Словом, вечер получился не самым скучным. И не самым трезвым. Мужчины, правда, почти не пили: Сергей был за рулем, Андрей, который все еще продолжал выполнять обязанности дисциплинированного охранника, соврал, что у него гастрит, но тут же забыл о своей «болезни», когда очередь дошла до копченого цыпленка и филе селедки в остром соусе. Зато мы с сестрой так налакались «Тамянки», что в десять часов, когда Сергей сказал, что пора расходиться, я даже не проводила родственников до дверей. Легла на диван и слушала, как Нинка-зараза предлагала Андрею уехать с ними — мол, они довезут его, куда он скажет. Очень уж ей хотелось узнать, собирается ли он остаться на ночь или нет. Андрей отделался отговорками, объяснив, что живет он далеко и что вызовет такси, как только удостоверится, что со мной все в порядке.

Наконец, к моему облегчению, хлопнула входная дверь. Я закрыла глаза. Вино булькало в желудке, но я не была очень уж пьяна — просто хотелось остаться одной. И когда в комнату вернулся Андрей, я сделала вид, что сплю. Осторожно, чтобы не потревожить мой сон, он накрыл меня пледом и удалился. Я слышала, как он поднялся на второй этаж, в кабинет, где стоял компьютер. Звук его шаркающих по паласу шагов напомнил мне о Серове. Я снова представила, как его вели по коридору прокуратуры. Эта картинка врезалась мне в память. Он шел понурившись, едва передвигая ноги, словно его заковали в кандалы. Весь вечер я только и делала, что отгоняла мысли об этом, стараясь слушать болтовню сестры. Теперь сестра ушла. Картинка осталась. И вместе с ней сомнения: а вдруг Серов ни в чем не виноват?

Чтобы отвлечься, я стала думать о том, чем занималась сегодня. Фантазия помогла мне представить, как в конце прошлого лета в гости к Никите Милаеву зашла давнишняя знакомая Наташа Подвысоцкая, с которой он некогда жил в одном доме и с которой устраивал вылазки в чужие сады и огороды. Вот они распивают на двоих бутылку дорогой водки, принесенной Наташей, и вспоминают юные годы. Интересно, была ли там постель? Скорее всего, нет. Может, когда-то Никита и мечтал о близости с ней, но в тот момент никаких сексуальных желаний располневшая не по годам бабенция с золотыми кольцами-шайбами на толстых пальцах и золотыми же передними зубами у него не вызывала. Да и не за этим она явилась. Наталья объяснила, что просто обходила всех, кого знала, чтобы попрощаться, так как в ближайшее время собиралась выехать с мужем на ПМЖ в солнечную Италию и уже продала квартиру. Осталось только закончить кое-какие дела. Одно из этих дел, между прочим, заключается в том, что она должна вернуть долг, двенадцать тысяч долларов, одному предпринимателю. Деньги у нее, конечно, есть, но она уезжает в чужую страну, а там они нужнее. Захмелевшая подруга юности как бы невзначай, полушутя замечает, что если бы вдруг нашелся человек, который смог бы избавить ее от этого долга, то она с удовольствием отстегнула бы ему четверть сбереженной суммы.

Естественно, Никита никак не реагирует на эти, на первый взгляд, невинные слова — мало ли что может ляпнуть пьяная баба. Об этом он вспоминает только на следующий день, звонит ей и спрашивает, серьезно ли она говорила о двадцати пяти процентах?

Наталья подтверждает, и они договариваются о следующей встрече, чтобы обсудить детали. После встречи с Подвысоцкой Никита отправляется на вокзал, садится в электричку, а через сорок минут уже отпирает висячий замок небольшого, покосившегося от времени щитового дачного домика.

Там, на пыльном чердаке, подальше от любопытных глаз спрятан обрез охотничьего ружья…

Свинарчук убит, Наталья честно отсчитывает Никите положенные четыре тысячи баксов и уезжает. Никита счастлив. Ему кажется, что он наконец-то нашел свое призвание. Вот, оказывается, кто он. Не грабитель, не жалкий вымогатель, не сексот. Он — киллер, санитар каменных джунглей! Потеряв голову от гордости за себя, Милаев дает объявление в газету следующего содержания: «Серьезный, опытный мужчина поможет решить неразрешимые проблемы. Риск приемлем», а под объявлением помещает номер мобильника. Кому надо, тот поймет. А риск минимальный. Даже если его и вычислят, пусть докажут, что конкретно он имел в виду.

