Я собираюсь выехать в Россию в конце сентября или в начале октября. Лева уезжает в Америку 26-го сентября. Так как он не может взять мать с собой, то бедная Женя должна будет остаться со старухой в Париже еще на неопределенное время. Вот крест!.. Где я буду жить в России, еще не знаю. Не думаю, чтобы в Москве. О работе моей я сам не могу сказать — двигается она или нет. A force de travailler[29] — настанет такой день, когда тайное для самого меня сделается явным. Работать мне много трудней, чем раньше, — другие у меня требования, другие приемы, — и хочется перейти в другой «класс» (как говорят о лошадях и боксерах), в класс спокойного, ясного, тонкого и не пустякового письма. Это, нечего говорить, трудно. Да и вообще я такой писатель — мне надо несколько лет молчать, для того чтобы потом разразиться. Раньше были перерывы в восемь лет, теперь будут поменьше. И на том спасибо.

В «Пролетарий» пойди, потому что деньги очень нужны. Пойди для того, чтобы ответить на их предложение, а не вносить свое. Впрочем, я об этом всем писал тебе. О результатах сообщи воздушной почтой. Я рассчитываю, что мама и Мера приедут в Париж провести со мной последние две-три недели; если тебе не лень будет, пришли мне, дорогой мой, какую-нибудь наиболее показательную беговую программу. «Конармию» я получил своевременно. Спасибо.

Ну, до свидания, теперь уж действительно до скорого. Люсе и Вере передай, что мало у них, наверное, друзей, которые так понимали бы и чувствовали, что у них на сердце, как я.

Твой И. Бабель

Париж, 7/IX-28

7 сентября 1928 г.,

Париж

Милая Анна Григорьевна. Пишу Вам сего числа в 12 часов ночи. Только что вернулся из еврейского квартала St. Paul возле Place de la Bastille[30]. Ko мне приехали из Брюсселя прощаться мама с сестрой (я уже писал Вам, что выезжаю в Россию в последних числах сентября). Я их угостил сегодня еврейским обедом — рыба, печенка кугель, не хуже, чем в Меджибеже у цадика — и провел по необычайным этим уличкам — удаленным как будто от Парижа на сотни километров и все-таки в Париже, — по грязным извилистым уличкам, где звучит еврейская речь, продаются любителям свитки Торы, где у ворот сидят такие старухи, которых можно увидеть разве только в местечках под Краковом.

<...> Я по-прежнему много работаю, яростно, уединенно, с далеким прицелом — и если второй мой выход на ярмарку суеты окончится жалкими пустяками, то утешение у меня все же останется — утешение одержимости.

Получил недавно чудное, душевное, чуточку грустное письмо от Льва Ильича. Я ответил ему в Ессентуки. Я ужасно радуюсь тому, что квартира Ваша готова, что и для меня есть в ней угол, но не знаю, скоро ли мне придется в нем приютиться. Работа моя далеко не кончена, Москва, боюсь, собьет меня с панталыку, а сбиваться у меня теперь нету времени. Все же то, что у меня есть в России дом, согревает мою душу. Напишите мне — как Вы нашли новую квартиру, трудно ли было переезжать. Льву Ильичу надо бы теперь иметь особые легкие хорошие условия работы — его надо выправить, развеселить, — нестерпимо думать, что такому человеку трудно живется...

Вернулся ли Илюша? Я послал ему несколько маленьких книжонок, получились ли они?

<...> Очень много я наболтал сегодня. Намеренно я сокращаю ряды окружающих меня людей. Если подумать — то только у меня и есть друзей, что вы и Лившиц.

До свиданья, не сердитесь на меня.

Любящий вас И. Бабель

Париж, 10.9.28

10 сентября 1928 г.,

Париж

Тамара. В Россию я приеду в начале октября. Первый этап будет Киев, а где жить буду, — не знаю. Оседлости устраивать себе не собираюсь, буду кочевать где придется.

