Что-то кошмарное, липкое, бесчеловечно злое наполняло его, становясь кровью в его жилах, воздухом в его легких, мыслями в его уме. Сидящий неподвижно, Алеша чувствовал, как проваливается в распахнувшуюся бесконечную черную пропасть, где кружилось микроскопическим проблеском его гаснущее «я».

Мизансцена у нас классическая: квадратный стол в центре полупустой комнаты, за столом двое.

— Ты же понимаешь, что это безумие? — Оливер пытается поймать мой взгляд.

— Угу, — неопределенно пожимаю плечами, яркая зеленая точка вздрагивает на его именной нагрудной нашивке, аккурат на букве «О».

Это лазерный прицел. Пистолету меня в руке.

— Если так — остановись, — продолжает он. — До края далеко, пошутил и хватит.

Он слишком весел для подобного расклада. Нас разделяет метр жесткого пластикового покрытия. Я хорошо вижу его руки. Они, по моей настойчивой просьбе, лежат на столе ладонями вверх. Не дождавшись ответа, Оливер опускает взгляд на свою нашивку. Он пару секунд изучает каплю прицела на груди, затем, не меняя положения головы, поднимает глаза на меня.

— Ну, и как далеко ты готов зайти? — задает он чертовски хороший вопрос.

Я на него отвечу, но позже.

— Наши с ней отношения никого не касаются, — произношу я и свободной рукой достаю из нагрудного кармана пачку сигарет.

На ощупь открываю и выталкиваю на стол последнюю. Если разговор затянется, закурю, а пока пусть лежит. Все одно — стол обнаженно пуст, хоть какое-то разнообразие.

— Отношения? — Оливер усмехается. — Какие между вами могут быть отношения?

— Повторяю. Никого не касаются. И тебя тоже. Ты должен исчезнуть. Улететь, испариться, умереть — мне без разницы.

— Ага. И ты пришел меня застрелить, если я не взмахну крыльями и не…

— Это похоже на шутку? — перебиваю его и тихо, но со значением, ударяю рукоятью пистолета по гладкой поверхности. Зеленая точка подпрыгивает на куртке и возвращается на прежнее место. — Ты исчезаешь, мы с ней остаемся. Конец истории.

— Ты думаешь, она хочет именно тебя? — Его беззаботная игра явно затягивается.

Не боится? Допустим. Что-то скрывает? Скорее всего. Значит, самое время уточнить очевидное.

— Ты ее трогал?

— Послушай, — его ответ на мгновение повисает между нами, — мы даже не про человека говорим, она…

Да, она не человек. Она даже не похожа на человека. Она вообще не похожа на живое существо. Частица местной природы, органическая и совершенная, но даже не туземец и не животное. Прекрасное и коварное воплощение души местных лесов и болот.

Кап и Оливер обнаружили ее полгода назад. Исследовательская работа на станции — их забота. Они, как обычно, снарядили вездеход на неделю, загрузили оборудование, паек, электронику и отбыли в сторону болот. Моя зона ответственности — хозяйственная часть и безопасность. Так что я остался. Планировал навести порядок в зоне хранения, залатать пандус, ну и остальное по мелочам.

Вездеход вернулся на следующий день — без материалов, только черный пластиковый мешок в кузове. Ребята были возбуждены и веселы, находка определенно стоила холостого прогона транспорта. Кап сам ее выгрузил, уволок к себе. Оливер только пальцем у виска покрутил, когда из кабины выбирался. Его позабавил нездоровый восторг шефа.

Неделю мы его практически не видели. В столовую Кап не ходил, плановые задачи не отслеживал, все графики полетели к чертям. Мы с Оливером, не стесняясь камер, снова засели за покер. Такое с шефом бывало, он и отчетность строил с учетом своих исследовательских «запоев». Меня подробности мало волновали, а Олли не сильно распространялся о находке. Возможно, тогда ему было на нее плевать. Сказал, что нашли растение, вероятнее всего — паразит. Корней нет, присосалась руками-лианами к коряге посреди недавнего бурелома. Еле сняли, старались не повредить.

