И. Б.

П.5/V-28

<21 мая 1928 г.,

Париж>

<...> В России вышел сборник статей обо мне. Читать его очень смешно, — ничего нельзя понять, писали очень ученые дураки. Я читаю все, как будто писано о покойнике — так далеко то, что я делаю теперь, от того, что я делал раньше. Книжка украшена портретом работы Альтмана, тоже очень смешно, я вроде веселого мопса. Сборник пошлю вам завтра. Пожалуйста, сохраните его, надо все-таки собирать коллекцию <...>

И.

27 мая 1928 г.,

Париж

Милая Анна Григорьевна. В четверг в Candide[27] (правая еженедельная литературная газета) началась печатанием автобиография Муссолини. Газету я Вам послал в день выпуска заказной бандеролью (теперь я думаю — не лучше ли было бы послать и на адрес какой-нибудь редакции) и последующие номера буду посылать аккуратно. Этим материалом Вы обязательно воспользуйтесь — я думаю, любое издательство возьмет его (с купюрами, если надо, или сопроводив предисловием). Получение газеты очень прошу подтвердить мне воздушной почтой. Кроме того, несколько дней тому назад вышли мемуары Айседоры Дункан, книга, возбудившая сенсацию своей откровенностью и оригинальностью. Многие сравнивают ее с Confessions Roussean[28]. Я дочитаю ее сегодня и завтра пошлю Вам заказной бандеролью. Это, по-моему, должно пойти.

«Красная нива» просила меня присылать им очерки и рассказы французских писателей. Я это буду делать, и у меня будет, таким образом, случай свести Вас с Ингуловым, редактором «Красной нивы», моим старым приятелем. Это, я думаю, самое верное дело, от него я ожидаю для Вас наибольших результатов.

Получил ли Илюша две маленькие книжки о скульпторах?

<... > Простите, что пишу так хаотически и таким экстраординарным почерком — у меня всего несколько минут до закрытия почты, я ужасно тороплюсь, хочется, чтобы это письмо ушло завтра на рассвете.

До свиданья, милые мои москвичи.

Ваш И. Бабель

P. 27/V-28

P. S. 200 рубл. получил. Да благословит Вас наш старый бог!

8 июня 1928 г.,

Париж

Милый Зозуля. Сима с «дитём» еще не были у нас, а может, и были, но нас не застали, мы на несколько дней уезжали в Бретань, к океану. Сделали больше тысячи километров на автомобиле, очень было хорошо. Не ложно говоря, будем страшно рады повидаться с Вашей женой и девочкой.

Денежные мои дела Вы нисколько не нарушили, но вот, пожалуйста, займите Анне Григорьевне 40 рублей для меня. Ей эти деньги нужно отослать в одно место немедленно, а гонорарий у меня предвидится только через несколько дней.

Как получаются у Вас картины? Вот ругайте меня дураком, а я их вижу, и они, кажется мне, хороши.

Работать я работаю, немного, конечно, много не умею, но гораздо методичнее, чем раньше; боюсь, как бы господь бог меня за эту методичность не наказал. Верный своей системе — я буду откладывать печатание как можно дольше.

Как поживают Лазарь Шмидт и Кольцов, кланяйтесь им от меня, кланяйтесь как можно душевнее. Если у Вас или у них есть какие-нибудь поручения (личные или журнальные), напишите мне, я все немедленно исполню; времени у меня порядочно, работаю я часа четыре в день, остальное время «фланирую» или, как сказал бы репортер, «наблюдаю».

Собираетесь ли Вы осенью за границу? Не смогли бы мы с Вами вместе учинить какую-нибудь эскападу? Мне здесь при всяких обстоятельствах еще несколько месяцев прожить придется.

Ну, до свиданья, до скорого, хорошо бы...

Любящий Вас И. Бабель

Евг[ения] Бор[исовна] кланяется и ждет обещанного письма.

Париж, 8/VI-28

8 июня 1928 г.,

Париж

Милая Анна Григорьевна. Получили ли Вы номера Candide и мемуары Дункан?

<...> В здешних газетах было объявление, что на днях можно ждать опубликования рассказа авиаторов, перелетающих теперь Тихий океан. Это материал, который обязательно пойдет в Москве, я буду следить за этим делом, и как только статья появится, пошлю Вам ее воздушной почтой.

