— Ау, брат, не захочет, — подтвердил батюшка. Так-то вот, молоденькая наставница, вы у нас, опытных людей, спросите.

— А по-моему, это глупо, — сказала Валя, густо краснея.

— Вот как! — воскликнула Лизавета Никифоровна, — скажите, пожалуйста, мы и не знали!

Вскоре произошел случай, который заставил батюшку занять положение, явно враждебное Вале.

Когда батюшка приходил на урок в ее отделение, — младшее, — Валя уходила домой. Однажды во время батюшкина урока не посиделось ей дома, и она вернулась в школу раньше обыкновенного. В сенях услышала она крик батюшки и вой мальчугана. Она открыла дверь. Удивительное зрелище представилось ей.

Батюшка с ожесточением бутетенил свернутую полою рясы мальчика; другую руку он запустил ему в волоса; мальчик вопил и корячился. Другой наказанный стоял у печки вверх тормашки; ноги его были подняты на печку, тело наклонно свешивалось головою вниз, лицо, обращенное к полу, было закрыто опустившимися и спутанными волосами. Мальчик стоял как вкопанный, крепко упираясь в пол растопыренными пальцами.

Услышав стук отворившейся двери, батюшка выпустил мальчика, с которым занимался, строго посмотрел на Валю и спросил:

— Вам что угодно?

— Что вы делаете? — крикнула Валя, краснея до слез. Как вам не стыдно!

Она бросилась к печке и поставила мальчика на ноги. Мальчик тяжело пыхтел. Покрасневшее до синевы лицо его выражало тупой испуг.

— А позвольте вас спросить, госпожа помощница учителя, вы по какому праву вмешиваетесь в мои распоряжения? — воскликнул батюшка, грозно выпрямляясь. А по такому праву, что вы так не смейте поступать. Дурману вы объелись, что ли?

— Так-то вы при учениках поговариваете! Вы их против меня бунтовать! Ну, попомните вы это. Я вам улью щей на ложку! Я не останусь в долгу!

Батюшка ушел, грозно хлопнув дверью. Мальчишки сидели ни живы ни мертвы. Засудят, поди, — думалось им, — бесшабашную учительницу!

Начались у Вали раздоры с учителем и с батюшкою, раздоры, не раз заставлявшие ее поплакать. Поповны сделались также ее врагами и раз весною чуть не засыпали ей глаза табаком, когда она шла мимо их дома. Сеземкин помогал ей советами, — дал ей, например, рецепт от глупости, который Валя подбросила Сергею Яковлевичу и тем очень оскорбила его. Но когда с Яковом она поссорилась, уже некому было давать ей остроумные советы.

Когда Андозерский ушел, Логин опять спустился в сад. Девицы были еще в огороде. Логин подошел к калитке.

— Послушайте-ка, Валя, хотите я вам новость скажу?

Девицы захихикали.

— Ах, скажите, пожалуйста, — сказала Валя, жеманно поджимая губы.

— Вот скоро свадьба будет.

— Ах, неужели? Ах, как это интересно! Чья же свадьба?

— А вы будто не слышали?

— Право, не знаю.

— Андозерский женится. Валя покраснела.

— Не может быть! — воскликнула она. Логин улыбнулся.

— Отчего ж ему и не жениться?

— На ком же? — спросила Валя, насмешливо посматривая на сестру.

— А вот уж этого я вам не скажу. Впрочем, на богатой девице.

— На богатой? — переспросила Валя, стараясь сделать равнодушное лицо. — Вот как!

— Да, да, на богатой. Однако по любви.

— На ком же, однако? — приставала Варя.

— Нет, уж не скажу. Сами догадайтесь.

— О, я разнюхаю! — воскликнула Валя.

Она еще пуще покраснела и бросилась бежать домой.

Анатолий часто заходил к Логину, — успел завязать сеть общих интересов.

— А вы, Толя, похожи на сестру, — сказал Логин. Мальчик в это время пересматривал берендейки на письменном столе. Он засмеялся и сказал:

— Должно быть, очень похож: вы мне и вчера то же говорили.

— Да? Я очень рассеян бываю нередко, мой друг.

— У нас с сестрой широкие подбородки, правда?

— Чем широкие? Вот вы какой молодец, — кровь с молоком!