Помню, Кап был на взводе, когда представлял ее нам и пытался объяснить — что она такое. Понимал ли он сам тогда? Думаю, шеф и лекцию ту затеял, только чтобы на нашу реакцию посмотреть. Что-то, наверное, уже подозревал. Разместил ее в резервном корпусе. Создал подобие комфорта — свет, температура, влажность. Закрепил какие-то бревна в широкой пластиковой ванне. Она на них, как древнегреческая богиня, возлежала. Оливер только ухмылялся. Ну а я, получается, познакомился с Елочкой последним.

Мы ее в шутку так назвали, тем более что иголки у нее были. Ровный слой мягких черных игл между гладких бедер оливкового цвета. Иглы быстро твердели от прикосновений. И еще быстрее от дыхания.

Очаровывать она, конечно, умеет. Кап успел разобраться, как она это делает, объяснял что-то про споры, пыльцу… Но меня подробности мало интересовали. Я знал одно — голова шла кругом в паре метров от нее. Губы немели, твердела плоть, во рту появлялась сухость тертого кирпича. Этот момент она прекрасно чувствовала. Вела плечами и подставляла рукам гладкий живот.

Пальцы-ветви скользили по моей груди, в голове разливались муть и приторный туман. Фруктовый аромат ее мокнущей плоти ощущался на языке, стоило только коснуться ног, которые она послушно раздвигала. Она была сильной и настойчивой, она оплетала мою спину, зарывалась в волосы, до крови царапала руки, но тут же уступала, раскрывалась и сочилась каждой клеточкой своего волшебного тела. Через несколько минут мы оба были в ее густом терпком соке, кожа от влаги разгоралась и блестела. Стебли с бутонами, которые покрывали ее лицо и плечи, на ощупь устремлялись к моему рту. От прикосновения к человеческому телу бутоны распускались, оставляя на губах бледно-розовые комочки пыльцы. Я слизывал эту пыльцу, дурел, сходил с ума, погружался в небесный водопад разноцветных шаров…

А внизу ее живота открывалось такое желанное естество. Жесткая, шипастая щель, окруженная острыми черными иглами. Подобного взрыва ощущений и эмоций я не испытывал прежде. Впихнуть в нее член — сдирая кожу, глубоко царапая плоть, до уретры протыкая дрожащий от вожделения кусок собственного мяса, — предел мечтаний, высшая цель. Кровь лилась из вспухших до боли вен. Она наполняла голодную злобную дыру, смешивалась с древесным обжигающим соком. И с каждым ударом бедер все сильнее.

Воображение милосердно отступало, скрывая то, что происходило со мной внутри ее жгучих глубин. Ярость, с которой исторгалось мое семя, сменяла липкая волна паники — пару раз я боялся, что извлеку из ее лона лишь рваные лоскуты.

Раны оставались глубокие и обильно гноились. Но я умею обращаться с аптечкой.

Впрочем, я снова и снова трахал ее, не дожидаясь заживления.

— Вопрос не забыл? — спрашиваю.

Старина Олли дрогнул, теперь и я могу изобразить улыбку.

— Как можно? У меня с головой полный порядок.

Зря он притворяется. Дружище, прекращай, я тебя прочитал. Повторяю:

— Ты ее трогал?

Если он и в этот раз не ответит, сделаю в нем дырку. Поднимаю точку прицела на подбородок. Он не может ее видеть, но раздраженно меняет тон:

— Да. Трогал, как и все. И ты это прекрасно знаешь. Дальше — что?

— Зачем ты ее трогал? — Вот тут я дам ему время подумать.

А себе — оглядеться. Наш спонтанный допрос проходит в неуютном, даже по местным меркам, помещении. Окон, конечно, нет. Много свободного места. Кровать, пара металлических шкафов. В одном углу — пластиковые коробки и приборы, в другом — пачки бумаг и снова коробки. Рабочий бардак. Все, кроме кровати, можно выкинуть — атмосфера не изменится. Оливер прописался здесь с самого прибытия. Так и не обжил. Ощущение, что сидим в забытой институтской кладовой. Как он тут вообще время проводит?

— Не я один ее трогал, — произносит он. — И Кап, и ты…

Перебиваю:

— Кап мертв.

— Да. Мертв. А ты, походу, окончательно рехнулся…

— Ага, рехнулся, — соглашаюсь. Почему бы и нет? Опускаю руку в карман за холодком металлической зажигалки. — Я это уже услышал. Так ты просто развлекся с ней, или все серьезно?