Что ответил Сёдж, я не услышал, ибо в котловане стали забивать сваи, заглушив его слова.

— Пойдем отсюда! — почти крикнул я, но тут почувствовал, как Сёдж, крепко ухватившись за мой воротник, уже вовсю тянет меня к себе, пытаясь прикрыть, и в то же время напряженно смотрит в противоположную сторону.

Затем я увидел в руке Сёджа пистолет. Его тело дернулось два раза, и что-то с силой ударило слева, задев мой пиджак. Позже я понял, что это была одна из пуль, пробившая тело Сёджа и чудом не зацепившая меня. Отпустив меня, Сёдж рухнул на гравий аллеи, успев при этом прошептать:

— Беги, дурак.

Бежать я не мог. Мои ноги словно приросли к земле. Как завороженный, я уставился в ту сторону, куда только что смотрел Сёдж. В пятнадцати шагах, возле большого куста сирени, стоял тот самый гипотетически упомянутый «дядька с пистолетом», конкретизированный в облике парня очень маленького роста, подстриженного под ежик, в синих спортивных штанах, запыленных внизу, и футболке навыпуск без рукавов. Пистолет, который он держал в руке, тоже был весьма реальным — большой и черный, с привинченным к стволу глушителем, отчего казался еще больше. Жизнь отбивала последние доли секунды: четыре, три, два, один, ноль…

Убийца нажал на курок.

Микроавтобус «Газель» с убитой ходовой частью трясся по брусчатке центральной улицы города. Мимо пассажиров маршрутного такси проплывали витрины мини-, супер- и просто маркетов, бутиков и всякого рода шопов. Напротив желтого, как лимон, здания областной госадминистрации стояла оранжевая палатка, рядом с которой покачивался изогнутый дугой слоган: «Ющенко — у нас не ТАК!»

Я не знал, как там «не ТАК» было у людей, сидящих в палатке, но у меня точно все было не так. Все складывалось глупо, до абсурдности глупо, мерзко и пошло. Взять хотя бы этот день. Я встретил близкого мне человека. Человека, который называл меня «братом» и мог мне помочь. Но я отнесся к нему с большой настороженностью. Я не очень-то доверял ему, а его приблатненные ужимки откровенно раздражали меня. И вот в критический момент этот человек закрыл меня от пуль киллера, а сам при этом погиб.

Было ли мне страшно под дулом наведенного на меня пистолета? Не знаю. Помню только чувство глубокого разочарования. Ради чего, спрашивается, нужно было выплывать из реки, а потом три недели набивать желудок всякой медикаментозной отравой? Чтобы обрести свое потерянное «я»? Или чтобы быть застреленным каким-то циничным отморозком, имени которого ты даже не знаешь и для которого твоя простреленная тушка есть конечный продукт производственного процесса, разумеется, оплаченного?

Еще я помню, что из оцепенения меня вырвал «холостой» щелчок пистолетного курка. В интервале тишины, наступившей между двумя ударами строительного молота по свае, он был хорошо слышен. Пистолет киллера дал осечку! Я пригнулся к земле, подбирая выпавшее из рук Сёджа оружие, которым он не успел воспользоваться. Решив, что карты ложатся не в его пользу, коротышка в спортивных штанах, не тратя времени на передергивание затвора, развернулся и попытался спастись бегством. Бежал он недолго. Не поднимаясь на ноги, стоя на коленях возле тела поверженного товарища, я, практически не целясь, прижал руку с «Макаровым» к бедру и спустил курок, заранее уверенный, что попаду в цель. Позже я удивлюсь этому ощущению, но тогда мне было не до раздумий. Лишившись половины затылка, брызгая мозгами, киллер сделал по инерции еще несколько шагов и врезался физиономией в серый трансформаторный ящик, стоящий сбоку от аллеи.

Потом я поглядел на раненого. Его жизнь отбивала последние секунды.

— Западло, — прошептал он, прежде чем умереть, и смежил веки.

Никаких оснований ему не верить не было. Когда у тебя на глазах убивают последнего близкого тебе человека, это еще то «западло» или даже не просто «западло», а «западло», возведенное в третью степень. Однако я понимал, что нужно что-то срочно предпринимать. Бежать за врачами было бессмысленно. Вопрос о медицинской помощи на повестке дня не стоял, а патологоанатомы не относятся к медицинской службе «скорой помощи». Этим можно не торопиться.

