Рублев мог по примеру рабочих тоже исчезнуть, уйти от греха подальше, ведь без показаний свидетелей их позиции становились чрезвычайно шаткими. У них не было доказательств причастности бандитов к смерти людей, только факт существования нелегального прииска. Их же могли обвинить в устроенной утром бойне – улик хватало. Но Комбат остался, игнорируя угрозу. Чащину очень нужны были показания Рублева, без которых уже сейчас можно было точно предсказать приговор суда – пожизненное заключение. Комбат залез в грузовик и поехал вместе с егерем непонятно в каком качестве – обвиняемого? свидетеля? защитника?

Как он и опасался, работники прокуратуры были слишком далеки от фантазий на тему профессионала из Москвы. Когда оперативная группа обнаружила на прииске тела убитых охранников, Рублева тут же арестовали. А Чижа и Левшу, наоборот, собирались выпустить. Комбат был вынужден продолжать свою игру, теперь используя все возможности. Узнав, что недавно Президент лично вручил Рублеву орден “За заслуги перед Отечеством”, следователь немного оттаял и разрешил Комбату позвонить Бахрушину. Вскоре к следователю явился представитель ГРУ по Уральскому военному округу, доходчиво объяснивший, что Рублев участвовал в ликвидации опасной банды, раскинувшей свои щупальца от Москвы до Урала и дальше. А как и зачем Комбат привлек для выполнения задания всеми разыскиваемого убийцу – не его, следователя, собачье дело. Захочет – сам объяснит.

Рублев объяснил. Поскольку Чащин горел желанием вывести на чистую воду негодяев, убивавших, прикрываясь его именем, их интересы временно совпали, и грех было не использовать человека, лучше всех знающего заказник.

В голосе Комбата слышались нотки цинизма и превосходства. Он выдавал себя за человека, для которого все средства хороши. Он надеялся, что именно таким представляют правоохранительные органы законспирированного агента спецслужб. И попал в самую точку.

В душе следователя боролись два чувства. Зависть, даже легкая ненависть к могущественной организации, где люди имеют повышенные оклады и возможность творить беззаконие, прикрываясь законом, и животный страх перед ней. Страх, разумеется, победил. Комбат вышел на свободу, причем вместе с Чижом, который оказался чист перед следствием, как младенец. Левша хоть оставил свои отпечатки на автомате и мог надолго обживать камеру.

Следователь, желая хорошенько прогнуться, сказал на прощание Рублеву:

– В связи с новыми обстоятельствами следствие по делу Чащина затянется. За это время вы можете найти настоящих убийц. Разумеется, если ваше ведомство интересует такая мелочь, как исковерканная человеческая жизнь.

Он ведь не знал, какие чувства обуревали Рублева, когда за ним захлопнулась дверь изолятора. Комбат улетал в Москву с одним желанием: взять живым Ужа и того, кто хладнокровно планировал действия киллера.

Совершенно неожиданно за ним увязалась Даша. Она твердила, что одна или с Рублевым обойдет все инстанции, но добьется справедливого приговора для егеря. Девушка оказалась с характером: ни просьбы матери, ни угрозы отца не заставили ее отступиться от задуманного. Бессилен оказался и Комбат, утверждавший, что обойдется в этом деле без сопливых. Под конец и он сдался, раздраженно бросив:

– Тебе бы фамилию сменить с Чащиной на Баранову. Упрямая до жути.

– Может, и стану Барановой, лишь бы человек хороший попался, – ответила Даша.

В Москву они улетели вместе.

А в столице суд вновь продемонстрировал свою продажность, выпустив под залог подрывника. Уважаемые судьи даже постеснялись спросить, откуда у безработного такие деньги на залог. Впрочем, деньги были у Матроса, вынужденного решать элементарную задачу. Если подрывник заговорит, он утопит Ворона, который, желая смягчить свою участь, может отправить за решетку Матроса. Значит, одного из двоих надо убирать. Кого – не вопрос, особенно в условиях, когда сколоченный на совесть каркас команды вдруг начал трещать по всем швам. Ясное дело – подрывника. Ворон – человек надежный, его надо сохранить ради будущего команды.

