— Да услышит тебя Шива! — сказал Анандраен. — Это прекрасный сон, и я боюсь, чтобы он, как и все сны, не был далек от действительности.

— Откуда у тебя такие мрачные предчувствия?

— Я боюсь, что раджи Юга лишатся решительности и смелости в последнюю минуту.

— Они слишком скомпрометированы, чтобы колебаться. Не сами ли они, впрочем, всеми силами старались побудить народ к этому восстанию?

— Да, я знаю. Пока речь идет о заговорах, о героических решениях, они всегда впереди других, но как только от слов нужно перейти к делу, так никого нет. Один за другим все изнеженные потомки наших древних королей позволили англичанам ограбить себя и лишились трона, и ни один из них не сел на коня, чтобы защитить наследие своих предков, ни один из них не предпочел славную смерть на поле битвы сомнительной чести украшать собой придворный кортеж вице-короля Калькутты.

— Я это знаю, Анандраен! Но в то время древняя Индия не дошла еще до того состояния, чтобы с дрожью нетерпения ждать свержения чужеземного ига. Соперничество между провинциями, между навабами и раджами были главной причиной торжества наших врагов. Но последние увидят теперь перед собой настоящее народное движение, в котором мусульмане севера соединятся с брахманистами юга для достижения одной и той же цели. И поверь мне, трудно бороться с народом, состоящим из двухсот пятидесяти миллионов человек! Но оставим это, мой старый друг, теперь время не разговаривать, а действовать… Пойди и отдохни несколько часов; я должен быть один, мне нужно отправить важное письмо Барбассону и закончить еще несколько неотложных дел… Не забудь, что для всех здесь я по-прежнему Арджуна.

— Не беспокойся, я не выдам твоей тайны… Еще одно слово, и я покину тебя: где скрывается тот, которого ты так удачно заменил собой?

— Настоящий Арджуна? Я послал его в Нухурмур к Нана-Сахибу, чтобы он на словах передал ему обо всем, что происходит в Биджапуре; я жду его возвращения с нетерпением, чтобы вернуть ему его титул, а себе — свободу действий.

После ухода Анандраена Сердар несколько часов подряд работал один.

Но всякая энергия имеет свои границы. Вот уже несколько дней, как этот железный человек не отдыхал ни минуты; глаза его закрылись помимо его воли, а голова начала медленно клониться над столом, пока не встретила точки опоры, после чего он заснул глубоким сном.

ВЕЧЕРОМ ЭТОГО ПАМЯТНОГО ДНЯ СЭР Джон Лоуренс удалился в свою спальню с чувством такого удовлетворения, какого он давно не испытывал. Смерть Уотсона, который был всегда предан ему, правда, сильно омрачила его настроение, но печальное это событие компенсировалось столь счастливыми обстоятельствами, что он забыл о нем. Эгоист, как все люди, пользующиеся властью, он видел только, что его положение вице-короля, сильно пошатнувшееся вследствие его неспособности умиротворить Индию, снова должно было укрепиться; общество Духов Вод уже почти уничтожено; близится и поимка Нана-Сахиба, которого Кишнайя обещал доставить через пять дней.

Лоуренс был тем более доволен, что не знал о присутствии Сердара в Индии и поэтому думал, что заговор — не более и не менее как предлог, выдуманный Кишнайей и его приверженцами для привлечения Нана-Сахиба в Биджапур. Он не боялся больше и за свою жизнь, потому что не было тех, кому повиновался Кинжал Правосудия.

— Бедный Уотсон! — говорил он себе. — Он поплатился жизнью из-за борьбы, которую я предпринял. Но это последняя жертва страшной банды, с которой до сего дня не в силах были справиться никакие власти, управлявшие Индией… Какая слава выпадет на мою долю! Ведь я преуспел там, где деспот Аурангзеб и такие железные губернаторы, как Клайв и Гастингс, вынуждены были капитулировать из боязни, чтобы кинжал общества Духов Вод не коснулся их самих. Смерть Уотсона будет иметь важные последствия. Не случись этого, я, быть может, из опасения неудачной поимки Нана-Сахиба не решился бы так скоро привести в исполнение свой декрет об уничтожении общества. А кто знает, не вздумали бы в этот промежуток времени фанатик брахматма погубить и меня!.. Теперь этот бесноватый заперт со всей своей бандой в подземелье замка. Напрасно только Кишнайя велел заделать отверстие; если бы он посоветовался со мной, я не согласился бы на это… Впрочем это, пожалуй, лучший способ навсегда отделаться от опасного общества! Они исчезнут бесшумно, и никто не узнает, куда они делись.

