Когда они добрались до южных кварталов, Флора, кинув на Аш загадочный взгляд, ускорила шаг и жестом приказала страже следовать за ней. В результате Аш оказалась бок о бок с Фернандо — почти наедине, если учитывать почтение к главнокомандующему и герцогине, заставлявшее эскорт держаться чуть поодаль.

«Да и пусть слушают», — подумала Аш.

— Ну, — начала она, — по крайней мере, вы пока еще брат герцогини. — Не сомневаюсь, что со мной вы развелись.

Сардоническая интонация вполне удалась ей. Голос ни разу не дрогнул.

Фернандо дель Гиз с высоты своего роста устремил на нее взгляд каменно-зеленых глаз. На таком расстоянии Аш живо ощущала мощь его тела, оказавшегося совсем близко, и отлично понимала, что большая часть притяжения, невольно излучавшегося им — не смотря ни на что! — объяснялось его силой — силой сытого и чисто вымытого тела.

«Я-то думала, с этим покончено! В Карфагене! Вот дерьмо…»

— В сущности, это был не развод, — немного виновато заговорил он, понизив голос и оглянувшись на стражу. — Ученые доктора аббата Мутари заключили, что брак между свободнорожденным и рабыней не может считаться законным, и аннулировали его.

—О, как удачно. Так что это не помешало вам принять сан? — в ее голосе невольно прозвучало любопытство. Что касается аннуляции брака, она сама не знала, что чувствует по этому поводу. «Обдумаю позже, когда будет свободное время».

Фернандо дель Гиз промолчал, только снова взглянул на нее и сразу отвел глаза.

— Иисусе, Фернандо, что это?

— Это?

Аш протянула руку, коснулась его груди под дубовым медальоном с изображением Христа на Древе; подумала: «Зря, мне все еще хочется коснуться его, и я выдаю себя!» и проворчала:

— Вот это. Все эти священницкие штучки. Не станешь же ты утверждать, что в самом деле принял обеты!

— Именно принял, — возразил Фернандо, глядя на нее сверху вниз. — Первый обет я принял еще в Карфагене. Второй дал аббату Мутари после переосвящения марсельского собора. Господь принял меня, Аш.

— Арианский бог!

Фернандо пожал плечами:

— Разве это не все равно? Суть не меняется, каким бы именем ты его ни называла.

— Фю-ить! — Аш, впечатленная таким великолепным пренебрежением к одиннадцати столетиям раскола, не удержалась от улыбки. — Но зачем, Фернандо? Только не надо говорить, что тебя призвал Господь! Ни за что не поверю, что у него не нашлось рекрутов поприличнее!

Она встретила взгляд Фернандо, в котором смешались смущение и решимость.

— Я пришел к этой мысли после того нашего разговора в Карфагене. Ты была права тогда: если я принял оружие из рук калифа, с чего стал бы он слушать меня, когда я говорил, что нам не следует вести эту войну? Вот я обдумал все и нашел единственным способ отказаться от меча — и в то же время заставить люден слушать мои слова.

Она смотрела на него так долго, что успела зацепить ногой обломок булыжника. Восстановив равновесие с ловкостью опытного фехтовальщика, Аш сдавленно выговорила:

— И ради этого ты принял сан?

Он упрямо, совсем по-мальчишески, сжал губы.

— Я не позволю, чтоб на мои слова не обращали внимания, словно я женщина или простолюдин. Раз мне не досталось рыцарской доблести, я должен добиться уважения в чем-то другом. Я как-никак дель Гиз! Мое происхождение благородно! Я принял обеты, просто чтобы стать perigrinatus christi.

На глаза Аш навернулись слезы. Она повернулась лицом к ветру, резко моргнула. На миг снова очутилась в Карфагенском дворце, услышала голос назира: «Пропустите его, это всего лишь perigrinatus christi!» и увидела бородатое морщинистое лицо Годфри в толпе иноземных солдат.

«Он нужен мне здесь, рядом, не просто голосом, звучащим в голове!»

— Никогда тебе не быть священником, — жестко сказала она. — Ты просто гребаный лицемер.

— Нет.

Шаги эскорта прогремели под аркой, ведущей во двор перед башней. Порыв холодного ветра ворвался в открытые ворота, хлестнув немногочисленных выживших до сих пор коней. Ансельм, перекрикивая грохот кузницы, проревел приказ. Дюжина придворных любезников немедленно бросилась к Флоре.