Анатолий застенчиво покраснел.

— Я к вам по делу. Можно говорить? Не помешаю? Прочел о летательном снаряде, — и захотелось сделать этот снаряд по рисункам. Долго и подробно толковали, что нужно для устройства снаряда. Заходила речь и о других предметах.

Провожая Анатолия, Логин опять думал, что мальчик похож на сестру. Захотелось целовать Толины розовые губы, — они так доверчиво и нежно улыбались. Ласково обнял мальчика за плечи. Сказал:

— Приходите почаще с вашими делами.

— Спасибо, что берегли, — сказал Анатолий. — Это так здешние мещане говорят хозяевам, когда уходят, — пояснил он, сверкая радостными глазами; потом сказал тихо:-А к вам барышня идет.

И побежал по ступенькам крыльца. Логину весело было смотреть на его белую одежду и быстрое мелькание загорелых босых ног, голых выше колен.

Ирина Петровна Ивакина, сельская учительница, шла навстречу Анатолию по мосткам пустынной улицы. Логин встречал ее всего раза два-три. Ее школа была верстах в тридцати от города.

Логин провел Ивакину в гостиную. Девица уже не молодая, маленькая, костлявая, как тарань, чахоточно-розовая, легко волнующаяся, говорила быстро, трескучим голосом, и сопровождала речь беспокойными движениями всего тела. Заговорила:

— Я явилась к вам, чтобы указать вам дело, которое наиболее необходимо для нашей местности. Я слышала о ваших предположениях от Шестова. Это чрезвычайно порядочный господин, но, к сожалению, заеденный средою и своею скромностью. Я вполне уверена, что его безвинно впутали в дело Молина: это интриги протоиерея Андрея Никитича Никольского, который состоит личным врагом Шестова из-за религиозных убеждений. Но это после. А теперь я должна сказать, что необходимо издавать газету.

— Газету? Здесь?

— Ну да, что же вас удивляет? Необходимо иметь местный орган общественного мнения в нашей глухой, забытой Богом трущобе.

— На что вам так вдруг понадобилось общественное мнение? — спросил Логин с усмешкою.

Ивакина вся взволновалась, раскраснелась, закашлялась.

— Как! Помилуйте! Можно ли об этом говорить? Вы здесь смеетесь, вам хорошо в городе, а каково нам в селах, в самых армии невежества и суеверий, где мы, учителя и учительницы, являемся единственными пионерами прогресса!

— Едва ли мы можем помочь вам нашей газетой, да и средства…

— Обязательно можете, — барабанила Ивакина, — направление школьного дела во многом зависит от людей, живущих в городе, — здесь живут те особы, на ответственности которых лежит весь ход кампании во имя народного просвещения, и они должны сосредоточить все свое внимание на положении народной школы.

— Уж и все внимание!

— Обязательно. Школа в селе-это аванпост, утвердившийся во враждебном стане, аванпост, который один мог бы пробить брешь в китайской стене народного неразумия. А вместо того полнейшее невнимание, хоть волком вой.

— Но разве у вас не бывают?

— Я, например, за два года заведывания школой в Кудрявце только однажды удостоилась посещения господина инспектора, но и это посещение было только проверкою школьных успехов без всякого отношения к внутреннему строю школы.

Чрезмерно быстрая трескотня Ивакиной начала утомлять Логина. Он вяло сказал:

— Должно быть, вам доверяют.

— Я имею за собой пятнадцатилетнюю опытность и некоторое знание школы, — продолжала Ивакина, — что и помогло мне не потерять головы, не отрясти праха от ног своих и не убежать без оглядки. Впрочем, тому, что я была забыта, причиной, вероятно, личные счеты, хотя, по моему крайнему разумению, в таком деле, как народная культура, личные недоразумения следует откладывать в сторону до более удобного случая. Я, например, не могла добиться полного сочувствия в таком полезном и чрезвычайно благородном предприятии, как «товарищество покровительства полезным птицам» из школьников, устроенное недавно мною.

— Как же это, я не понимаю, полезные птицы из школьников? — спросил Логин с досадливою усмешкою.

— Нет, школьники по моей инициативе составили из себя товарищество для покровительства полезным птицам, гнезда которых разоряются мальчиками из шалости.