Этот властитель так же смешивал интересы государства с интересами своего мелочного и эгоистичного честолюбия, как и все его собратья. Двенадцать человек были обречены им на голодную смерть и могли дойти до того, что начали бы пожирать друг друга, а сэр Джон умывал себе руки…

Управляя одной из самых обширных в мире стран, этот человек думал только о собственных интересах. Раз двадцать уже он подвергал вверенную ему страну самым ужасным бедствиям, не желая прекратить ни на минуту своей политики борьбы с предрассудками, верованиями, нравами восточного народа, которым, в сущности, управлять было легче, чем кем бы то ни было в мире. Несколько веков подряд выносил этот народ иго Моголов, которые грабили его, требуя лишь уважения к своей религии, нравам, традициям, семейным устоям; ему было безразлично, кому он платит налог, лишь бы он мог поклоняться своим богам и жить спокойно в деревне, обрабатывая рисовое поле своих предков.

Получив назначение на пост вице-короля, сэр Лоуренс, уезжая, обещал обратить всю Индию в лоно английской церкви. Несмотря на то, что по прошествии некоторого времени он убедился в тщетности такого рода попыток, он для поддержания престижа власти продолжал ту же политику, которая, вызвав восстание сипаев, едва не лишила Англию ее лучших колониальных владений; эта политика поддерживала Индию в состоянии постоянного заговора, который мог кончиться вторым восстанием, еще более грозным, чем первое.

Вице-король часто получал сведения о том, что все кругом состоят в заговоре. Его собственные слуги были на стороне заговора и почти открыто изменяли ему; все его секреты, все решения его Совета становились известными еще до того, как были опубликованы; Нана-Сахиб ускользал от всех его преследований благодаря упорному и единодушному молчанию всего индусского народа; даже большинство английских чиновников были на стороне индусов, ибо не желали пасть под ударами кинжала… Сэр Лоуренс не желал ничего понимать и не переставал вступать в сделки с людьми самого низкого происхождения; он составил из них особую туземную полицию, издавая самые нелепые декреты против религиозных обычаев пытаясь насильно ввести Библию вместо Вед.

Моголы после нескольких слабых попыток борьбы кончили тем, что примирились с брахматмой, как это сделали во Франции с Великим Магистром масонов, с той только разницей, что последний сохранил меньше власти за собой, чем брахматма. Но Франция — не Индия, где обычаи укореняются тем сильнее, чем они древнее.

Даже сами английские губернаторы скоро пришли к тому убеждению, что тайная власть Духов Вод, — власть, которая никогда не вмешивалась в гражданские и политические дела и преследовала только постыдное взяточничество и, — была властью исключительно моральной; она даже помогала администрации, обуздывая сдерживая лихоимцев. Поэтому они оказывали брахматме самое высокое уважение, предоставляя ему в полное распоряжение его древнюю резиденцию Биджапур, который сделался оплотом древних традиций Индии.

Политика такого рода была весьма успешной, и Англия почти сто лет мирно и спокойно владела Индией. Но в Великобритании существовала партия «пиетистов», или «святых», как их иронически называли в Лондоне, с убеждениями которых не мирились такие послабления; с самого начала они проповедовали обращение Индии в христианство и обвиняли правительство в том, что оно не исполняло своего назначения в мире. Так же хорошо организованная, как иезуиты, но более могущественная, эта партия настояла на том, чтобы вице-королем Индии назначили одну из ее креатур — человека низкого происхождения, который добился высокого положения в Индии благодаря необыкновенной ловкости, неутомимому терпению, а главное — своему присоединению к могущественной партии «святых». Этим человеком и был Джон Лоуренс.