Неужели эти дураки не воспользуются мемуарами Дункан? Ведь действительно интересная книга.

Я совершил четырехдневную поездку в Бретань к океану на автомобиле, очень было хорошо — теперь наверстываю потерянное время и работаю, сколько могу.

Ну, до свиданья, дорогое «доверенное лицо». От всей души кланяюсь Льву Ильичу и Илюше.

Ваш И. Бабель

П.8/VI-28

26 июня 1928 г.,

Париж

Милая Анна Григорьевна.

Переводы для «Красной нивы» начнут поступать к Вам с начала будущего месяца. Очередной номер «Candide» я выслал. Ищу теперь только что вышедшую (или, может, она выйдет через день-два) книжку о знаменитом загадочном мультимиллионере Базиле Захарове (акционере величайших оружейных заводов мира). Книжка эта для Советской России, для разоблачения махинаций финансовых кругов и пушечных королей в деле подготовки войны представляет чрезвычайный интерес. Заявите ее, не теряя времени, в Госиздате или лучше в Зифе. Если найдете нужным, можете позвонить Владимиру Ивановичу Нарбуту о том, что, по моему мнению, книгу эту следует издать во что бы то ни стало. За июнь я не получил от моего контрагента «Нового мира» ни одной копейки. Очень прошу Вас позвонить в контору «Нового мира» и попросить их выслать мне деньги за июнь телеграфно, без всякого промедления, потому что, гм-гм, жить, как бы это сказать, не на что, и, кроме того, деньги за июль попросите выслать в начале месяца, по возможности 1-го июля. Это очень для меня важно. Я думаю, что для Вас не составит труда позвонить заведующему конторой и, в случае надобности, проследить исполнение моей просьбы.

Вот и все дела.

Тружусь. Конца трудам не видно. Еще годов на пять работы есть, а потом начну свиней разводить. Скучаю по России. Как только выполню намеченную мною программу — полечу в Россию с восторженным кудахтаньем.

Всем вам, как пишут мужики, — поклон с сердечной любовью.

П. 26/VI-28 И. Б.

P. S. Описание перелета через Тихий океан еще не вышло. Книгу обещают выпустить очень скоро.

28 июня 1928 г.,

Париж

Дорогой Юрий Павлович. Целую неделю ждал от Вас письма. Отчаявшись получить его, я принял приглашение одного замечательного француза приехать к нему погостить. Выезжаю туда (в Нарбонн — чудесное, говорят, место) завтра, пробуду там дня четыре, а потом, друг мой, надо ехать к маме в Брюссель. В Брюсселе я тоже пробуду недолго, и тогда бы можно дернуть к морю. Но Вы-то как долго останетесь в Сент-Маре? Как Вам там живется? Работаете ли? Напишите мне, не откладывая, для того, чтобы я мог сообразить — застану ли я Вас еще в Сент-Маре после поездки в Брюссель. Черт Вас дернул так долго молчать. Вместо Нарбонн я поехал бы к Вам!.. Но теперь отказаться нельзя, за мной пришлют автомобиль и пр. ...

В Париже жара и лето в цвету. Душа просит моря и солнца, но такое время настало для нас, что душу, что ни день, надо осаживать.

Будьте веселы и безмятежны. Е[вгения] Б[орисовна] кланяется от бела лица до сырой земли.

Ваш И. Бабель

Париж, 7/VII-28

7 июля 1928 г.,

Париж

Милая Анна Григорьевна!

<...>Я много работал и разъезжал (правда, победнее, чем американские миллионеры) в последний месяц, — работал, потому что надо, а разъезжал, потому что здоровье мое оставляет желать лучшего. Я затеял «Сизифов труд», почти для меня непосильный, и мозги часто мне изменяют, переутомляются, мне нужно призвать на помощь всю силу воли для того, чтобы выйти победителем из борьбы (а это борьба), которую я теперь веду, — войны с собственными нервами, с мозгами, с утомляемостью, с собственной бездарностью, с припадками слабости, с условиями чужбины. Жаловаться тут, конечно, не на что. Жизнь тогда только и похожа на что-нибудь стоящее, когда борешься.