Друзья, дальше платка. Вам спасибо за внимание к творчеству и поддержку в том числе и рублём!

Пусть денежки, потраченные на мои книжки, вам возвращаются десятикратно!)

Вечерние сумерки мягко проникали сквозь окна, наполняя комнаты дома Белорецких тёплым полумраком. За окном сгущалась ночь, и городские огни начинали мерцать вдалеке, отражаясь в стекле. В гостиной царила спокойная атмосфера, нарушаемая лишь тихим шелестом страниц и редким потрескиванием поленьев в камине.

Маша сидела за своим столом, освещённым мягким светом настольной лампы. Девушка пыталась сосредоточиться на учебниках, но мысли упорно возвращались к событиям последних дней. Взгляд её то и дело скользил к Алисе, которая устроилась в кресле у камина, укрывшись пледом и погрузившись в книгу. Тени от пламени играли на её лице, придавая ему особую загадочность.

Наконец, Морозова не выдержала тишины и тихо произнесла:

— Я не понимаю, как тебе удаётся так спокойно держаться. Он носится с ней, как с писаной торбой, приводит её сюда… а ты — само спокойствие.

Алиса подняла глаза — её лицо оставалось спокойным, но в глубине читались скрытые эмоции. Быстро оглядев подругу, она вновь опустила взгляд на книгу.

— А что мне нужно было сделать? Добить её?

Маша на мгновение смутилась, почувствовав укол совести, но всё же неуверенно возразила:

— Ну, не знаю… Тебя не смущает, что они могут… ну, «того»?..

— Не смущает, — отозвалась княжна, не отрываясь от чтения. — Лёша — свободный парень и вправе поступать так, как считает нужным, — добавила она тихо. — Я не могу и не хочу вмешиваться.

Маша фыркнула, её глаза сверкнули неподдельным возмущением. Следом оглядев княжну пытливым взглядом, Морозова с лёгкой иронией в голосе произнесла:

— Посмотрите мне в глаза, Ваша Светлость, пожалуйста.

Алиса натянула на лицо едва заметную улыбку, мельком взглянув на подругу, но затем снова погрузилась в книгу.

— Лёша редко что-то просит. И отказывать ему, тем более в таких мелочах, я не намерена, — её голос звучал уверенно и спокойно, хотя в нём сквозила лёгкая усталость. — Ты, вон, тоже не спешила отказать ему в помощи.

— Ну… мне-то он просто друг, — тихо ответила Маша, ощущая, как щёки слегка порозовели от смущения.

— Как и мне, — спокойно заметила Алиса, переворачивая страницу.

Тишину нарушила Алина, которая до этого молча сидела у окна, наблюдая за внезапно начавшимся дождём.

— Маша, не пытай её, — произнесла графиня с лёгким сочувствием в голосе.

— Да ничего я не пытаю, — с лёгким вызовом в голосе бросила Морозова, скрестив руки на груди. — Просто давно бы высказала ему пару ласковых на её месте.

Княжна с удивлением подняла бровь, медленно откладывая книгу на колени.

— Это за что же?

— А просто так, чтобы баб сюда всяких не водил, — отрезала девушка, упрямо глядя в сторону.

— Зря ты так про Вику, — негромко заметила Алина, мягко глядя на подругу. — Её жалко.

Морозова тяжело вздохнула, не скрывая своего недовольства, но всё же кивнула, признавая правоту слов графини.

— Может, и пожалела бы, — признала она спустя мгновение, — если бы она хоть что-то рассказала. А то сидела молча больше суток…

Алина слегка пожала плечами и, поджав губы, тихо проговорила:

— Родные отправили за ней убийцу, Маша. По-моему, повод погрустить есть.

В комнате вновь воцарилась тишина, наполненная шёпотом ночи и далёким шумом ветра за окном. Тени от пламени костра в камине дрожали на стенах, придавая обстановке особую атмосферу уюта. Каждая из девушек была погружена в свои мысли, и в воздухе повисла невыраженная мысль о том, сколько тайн и боли скрывается за молчанием Виктории.

— Наверное, ты права, — наконец тихо произнесла Морозова, опуская взгляд на свои руки. — Просто я на Лёшу злюсь из-за Алисы, и всё тут. Если б Её Светлость не взяла с меня слово молчать, давно бы ему всё сама высказала. Говнюк этакий, — немного надувшись, добавила она.

