Он с трудом доковылял до улицы. Как и предупреждала Наташа, на окраинах города шансы встретить такси и НЛО были примерно равны. Минут через двадцать подкатил автобус. Коровин уселся на заднем сиденье, пряча лицо. Швейцар у входа в гостиницу лишь проводил его любопытным взглядом. Видно, ее постояльцы регулярно конфликтовали с горячими местными парнями. Зато реакция Матроса оказалась неожиданно бурной.

– Что, неужели местные “бугры” нам на хвост сели? – встревоженно спросил он, увидев желто-синюю физиономию Коровина.

– Да нет, на местную шпану нарвался, – честно признался Григорий Адамович.

Матрос тут же успокоился и даже полюбопытствовал:

– И сколько же их было? Или не успел сосчитать.

– Почему же, успел. Трое.

– Трое? На тебя одного? Многовато, – хохотнул Матрос. – Или один светил, другой бил, а третий на стреме стоял?

– Отстань, слышишь! – вдруг ощерился на него Коровин.

Он только сейчас понял, что улетит, больше не повидав Наташу. Ну разве можно встречаться с ней в таком виде?

Банальная истина – человеку свойственно ошибаться. Даже многоопытные, мудрые люди время от времени этим грешат. Комбат был склонен искать базу убийц в городе. Чащин категорически не верил, что она находится в северной части национального парка. Каждый весьма логично аргументировал свою точку зрения. Но разве могут законы логики охватить хотя бы сотую часть всего многообразия жизненных явлений.

Серая палатка стояла недалеко от обрыва реки у северной границы заказника. Если бы Коровин увидел ее, то надолго лишился бы покоя. Ведь за обрывом начинался галечный участок берега с залежами рубинов. Впрочем, бандиты ничего не ведали о драгоценных камнях, они выбрали место для стоянки по другим соображениям. Рядом заканчивалась колея, дальше машинам ходу не было, до воды рукой подать, и на возвышенности меньше назойливого гнуса. Правда, на берегу часто появлялись рыбаки, но бандиты не собирались прятаться. Раньше им гарантировала алиби всеобщая убежденность в маниакальном стремлении егеря убивать, теперь они вообще находились под негласным покровительством главы района.

Жаркий летний день медленно сменялся теплым душным вечером. Делать было нечего. Уж после завтрака смотался в город, не оставив ценных указаний. Батон, свесив ноги, сидел на краю трехметрового обрыва и курил. Изредка до него с лесной полянки доносились громкие звуки: то радостное восклицание, то отборный мат. Там Хомяк ловил стрекоз и кузнечиков. Этим увлекательным делом он занимался почти два часа. Недавно подвыпивший мужичок одного за другим таскал здесь линей и хариусов. Хомяк, в юности увлекавшийся рыбалкой, буквально позеленел от зависти. Он в Подмосковье ловил плотву, окушков, пескарей, карасей, добыча больше ладони считалась нормальным трофеем, а здесь жалкий пьянчуга тягал килограммовых рыб. Хомяк подманил рыболова стаканом водки, тот, проглотив сорокаградусный напиток, выдал свои тайны и даже продал за пять баксов сделанную из орешника удочку. Вот только наживка у рыбака закончилась, и теперь Хомяк носился по поляне, гоняясь за насекомыми. Наконец он с недовольной миной подошел к обрыву, держа в руке полиэтиленовый пакет. Там копошились десяток кузнечиков и парочка стрекоз.

– И это всего лишь за столько времени? – удивился Батон. – Негусто.

– А ты бы мне помог, чем груши околачивать, – зло бросил Хомяк.

– Я рыбу терпеть не могу, ни ловить, ни хавать. Осетрина еще ладно, а у других только успевай кости сплевывать. И Уж будет недоволен. Он же сказал – по возможности соблюдать правила, а здесь костры разжигать запрещено.

– А пошел бы он подальше, командир гребаный. У меня от сухомятки скоро язва будет.

– Язва у тебя, Хомячок, будет от казенной баланды, если, конечно, раньше тебя не замочат. Такая наша работа, сегодня бабки и крутые телки, а завтра гроб и могила, – философски заметил Батон.

– Да, если Уж проколется, и мы с тобой загремим лет на двадцать, – глухо донесся из палатки голос Хомяка.

