— Насколько я понимаю, — наконец подытожил Семенов, — основных направлений у нас два: дальнейшая проработка связей киллера Геннадия Котика и проверка всех личных контактов самого Шамрая. Ну и по пистолету тоже работать надо.

— Есть еще одно направление, — неожиданно для всех и для самой себя произнесла я.

Все уставились на меня, и я почувствовала, как заливаюсь краской.

— Ну говори, говори. Чего замолчала? — подбодрил Иван Григорьевич. — Что там у тебя за направление?

— Мы совсем не работали со свидетелями происшествия.

— А что, у нас есть свидетели? — ехидно поинтересовался сидевший на углу стола Суббота. — Надо же!

— Почти в каждом деле есть свидетели, — почти процитировала я капитана Жеглова из фильма «Место встречи изменить нельзя». — Мы их просто не искали. В больнице находятся десятки пациентов. Многим из них разрешено выходить на прогулку, а в тот день стояла теплая погода. Кто-то мог видеть, что происходило на самом деле. А выстрелы? Ладно, один пистолет был с глушителем. Но другой?.. Неужели никто не слышал третьего выстрела? Я думаю, что надо еще раз пройти по отделениям больницы, поговорить с каждым ходячим больным, с работниками, которые в тот момент находились на дежурстве. Этого сделано не было. Расспросили несколько человек и этим ограничились.

Говоря, я запиналась, но изо всех сил старалась справиться с охватившим меня волнением. Мое заявление было встречено скептическим хмыканьем, только на лице Ивана Григорьевича промелькнуло нечто похожее на заинтересованность.

— Ну хорошо. — Зампрокурора сделал вид, что согласился. — Обойдем мы всех пациентов и медиков. Допустим, что даже найдем свидетеля, который видел все собственными глазами, что маловероятно. И что это нам даст? Картина того, что произошло в субботу днем, и так ясна.

— Да ничего она не ясна! — Со страхом мне удалось справиться, и теперь я принимала вызов. — Почему, например, Шамрай оказался именно там, где оказался, а не в другом месте? Или его смерть имеет какое-то отношение к больнице? И еще. Вот мы нашли тело Шамрая с украденным пистолетом в руке и сразу решили, что он тоже преступник. А если все было совсем не так?

— И как же, по-твоему?

— Возможно, там был кто-то еще. Допустим, некто назначает капитану встречу. Капитан этому человеку доверяет, поэтому приходит, не догадываясь, что это ловушка, подстроенная, чтобы его убить. Они разговаривают, потом в назначенное время появляется киллер и три раза стреляет в Шамрая. На третьем выстреле пистолет дает осечку, но и двух пуль оказывается достаточно. Киллер понимает, что им самим собрались пожертвовать, чтобы сбить следствие со следа. Он пытается убежать, тем более что оружие у него неисправно, но ему это не удается. Тот, третий, убивает Котика из украденного пистолета, который затем вкладывает в руку Шамрая. Свои отпечатки, разумеется, перед этим стирает. Вот и все. И никому в голову не придет искать третьего, понимаете!

— Данные экспертизы показывают, что пуля, попавшая в затылок Котику, летела по траектории снизу вверх, то есть стреляли из лежачего положения. В крайнем случае, чуть приподнявшись. Вам, девушка, надо сначала материалы дела изучить, а уж потом гипотезы выдвигать, — строго произнес полковник Мартыненко.

Признаться, от Адама Сергеевича я подобного не ожидала. «Для него же старалась, — подумала я. — Хотела как лучше, а этот индюк надутый еще шпильки мне вставляет. Вот дадут тебе пинком под старый обвислый зад, будешь тогда знать». Проглотив обиду, я решила не сдаваться.

— Материалы я изучала, — с достоинством ответила я. — Но человек, убивший Котика, тоже мог стрелять с земли.

— Да там счет на доли секунды шел! А у тебя получается, как на стрельбище. На исходную шагом марш! Упор лежа принять! — Андрей Суббота язвительно рассмеялся.

— Можно подумать, что человеку нужно много времени, чтобы упасть на землю, — возразила я.

— В таком случае как же ты, изучив материалы, объяснишь следы оружейной смазки на одежде Шамрая? Идентичной той, что обнаружена на пистолете, который Шамрай сжимал в руке? — усмехнувшись, спросил Андрей и уточнил: — У пояса, с левой стороны, а?