— Не лицемер, стало быть… — Аш утерла слезящиеся на веру глаза. — Ну-ну, ладно…

— Я никогда особенно не занимался молитвами, это было дело священников, а я — рыцарь. — Высокий златовласый мужчина остановился перед ней. Он говорил негромко, никто, кроме Аш, не мог слышать его слов. — Я был рыцарем. Теперь я священник. Может быть, сам Бог дал мне понять, какое грязное безумие — война! Знаю только, что из франкского рыцаря — изменника, которого никто не хотел слушать, для которого не нашлось покровителя, я превратился в священника — и теперь мне не приходится убивать, а кое-кто из вельмож Гелимера прислушивается, когда я говорю, что эта война не приведет к добру. Если это ты называешь лицемерием — ну что ж.

— О, дерьмо!

По-видимому, что-то в тоне, каким это было сказано, озадачило его. Фернандо взглянул вопросительно.

— Ничего! — огрызнулась Аш. Она чувствовала себя не в духе, раздражительной.

«Может, мне и не нравилось, что произошло между нами, но, по крайней мере, все было решено. Может, мне и не нравилось, что ты — вонючий хорек, маленький лживый мешок дерьма, но по крайней мере я знала, с кем имею дело.

Не хочу я думать обо всем заново. Не хочу снова чувствовать…»

— Ничего, — еле слышно повторила она. Ответь он насмешкой или пустой любезностью — она бы повернулась и ушла. Но Фернандо дель Гиз уставился в землю в мальчишеском смущении, ковыряя камни двора каблуком, почти скрытым подолом рясы.

Аш вздохнула:

— И надо же было тебе объявиться снова, да еще занимаясь делом, стоящим уважения.

На ступенях, ведущих в башню, собралась толпа. Она слышала громкий сорванный голос Флориан. Аш отыскала взглядом Ансельма — не дожидаясь дополнительных распоряжений, он занялся наведением порядка. Солдаты в цветах отряда оттеснили бургундских придворных за арку.

Не глядя на Фернандо, Аш продолжала:

— Ты не прав, знаешь ли. Насчет войны. Если и был лучший выход, мы давно миновали дорогу, которая вела к нему. Но если у тебя хватило смелости пожертвовать своими яйцами…

Он то ли закашлялся, то ли рассмеялся:

— Это же арианство, а не служение Владычице Кровавого Полумесяца, прах ее побери!

Один из турок услышал, взглянул на них и, подтолкнув локтем товарища, что-то тихо проговорил. Аш стерла с лица ухмылку.

— В последние дни среди нас появилось много поклонников богини Астарты, так что потише — постараемся свести к минимуму религиозные разногласия.

Фернандо тепло улыбнулся ей:

— И ты еще меня зовешь лицемером!

— Я не лицемерка, — объявила Аш, поворачиваясь, чтобы войти в башню по расчищенным от толпы ступеням. — Я — проповедница ереси веротерпимости; на мой взгляд, все вы вещаете через задницу…

— И это я слышу от женщины, отмеченной Львом! — он потянулся коснуться рукой в мягкой перчатке ее отмеченной шрамами щеки. Она позволила ему коснуться кожи, понимая, что отодвигаться совершенно не хочется.

— То было тогда, — сказала Аш. — А то — теперь.

Впереди раздались раскаты мужского хохота. Аш прыгнула вверх по ступеням и оказалась в хаосе передней залы.

— Босс! — Генри Брант приветствовал ее щербатой улыбкой и хлопнул по плечу человека, оравшего что-то через заполненный толпой зал. Тот обернулся: Ричард Фавершэм, в зеленой рясе, с нестриженой бородой и разгоревшимися щеками.

Аш осмотрела просторный зал первого этажа башни. В очаге пылает жаркий огонь, вокруг котла, из которого разливают какую-то сомнительную жидкость, собрались все свободные от службы наемники, растрепанные и одетые кто во что горазд. С потолочных балок свисают ленты и длинные зеленые ветви плюща. Бальдина стучит в маленький барабанчик, рядом слепой и хромой Караччи наигрывает на длинной флейте, а Анжелотти подпевает. Люди с деревянными мисками и чашами расселись вдоль стен так, словно перед ними стоят столы, накрытые желтыми скатертями (давным-давно сгоревшие в каминах). И пахнет съестным!