Очень рассчитываю на то, что смогу послать вам из Киева немного денег. Нечего и говорить о том, как меня мучают материальные ваши дела. Я много думал и решил, что обращаться с просьбой к Полонскому не стоит, — не исполнит. И вообще насчет квартиры надо принять окончательные меры. Приезда моего не утаишь, в Москве я жить не буду, как это все сделается? Посылаю письмо с заверенной подписью, но это, конечно, пустяки, оно может дать отсрочку на месяц-другой, а дальше как быть?.. Во мне теплится надежда, что выселить вас не могут, за вами ведь уже право давности немалое, но все-таки посоветуйся с юристом о том, что я могу сделать, когда приеду в Россию, может, мне надо будет составить нотариальное заявление об уступке вам комнат, дальше считать эту «площадь» за мной, наверное, не удастся.

Я возвращаюсь, состояние духа у меня смутное. Работать столько, сколько бы надо, не умею, мозги не осиливают. Я чувствую, впрочем, что житье, вольное житье в России принесет мне много добра, выправит и выпрямит меня. Я считаю сущими пустяками (и скорее хорошими, чем дурными) то, что я не печатаюсь, не участвую в литературе. Чем дольше мое молчание будет продолжаться, тем лучше смогу я обдумать свою работу, только бы, конечно, с долгами развязаться и на прожитье зарабатывать.

Бедная Таня, она не идет у меня из головы. Из писем твоих я не понимаю, какая же у нее болезнь... Бедная, милая девочка. Кланяйся Мишке. Приближается то время, когда мы с ним увидимся — если ты этого захочешь, конечно. Мне трудно и больно писать, п. ч. до поры до времени я бессилен доказать вам страстную мою готовность помочь, быть полезным, дружественным вам человеком.

И. Б.

Копия

Уважаемая Тамара Владимировна.

Работа моя в Biblioteque Nationale по изучению архива Французской революции задержала меня в Париже гораздо долее, чем я предполагал. Надеюсь, что в течение ближайшего месяца-двух я эту работу закончу и смогу вернуться домой. Очень прошу Вас сохранить за мной комнату и защищать ее от всяких посягательств.

И. Бабель

Полномочное Представительство СССР во Франции удостоверяет подлинность подписи И. Бабеля. п. п. Секретарь Полпредства: Л. Гельфанд Париж, 8-го сентября 1928 г.

Париж, 13/IX-28

13 сентября 1928 г.,

Париж

Милая Анна Григорьевна. Получил Вашу телеграмму, поплакал над ней и смирился духом. Грустно только то, что Вам были лишние огорчения. Ну, да авось они забудутся в той суете, которая Вас теперь одолевает. Под суетой этой я разумею — переезд на новую квартиру, нелегко это, наверно, осуществить...

Вернулся ли Лев Ильич? Как его здоровье? Какой будет Ваш новый адрес? У нас теперь помимо брата Евгении Борисовны гостят моя мать и сестра — прощаемся. С ними прощаюсь и с Парижем, который теперь под ясным, розовым, осенним солнцем очень хорош. Будьте веселы и здоровы.

Ваш И. Б.

Париж, 21.9.28

21 сентября 1928 г.,

Париж

Тамара. Выехать я собираюсь отсюда первого октября. В Киев, который будет первым моим этапом, приеду числа шестого-седьмого (хочу на два дня остановиться в Берлине). Из Киева немедленно сообщу тебе мой адрес. В литературных или начальственных кругах вращаться не собираюсь, хотелось бы пожить в тишине. Я радуюсь тому, что в России я смогу быть тебе полезнее, чем сейчас, когда я и сам бессилен, безденежен и вообще не в авантаже.

И. Б.

Берлин, 8/Х-28

8 октября 1928 г.,

Берлин

Милые соотечественники. Три дня живу в Берлине, и живу очень великолепно. Завтра выезжаю в Варшаву, а оттеда через небезызвестную Шепетовку в Киев. Из Варшавы пришлю вам роскошнейший вид этого столичного города. Больше ничего писать не могу, потому что упоен сосисками. Боже, до чего они прекрасны — сосиски.