крыльями, избегая встречи с землей-матушкой, поднялся повыше и принялся приводить себя в порядок. Умывание холодной водой (вернее, макание моей дурной головы в эту самую воду) по утрам – это, конечно, хорошо, но ежедневная стрижка в качестве радикального избавления от колтунов меня что-то не очень привлекает. Я не мазохист!
Придав себе более-менее приемлемый вид и как можно туже затянув все завязки-шнурки-ремни-ремешки-веревочки на одежде и обуви (спасибо, одного раза, когда я чуть не сломал себе шею из-за не вовремя развязавшегося ремешка, мне хватило по уши), я тоскливо вздохнул и полетел на ежедневную казнь, то бишь стандартную индивидуальную тренировку эльфийских стражей под руководством уважаемого наставника Тиса.
И-эх… Что ж мне так не везет-то с этим миром, а? Согласно всем законам фэнтези, человек, попавший в мир иной, легко и просто овладевает всеми науками, соблазняет лиц противоположного пола пачками и начинает махать здоровенной железной дурой, по недоразумению названной каким-то идиотом-оружейником двуручником, словно легким перочинным ножичком – причем с мастерством, которое в реальной жизни достигается годами. И если с девушками у меня и в самом деле не возникло никаких проблем, то с оружием… Ну-ну. Лично меня не спасли ни многолетние тренировки в родной секции, ни самостоятельное мечемахание. Вот сколько я уже здесь нахожусь, столько и чувствую себя недоструганным Буратино, которого делал вусмерть пьяный папа Карло методом топора и кувалды. Руки-ноги как деревянные негнущиеся палки, сколько ни тренируйся! А про то, чтобы использовать в качестве личного оружия все тот же двуручник, даже речи не шло – я просто не мог погасить инерцию, когда начинал размахивать этой отвратительно заточенной рельсой весом едва ли не с меня самого, и меня мотало, как ту самую ворону во время урагана. Стандартные мечи мне тоже не подходили – из-за ощутимо мешающихся в драке крыльев. Так что пришлось привыкать к разнообразным ножам-кинжалам-стилетам и прочим интересным и не всегда честным вещам. Желательно отравленным. Ибо той зубочисткой, которую я мог свободно использовать без риска повредить себе летательные конечности, можно было убить разве что комара. Правда, если ударить противника в спину… А заодно я был вынужден старательно развивать на тренировках ловкость и увертливость – чтобы нападающий с более честным оружием не смог меня зацепить.
Иногда мне кажется, что сама жизнь толкает меня на довольно-таки скользкую дорожку. Не очень, понимаете ли, весело затачивать собственное оружие так, чтобы оно оставляло после себя рваные раны, и осознавать, что честный бой тебе в этой жизни не светит. Разве что я ввяжусь в драку в воздухе с каким-нибудь сильфом – тогда мы будем на равных.
Нет, если меня качественно разъярить, я не только двуручником начну махать, но и молодое нир-аш-алэ выдрать из земли смогу, не обращая ни малейшего внимания как на собственные травмы, так и на количество и качество противников… Но я спокойный и я в ярости – это два абсолютно разных существа. И не факт, что слетевшего с катушек меня не зарубят мои же товарищи – ради спасения собственной шкуры.
