— В детстве меня звали Фредериком. Зовите меня Фред в память об этом счастливом времени.

— All right! Очень хорошо, мистер Фред! — отвечал ему его собеседник.

Вот и все, что узнал последний от своего нового друга. Зато сам он до мельчайших подробностей рассказал ему свою историю.

Боб Барнет — так звали его — родился в Балтиморе в старинной американской семье и, истый янки, испробовал целый ряд занятий, не стесняя себя при этом никакими предрассудками. В молодости он был пастухом, затем дантистом, школьным учителем, журналистом, адвокатом, политиком и, наконец, поступил волонтером в армию генерала Скотта во время войны с Мексикой в 1846 году, откуда вернулся с эполетами полковника федеральной армии.

Выйдя в отставку после заключения мира, он отправился в Индию и предложил свои услуги радже Ауда,[6] армия которого была в подчинении у французских генералов Алляра, Мартена и Вентюра. Раджа, с отменной любезностью принимавший всех иностранных офицеров, назначил его главным начальником артиллерии, наградив его чином генерала, дворцом, имением и рабами. Перед ним уже открывалась перспектива богатства и почестей, когда лорд Гэлузи, вице-король Индии, презрев все законы справедливости и права, конфисковал земли аудского раджи под тем лживым предлогом, что «бедный государь не умеет управлять своим королевством, и неурядицы, царящие в его государстве, служат дурным примером пограничным с ним владениям английской Ост-Индской компании».

Вот подлинные слова наглого и безнравственного декрета, освятившего это возмутительное насилие.

Раджа, не желая напрасно проливать кровь подданных, отказался от своих прав на престол и, выразив с благородным негодованием протест против грабежа, отправился в Калькутту, где был заключен вместе со своей семьей во дворце на берегу Ганга, причем ему пригрозили, что навсегда лишат его пенсии, если он позволит себе хотя бы малейшую попытку к возвращению своих прав.

Генералу Бобу Барнету приказано было удалиться в двадцать четыре часа не только из дворца и столицы, но и вообще из Ауда под угрозой быть расстрелянным за измену, как ему сказал офицер, доставивший приказ.

С этого дня янки жил одной только надеждой на мщение, а потому восстание сипаев, в котором он играл, как мы увидим позже, весьма выдающуюся роль, явилось как нельзя более кстати, дав ему возможность удовлетворить свою жажду мести.

Боб был как в физическом, так и в нравственном отношении разительной противоположностью своего товарища. Толстый, с громадным туловищем, короткими ногами, головой, не пропорциональной его росту, он был истым представителем того англосаксонского типа, который послужил поводом к названию всей нации общим именем Джона Буля, то есть Джона-быка. Этот вульгарный тип часто встречается среди мясников Лондона; за полтораста лет он мало-помалу сгладился у англо-американских потомков первых пенсильванских колонистов. Но по странному влиянию наследственности он снова и во всем своем совершенстве восстановился у Боба.

Насколько его товарищ, даже в момент самой страшной опасности, был спокоен, хладнокровен и рассудителен, настолько бывший генерал аудского раджи был вспыльчив, жесток и безрассуден. Сколько раз в течение девяти месяцев, когда они как уполномоченные бывшего императора Дели участвовали в партизанской войне против англичан, Боб подвергал их всех опасности быть убитыми! Только благодаря хладнокровию и мужеству Сердара маленький отряд избегал этой опасности.

В момент опасности Боб не отступал ни на один шаг; храбрый до безрассудства, он всегда был сторонником самых отчаянных планов и, надо сказать, иногда добивался полного успеха несмотря на очевидное безумие своих предложений, так как враг не мог представить себе, чтобы кто-либо отважился на такой поступок.

Так, в одну прекрасную ночь Фред, Нариндра и он, переодетые мали и дорванами, то есть слугами, исполняющими самые отталкивающие обязанности, похитили из английской казармы в Читтуру целое сокровище, состоявшее приблизительно из полутора миллиона золотых монет в двадцать шиллингов с изображением ее величества.

Распределив между собой обязанности, они должны были раз десять пройти взад и вперед мимо часовых, которые приняли их за настоящих слуг в лагере.

Этот поступок, как и сотни других, еще более удивительных, обеспечил им легендарную популярность во всей Индии не только среди англичан, но и среди туземцев. Вот почему губернаторы Калькутты, Бомбея и Мадраса, единственных городов, которые еще признавали британское владычество из-за своего положения морских портов, оценили их головы в двести пятьдесят тысяч франков, что составляло чуть ли не целое озеро рупий на местные деньги; четыре пятых этой суммы предназначалось за поимку одного только Белатти-Срахданы — чужеземца, бродящего по джунглям, тогда как Боб и Нариндра оценивались оба в пятьдесят тысяч франков.

Этот способ, возникший еще во времена варварства и сделавшийся обычным у английских властей, которые отрекались затем от агентов, сослуживших им службу, привлек к поимке авантюристов целую толпу негодяев, которым, однако, не удавалось еще обмануть их бдительности. Индусские воры и грабители, одни только способные согласиться на такое гнусное дело, не отличаются особым мужеством, а потому никто из них не решался встретиться с карабином Сердара, который одним выстрелом убивал ласточку во время полета и никогда не делал промаха на любом расстоянии от предмета, в который он метил.

Но Фреду и его другу предстояло в скором времени иметь дело с врагами более опасными, если не по храбрости, то по численности и ловкости; туземные шпионы донесли им, что полковник Лоуренс, начальник бомбейской полиции, выпустил из тюрьмы целую сотню колодников, осужденных за принадлежность их к касте тхугов, или душителей, поклонников богини Кали; он обещал не только полную свободу, но также и вознаграждение тем, кто доставит живыми или мертвыми Сердара и его постоянных спутников.

Эта угроза, представлявшая опасность несравненно более ужасную, чем все, что угрожало им до сих пор, не особенно испугала, по-видимому, наших храбрых авантюристов, которые даже оставили в лагере, расположенном в известном только им одним месте в Гатских горах Малабара, небольшой отряд в двадцать пять человек, отобранных Нариндрой среди старых его сослуживцев. Сердар расставался с отрядом только в редких случаях, когда отправлялся для совершения одного из тех безумных подвигов, которые приводили в восторг туземцев и вызывали мистический ужас у англичан. Удары наносились внезапно и в тот момент, когда враги ожидали совсем в другом месте. Фреду и его товарищу необходимо было иметь редкую смелость, чтобы решиться пройти одним всю восточную часть Индостана и проникнуть на Цейлон, не принимавший еще участия в восстании сипаев, где рано или поздно известие об их прибытии должно было дойти до сведения властей Канди.

Проявление такой отваги было относительно легким на столь большой территории, как Индостан, где Срахдана всегда мог рассчитывать на содействие жителей даже в тех редких округах, которые оставались верными правительству, так как эта революция была борьбой не только «за религию», но и «за национальность», а потому каждый индус более или менее открыто выражал свое сочувствие Нана-Сахибу и бывшему императору Дели. Но здесь, на Цейлоне, жители которого, все буддисты, враждовали со своими братьями-индусами «из-за религиозных предрассудков», Сердар мог быть уверен, что он не только не получит поддержки, но что, напротив, его будут преследовать, как дикого зверя, стоит только губернатору острова указать на него сингалам как на легкую и выгодную добычу.