– Размечтался! Уж – штатный мокрушник хозяина, которого раньше никто из наших в глаза не видел. Думаешь, он после дела оставит в живых свидетелей? Четыре жмурика как-никак, – сказал Батон, который был поумнее своего кореша.

– Е-мое, а ведь в натуре. Как же я сам не допер? – выскочил из палатки Хомяк с маленькой саперной лопаткой в руке.

– Неважно, кто допер, главное – действовать сообща. Надо первыми шлепнуть Ужа, а в Москве сказать, что его пристрелил тот самый егерь, который сдвинулся по фазе. Раз мокрушник отбросит коньки, пропадает всякий смысл ликвидировать контактировавших с ним людей. Врубаешься, кореш?

– Угу, – промычал Хомяк. – А когда его.., это самое.., в расход?

– Вот послушаем, что он скажет, когда заявится, и решим. Чувствую, Уж поехал в город к нашему хозяину за новым заданием.

Хомяк быстро успокоился. Так он был устроен, не мог долго зацикливаться на неприятностях, стараясь все время получать от жизни маленькие и большие радости. Подцепив на крючок кузнечика, он спустился с обрыва и стремительно зашел в воду.

– Ух, холодная. На улице жара, а вода – аж зубы ломит, – сообщил он.

Батон достал очередную сигарету и улегся на обрыв. Тут Хомяк резко дернул удочку.

– Ушел, зараза! – возмущенно сказал он, наматывая катушку.

Хомяк сделал новый заброс. Не успело течение вынести поплавок ближе к середине реки, как он мгновенно, без предупреждения исчез. Хомяк подсек, начал сматывать леску. Удочка согнулась в дугу, на том конце лески кто-то яростно и отчаянно сопротивлялся. Хомяк тянул, надеясь, что прочное удилище заменит отсутствие сноровки. Наконец он вытащил на галечную отмель довольно большую и очень нарядную рыбу. Золотистого цвета, с коричневыми пятнышками на боках и густо-красными плавниками, красавица прыгала на камнях, все еще надеясь уйти в воду.

– Линь! – гордо сообщил Хомяк. – Где-то на килограмм потянет.

Батон как-то сразу забыл о неприятии рыбных блюд. Щелчком зашвырнув сигарету в воду, он принялся за дело: лопатой срезал дерн, подготовил место для кострища, вырезал две рогульки и достал кусок толстой проволоки:

– Раз нет сковороды, будем делать из рыбы шашлык.

– Кинь дурное. Я ведро заныкал. Вытащил его из “тачки”, пока Уж ходил отливать, и спрятал вон в те кустики. Как знал, что сегодня обязательно порыбачу. Ты помой его хорошенько с песком, уху забацаем. Знаешь, как под уху идет водочка.

Хомяку везло. Скоро в обыкновенном полиэтиленовом пакете трепыхалось несколько рыбин. Когда закипела вода в ведре, там уже было больше десятка штук. Хомяк смотал удочку. Батон тем временем высыпал рыбу на землю и ахнул от изумления:

– Ты гля. Она ведь желтая была и плавники красные. А теперь плавники желтые, а сама серая.

– Все правильно. Я это заметил, еще когда тот мужик ловил. Он мне и объяснил. Говорит, потому и линь, что от слова “линять”.

Нараставший шум мотора заставил приятелей насторожиться.

– Ну вот, едет, падла. Сейчас вякать начнет, что мы костры жжем, – Батон с таким остервенением вспорол брюхо линю, что едва не перерубил его пополам. – Обидно. Я же его, гада, элементарно замочу одним ударом.

Но Уж не стал поднимать шум, угрожать. Подойдя к двум приятелям, чистящим на берегу рыбу, он довольно усмехнулся. Наверное, тоже соскучился по горячей пище. Он подошел к месту, где они охлаждали в реке водку, две бутылки оставил, а одну спрятал. Батон с Хомяком возмущенно переглянулись и Батон, не выдержав, съязвил:

– А ты, значит, бросаешь пить.

– Хватит двух. С завтрашнего дня начинается настоящая работа, – спокойно ответил Уж. – За столом все расскажу.

Уж не торопился, умышленно мотая нервы своим компаньонам. Он опрокинул стопку, с наслаждением похлебал янтарной, подернутой тоненькой жировой пленочкой ухи, отправил в рот кусок нежного мяса и, с удовольствием пожевав, сказал:

– Короче, мужики, вы уже взрослые, хватит вам шустрить на подхвате, пора и настоящим делом заняться.