Я осмотрелся. Вокруг никого не было, а тот факт, что в самом дальнем конце парка звук моего выстрела слился с шумом стройки, давал повод думать, что у меня есть пара минут форы, и это прибавило мне уверенности в правильности своих действий.

Поверхностный осмотр карманов Сёджа (на детальный не было времени) дополнительной информации не принес: я обнаружил только бумажник, в котором оказались тысяча двести долларов плюс четыре бумажки по пятьдесят евро, а также две электронные кредитные карточки. Не желая наводить сыщиков на мысль, что в перестрелке участвовал еще один человек, я оставил в бумажнике кредитки и двести долларов и положил его обратно в карман убитого.

На обыск киллера времени не осталось — в парке в любой момент могли появиться посторонние. Рукавом пиджака стерев отпечатки пальцев с пистолета, я вложил его в руку Сёджа.

— Извини, брат, — сказал я ему на прощание.

Судя по всему, Сёдж не был ангелом. Но он был последним близким мне человеком. Теперь я мог надеяться только на самого себя и кусать локти от досады, что столько драгоценных минут потратил на пустопорожние рассуждения о том, кто является бандитом, а кто нет, вместо того чтобы уделить внимание конкретным вещам. По сути, главного я так и не узнал: ни какой именно бизнес у нас был, ни названия нашей фирмы, ни имен людей, с которыми мы вели дела и к которым я мог бы обратиться за помощью.

Покинув больничную территорию через дыру в ограде, окольными путями, петляя среди строек, я вышел на улицу Пирогова и остановил маршрутку, идущую на вокзал. Пиджак, на котором остались следы крови, пришлось держать в руках, предварительно вывернув его наизнанку. Заняв место в самом конце салона, я прислонился головой к пыльному стеклу и начал строить планы на ближайшее будущее.

Вышел я в центре, возле здания «Укртелекома», купил телефонную карточку, блокнот, гелевую ручку, занял свободный таксофон и стал поочередно набирать возможные варианты номера, отпечатанного на побывавшей в воде визитке, надеясь, что именно тот номер, по которому мне не ответят, и будет моим собственным. Если же я жил не один, что маловероятно, то мой голос должны будут узнать.

«Сорок один… ноль шесть… пятьдесят четыре», — нажимая истертые кнопки, шептал я. Линия была занята. Подождав с минуту, я повторил набор. После нескольких длинных гудков трубку подняла женщина.

— Алло?

— Здравствуйте.

— Здравствуйте.

— Это я… — А что еще я мог сказать?

— Кто я?.. Куда вы звоните?

— Э-э-э… Мне нужен Максим.

— Такой здесь не проживает. Вы ошиблись.

— Извините.

«Сорок один… шестнадцать… пятьдесят четыре».

— Алло? — Опять женщина.

— Здравствуйте.

— Здравствуйте.

— Это я, Макс.

— Ну, слава богу. А я уж и не надеялась, что вы позвоните. Боялась, а вдруг вы бумажку с моим номером потеряли. Или просто не захотели звонить… Знаете, за эти три дня, с тех пор как мы с вами познакомились…

Я положил трубку. В этом доме ждали другого Максима.

«Сорок один… двадцать шесть… пятьдесят четыре». Не ответил никто.

«Сорок один… тридцать шесть… пятьдесят четыре». Ответил ребенок, девочка.

«Сорок один… сорок шесть… пятьдесят четыре». Квартира какого-то старика. О Максиме ни сном ни духом.

«Сорок один… пятьдесят шесть… пятьдесят четыре». Бюро ритуальных услуг. Как кстати. Надо будет запомнить — может, пригодится.

«Сорок один… шестьдесят шесть… пятьдесят четыре». Никто не ответил.

«Сорок один… семьдесят шесть… пятьдесят четыре». Опять без ответа. Это уже третий.

«Сорок один… восемьдесят шесть… пятьдесят четыре». Мужчина. На просьбу пригласить к телефону Максима сказал, что такой там не живет.

«Сорок один… девяносто шесть… пятьдесят четыре». Стол заказов кафе «У Риты».