Алиса едва заметно улыбнулась, её глаза смягчились.

— Маша, перестань.

Эта короткая улыбка разрядила напряжение, и в комнате стало чуть светлее от тепла и взаимопонимания. Но несмотря на это, осталось лёгкое ощущение недосказанности, словно в глубине души каждой из них притаился невысказанный вопрос.

Тусклый свет, льющийся из высоких арочных окон, едва касался поверхности блестящего паркета. Помещение, величественно раскинувшееся вокруг, словно дышало старинной роскошью. Вычурная лепнина, украшавшая стены, была столь замысловатой, что казалось, её мог создать лишь гений, тонко чувствующий гармонию линий и форм. Высокие потолки с золотистыми орнаментами и алыми фресками, изображающими сцены мифических сражений, подчёркивали возвышенность и статус хозяев. Здесь не было ничего случайного; всё говорило о силе, власти и многовековом величии царствующей династии.

В центре комнаты, освещённой тёплым светом хрустальной люстры, стоял длинный массивный стол из тёмного дерева, украшенный резными ножками и сложной инкрустацией. Казалось, этот стол знал больше, чем любой исторический архив; за ним принимались судьбоносные решения, о которых ведали лишь окружающие его стены. Мебель вокруг гармонировала с обстановкой: изящные кресла с высокими спинками, обитые плотной тканью со старинным узором, стояли аккуратно вдоль стен. Тёмные бархатные шторы глубокого бордового цвета были раздвинуты, пропуская в помещение серый свет — небо над столицей хмурилось ещё с вечера.

Я сидел с одной стороны стола, а напротив меня, ровно и отстранённо, сидела княжна Пожарская — Инна Геннадьевна. Строгий взгляд, прямой пробор в волосах, тщательная укладка — её безукоризненный облик внушал уважение, пусть и не сопровождаясь при этом и тенью симпатии. Её отец, князь Пожарский, ещё несколько дней назад отправил жену в одну из своих дальних резиденций, а свою дочь — в родовое поместье, подальше от событий, которые разразились в его имении. Иными словами, боевые действия, во время которых мы старательно старались нанести поражение роду Пожарских днём ранее, её напрямую не коснулись, и то, что она сейчас сидела здесь живая и невредимая, не только не вызывало у меня удивления, но и являлось частью нашего плана. С её отцом договариваться было бы однозначно сложнее.

С момента, как нас усадили друг напротив друга, тишина, казалось, окутала весь зал. Ни я, ни она не торопились её нарушить. Лицо княжны оставалось бесстрастным, но невооружённым взглядом можно было заметить — то ли в её усталом взгляде, то ли в строгой линии губ — явную подавленность, разочарование, и, быть может, даже неуверенность. Кризис, захлестнувший её семью, накладывал отпечаток, скрыть который до конца она не смогла. Но всё же она держалась, стараясь не выдать себя, и это благородное, почти непроницаемое спокойствие безусловно демонстрировало её внутреннюю силу.

Однако время шло, и заметив, что император к нам отнюдь не торопится, я наконец решился нарушить эту тягостную паузу.

— Если я верно понимаю ситуацию, Его Императорское Величество намеренно задерживается, чтобы мы могли обсудить кое-какие вещи наедине, — спокойно заметил я, оглядев сидевшую напротив женщину.

Слово «наедине», конечно, звучало здесь символически. Комната наверняка была обвешана прослушивающей аппаратурой, но мне скрывать было решительно нечего. Сидеть же дальше в молчании в какой-то момент просто надоело.

— Я ни о чём не желаю с вами говорить, — резко ответила княжна, повернувшись в мою сторону и одарив таким холодом в глазах, что всё было понятно и без слов.

— Ваше право, — только лишь оставалось согласиться мне. — Но в конечном счёте, так или иначе придётся. Ведь вы прекрасно понимаете, для чего нас сюда вызвали и что нам предстоит.

Мои слова она демонстративно проигнорировала, устремив взгляд в сторону пустого кресла во главе стола. В комнате вновь повисла ещё более давящая тишина. Но меня в этот момент совершенно не раздражало её пренебрежение, напротив, было бы удивительно, если бы княжна вдруг легко и непринуждённо пошла на контакт. Все присутствующие прекрасно понимали, что оказались здесь не ради примирения, а ради финального акта, где каждый должен будет сыграть свою роль.