По роковому стечению обстоятельств освободившись, подрывник направился к месту своей недавней работы. Он хотел сам перетереть щекотливый вопрос с пацанами. Мол, я, сука такая, вас заложил, но лишь потому, что знал: ментам слабо упечь вас за решетку, а у меня не было другого выбора. Подрывник понимал: узнав о его освобождении, пацаны сами обшарят весь район, и, если найдут, ему будет совсем плохо. Лучше уж проявить инициативу, повинную голову отрывать не станут, только настучат по ней от всей души.

Подрывник вышел из метро и закурил. Когда одна сигарета истлела, опять щелкнул зажигалкой. Он напоминал человека, собравшегося окунуться в ледяную воду. Мимо проходят одетые люди, а он стоит в одних плавках и командует самому себе:

– Ну же, давай, вперед!

Подобно купальщику, который, чтобы выяснить шансы на успех своего безумного начинания, трогает воду ногой, подрывник, став в отдалении, принялся наблюдать за киосками. Вскоре он с облегчением вздохнул. Вместо обычной вечерней смены из трех человек у ларьков сшивалось лишь двое – Вовчик и какой-то незнакомый пацан. Хотя умом подрывник понимал, что в связи с этим разборки только откладываются, на душе стало легче. Он шагнул к ларькам, и тут появился какой-то незнакомец под светом фонаря. Увидев его лицо, подрывник отшатнулся и рванул прочь.

Утром он набирал номер хорошо знакомого телефона:

– Вовчик, привет, это я. Узнал?

– Я-то узнал, а вот тебя, падла, скоро даже родная мать не узнает, – злобно ответил Вовчик.

– Ты погоди на меня бочки катить, давай сперва встретимся, потолкуем.

– Это я с удовольствием. Так с тобой потолкую, что ни одно кладбище тебя не возьмет, только крематорий.

– Зря ты так, кореш, я тебя в натуре от параши спасаю. Встретимся – такое расскажу, усрешься и не встанешь.

У подрывника в банде была репутация серьезного человека, поэтому Вовчик сбавил тон и стал выяснять подробности, однако на все свои вопросы получал один ответ: “Это не телефонный разговор”.

Они встретились в маленькой забегаловке, облюбованной рядовыми бойцами с относительно скромными доходами. Вовчик едва сдерживал острое желание съездить недавнему дружку по роже, а затем выбить из него заветную информацию. Ну западло, когда предатель колется добровольно, он должен жалобно скулить и вымаливать прощение, захлебываясь собственной кровью. А подрывник, чувствуя себя в безопасности среди людей, объясняться не спешил, сам начал задавать вопросы:

– А где остальные пацаны? Что-то я вчера их не заметил.

– Хрен его знает. Хозяин куда-то услал всех, кроме меня, когда ты, падла, нас заложил.

– Ясно, – подрывник отхлебнул из бокала пиво. – Значит, остальных пацанов убрали, а тебя, Вовчик, кинули на мины.

– Какие мины, что ты мелешь, козел!

– А такие. Я, Вовчик, случайно увидел твоего напарника. Хороший мужик, однажды меня от смерти спас. Знаешь, как чечены с нами, саперами, в кошки-мышки играли? Расставят фугасы, штук десять по дороге, а сами залегают где-нибудь на горушке. Ты замечаешь фугас, давай его обезвреживать, а тебя из снайпвинтаря – щелк. Много наших так сгинуло, пока начальство не додумалось отправлять с саперами прикрытие. Твой напарник как раз прикрывал нашу команду, однажды снял “духа”, который подкрался ко мне со спины метров на двадцать.

– Все правильно, зря шорох наводишь, – усмехнулся Вовчик. – Шварц сам базарил, что воевал в Чечне.

– А он тебе говорил, что состоял в отряде рязанской милиции?

– Не… – тут Вовчик использовал наиболее привычный ему синоним выражения “не обманывай”.

– Зуб даю. Я даже ночью его фамилию вспомнил. Имя напрочь забыл, а фамилия – Завьялов. Лейтенант Завьялов.

Тут Вовчика наконец проняло. Его мелко затрясло от страха и гнева, лицо налилось краской, он сунул руку в карман и неверной рукой потащил сигарету. От резкого движения она сломалась.

– Тебе, кореш, нельзя в таком виде сегодня идти на работу, летеха мигом обо всем догадается, – сказал подрывник. – Кто у вас нынче главный, пока Ворон на нарах парится?