Проходит время, и однажды к нему является один очень серьезный дядя, назовем его, к примеру, Остапенко. Нет, майор решил пообщаться с Никитой не по поводу объявления, которое он, скорее всего, и в глаза не видел. Он приходит, потому что принимал участие в расследовании убийства предпринимателя Свинарчука, в связи с чем у него есть к Милаеву очень интересное предложение, которое заключается в том, что он, Остапенко, не станет приобщать к делу кое-какие показания кое-каких свидетелей в обмен на некоторые услуги со стороны Никиты. По профилю. Давай, давай, соглашайся, урод. Разве не об этом ты всю жизнь мечтал?

Мои фантазии были настолько яркими, что почти разогнали весь хмель. Поняв, что заснуть сразу вряд ли получится, я поднялась с дивана и принялась убирать тарелки, которые затем отнесла в кухню и свалила в мойку.

На шум воды в газовой колонке спустился Суббота.

— Можешь меня поздравить, я уже на восьмом уровне, — похвастался он. — Помочь?

— Если хочешь. Бери полотенце и вытирай тарелки.

— Тебе не спится?

— Да не идет у меня из головы этот Серов. Может, зря мы на него наехали?

— Пить тебе, Леся, нельзя, вот что я скажу. Добрая ты становишься. А следователю это противопоказано.

— Я не добрая, я просто пытаюсь рассуждать. Мы полагаем, что Серов заказал меня, потому что не хотел, чтобы я инициировала поиски Подольского, который, как он думал, утонул. Так? Допустим, киллер свою работу выполнил. Так неужели Серов серьезно надеялся, что если меня не будет в живых, то самого Подольского так никто и не хватится? Что его труп будет лежать на дне реки до скончания века? Взрослый мужчина, он вряд ли не знает, что реки всегда возвращают людям то, что те в них кидают.

— Ну, может, и не знает.

— И ни одного детектива по телевизору не смотрел?

— Так было бы, если бы Серов сам пытался убрать Подольского, а значит, знал бы про реку. Но Серов мог поручить убийство тому же Милаеву, который, напортачив, соврал заказчику, что тело сжег или закатал в бетон, и заверил, что никто никогда не найдет его останки.

— Судя по истории болезни Подольского, его ударили по затылку. Значит, он доверял тому, кто с ним был. Мог он доверять Милаеву, которого видел, скорее всего, впервые в жизни?

— А если на него предварительно навели ствол?

— Да такого дохляка, как Милаев, Саша бы в два счета уделал! И с чего бы он поехал с ним в какое-то пустынное место?

— А с чего бы он поехал в это пустынное место с Серовым? Наверняка нашелся предлог. И как объяснить, что Серов отказался комментировать свой звонок?

— Пока не знаю.

— Ты пойми, Леся, Серов заказал тебя не потому, что он знал о смерти Подольского. Просто ему не хотелось, чтобы вокруг него и его фирмы началась ментовская возня. Поняла?

— Тоже верно. Но…

— Может, тебе и вправду в адвокатуру перейти, пока не поздно? Ты из любого подонка Робин Гуда сделаешь. Запомни, наша задача — это дело до суда довести. А уж потом судьи пусть мозги сушат, сажать его или нет. И если сажать, то насколько… О, кажется, телефон звонит.

Мать. Судя по голосу, она была не на шутку взволнована.

— Леся?! У тебя все в порядке?

— В порядке. А что? — насторожилась я.

— Ничего, просто хочу напомнить, что… — Мать мялась, не зная, как лучше сказать о том, что ее беспокоило. — Словом, ты ведь уже взрослый человек и отдаешь отчет в своих поступках.

— Отдаю, мама. Не волнуйся. Спокойной ночи.

Нинка! Вот сволочь! Уже успела настучать, что я вожу в дом посторонних мужиков! Всегда она так.

— Спокойной ночи, Лесенька. Надеюсь, ты будешь разумной. Ты ведь понимаешь, о чем я?

Мама, мама… Конечно, я тебя понимаю.

— Надеюсь, ты будешь разумной. Ты ведь понимаешь, о чем это я? — два дня спустя говорил высокий загорелый человек, сверля меня взглядом.