Аргумент был убийственный. Про смазку на одежде я помнила, но в своих рассуждениях как-то упустила этот факт. И теперь на виду у всех села в калошу. На глаза стали наворачиваться слезы. «Все, хватит с меня, — решила я. — Сразу, как только кончится это проклятое совещание, напишу заявление. Пусть в архив переводят. Буду бумажки с одной кучки на столе в другую перекладывать… Хотя в архиве тоже голова нужна: бумажка бумажке рознь, а я ведь дура дурой».

Поддержка пришла с неожиданной стороны. Кашлянув, заместитель прокурора Семенов веско произнес:

— Давайте не будем выносить строгих оценок, коллеги. Все мы когда-то начинали. Тем более что Алеся Владимировна частично права. Не исключено, что место, где погиб Шамрай, было выбрано по вполне определенным причинам. С чего бы это капитана милиции занесло на территорию больницы? Вот что, Ищенко, коль скоро идея эта принадлежит вам, то вы и займетесь ее проверкой. Не возражаете, Владимир Степанович?

Пиночет отрицательно повел подбородком, показывая, что ему все равно. Он с самого начала был не в восторге от навязанной ему помощницы.

— Вот и отлично, — подытожил заместитель прокурора. — Алеся Владимировна, сходите еще раз в больницу и опросите как пациентов, так и медперсонал. Может, Шамрай навещал кого-то из больных. Будем надеяться, что вам удастся найти человека, который что-то видел или слышал. Опросите по возможности всех. Разумеется, тех, кто еще не разучился думать. Помните: заведение специфическое.

Когда расходились с совещания, Андрей Суббота подошел ко мне.

— Идем в буфет, кофейку выпьем, — предложил он.

Как коллега, Суббота оказался не самым плохим товарищем, но поскольку во время совещания он постоянно оппонировал мне, я была на него обижена. К тому же, как вы уже поняли, я относилась к числу людей, которые не сразу прощают другим свои собственные ошибки. Что поделаешь, человек грешен по своей природе. И я не исключение.

Сделав надменное лицо, я произнесла, чеканя каждое слово:

— Сами идите и пейте, товарищ старший лейтенант.

Не ожидая подобного афронта, Суббота даже отпрянул в сторону.

— Не понял, Леська. Ты чего, обиделась? На что? Обычное совещание. Обошлось даже без мата и оргвыводов, а это больше исключение, чем правило. Нормально побазарили.

— Я вам не Леська, а Алеся Владимировна. Запомните на будущее.

Оставив старшего лейтенанта вникать в смысл моих слов, я гордо удалилась.

Последующие три дня я находилась в свободном плавании. Пиночет отчета не требовал, заданий не давал, видимо решив не вмешиваться в мою активность и посмотреть, что из этого выйдет. Большую часть рабочего дня я отсутствовала; приходила часам к четырем, садилась за свой стол (временно я занимала место в кабинете Шевченко, хотя это было против правил), пересматривала сделанные за день записи бесед со свидетелями, если так можно было назвать тех людей, с кем я встречалась. Чертила схему территории больничного парка, рисовала кружочками людей, обозначая, кто и в какое время находился там в субботу одиннадцатого июня. Только один раз за все время я обратилась к Шевченко за разъяснением.

— Если мне нужно послать официальный запрос в районное отделение внутренних дел, должна ли я поставить в известность Ивана Григорьевича или я могу сделать это сама?

— Можешь и сама. Ты же ведь лицо процессуальное, — усмехнувшись, ответил Владимир Степанович.

Сделав вид, что не заметила иронии, я уселась за видавший виды компьютер и бойко забарабанила по клавиатуре. Впрочем, от меня не укрылось и то, что ирония во взгляде Пиночета, когда он, отрываясь от своих бумаг, смотрел меня, все больше и больше уступала место заинтересованности. Он явно верил в то, что все мои потуги к чему-нибудь да приведут, и не скрывал этого. Скорее всего, наблюдая, с каким упорством его подопечная пытается решить поставленную перед ней невыполнимую задачу, он поневоле начинал испытывать ко мне нечто такое, что отдаленно напоминало уважение. Если он вообще был способен на это чувство.