Следователя наконец проняло. От его беспристрастности не осталось и следа. В первый раз я увидела, как он довольно улыбнулся и с удовлетворенным выражением на лице откинулся на спинку стула. Глаза его подернулись дымкой. Значительно позже Шевченко сам признался, о чем думал в тот момент. Он думал, что даже если все, сделанное мной, не прольет свет на причины гибели капитана Шамрая, обнаруженные изъяны в работе сотрудников районного отдела внутренних дел свидетельствовали о том, что время было потрачено не напрасно. Задумавшись, он решал, стоит ли меня хвалить. По его мнению, люди делятся на два сорта: одних похвала стимулирует, других… другим же она противопоказана. Сразу расслабятся, будут почивать на лаврах. Он еще не определил, к какому типу относится сидящая перед ним девочка, но не хотел, чтобы она почивала на лаврах. Поэтому он выбрал нейтральную формулировку. То есть вроде бы и похвалил, но тут же сразу и опустил до уровня плинтуса.

— Вот что, Ищенко. Пока я тобой доволен. Пока. Надеюсь, что останусь доволен и впредь, — строго произнес он. — Так что постарайся.

— Постараюсь, но гарантировать ничего не буду.

Моя фраза его, кажется, позабавила. Улыбнувшись, он снова посерьезнел.

— Ты, Алеся, в прокуратуре уже несколько месяцев, — сказал Шевченко. — Но уверен, ты обо мне слышала и раньше, до того как перейти к нам в отдел. Скажи, что говорят обо мне другие сотрудники? Я-то знаю, просто хочется от тебя услышать.

Вопрос был странным. Непонятно было, к чему клонил старший следователь.

— По-разному отзываются… В основном это крайности. Одни говорят, что вы мировой мужик, в смысле человек порядочный и справедливый. Другие… — Я замолчала.

— Что другие?..

Ну ладно. Сам напросился.

— Другие придерживаются мнения, что такого изверга еще надо поискать.

Пиночет опять загадочно улыбнулся.

— Твоя информированность избавляет меня от необходимости говорить лишние слова. Одно добавлю. Ненавижу, когда меня обманывают. Сотрудник, который будет со мной юлить, никаких других чувств, кроме презрения, у меня не вызывает. И для него я действительно стану извергом. Если будешь об этом помнить, мы поладим.

— И вы станете по отношению ко мне порядочным и справедливым?

— Я ко всем справедлив. В той мере, в какой они это заслуживают. Тебе, когда ты училась на юрфаке, на лекциях говорили, что в тюремной среде есть такой термин — «прописка»?

— Это когда в камере или бараке появляется новый заключенный и все смотрят, как он себя покажет.

— Правильно. Так вот, «прописка» есть везде, в любом коллективе, только в другой форме, но об этом не всегда говорят. Считай, что свою прописку здесь ты прошла. А про все, что ты мне докладывала относительно расследования, составь подробную докладную на имя прокурора.

Сообщение о том, что рапорт уже готов, казалось, не вызвало у него никаких эмоций. Первое впечатление прошло, и Шевченко снова превратился в беспристрастного начальника.

— У тебя есть описание этого пациента? — спросил он, оторвавшись от чтения.

— Описания нет. Соседи по палате сообщили, что Бражко фотографировал его, поэтому я не стала тратить время на выяснение внешности пострадавшего, зная, что увижу снимки. Однако в деле, с которым я ознакомилась в райотделе, их почему-то не оказалось. Равно как и негативов. Теперь опять придется идти в больницу. Что ж, сама виновата. Впрочем, Екатерину Заяц все равно надо допросить по всей форме… Вы пойдете на доклад к прокурору, Владимир Степанович?

— Разумеется. Как только он появится. Пока его нет. А что? Не терпится, чтобы я похвастался твоими подвигами?

— Не терпится… осмотреть жилье Анны Юговой. А для этого нужна санкция Льва Андреевича.

— Хорошо, я скажу ему об этом.

Пока Пиночет ходил к начальству, я занималась бумажной работой. Возвратившись, Шевченко принес конкретные указания прокурора: с ментами, расследовавшими гибель инспектора Бражко, разобраться; версию исчезнувшего из психбольницы больного проработать. Однако санкцию на обыск комнаты медсестры Анны Юговой так, гад, и не дал.

— Твердых оснований для обыска у нас пока нет, — дословно передал сказанное прокурором Пиночет. — Больше похоже на голые домыслы… Это его слова, но должен признать, что Лев Андреевич где-то прав. Ты сама посмотри, что творится. Милицию трясут, налоговую с таможней трясут. Вполне может статься, что мы следующие на очереди. В этой ситуации лучше перебдеть, чем недобдеть. Такая вот политика, Алеся. Подождать надо несколько дней. Думаю, твоя медсестра сама объявится.

Долго ждать не пришлось. В воскресенье мне позвонили домой. Я была в саду.

— Леська, тебя к телефону! С работы! — радостно крикнул отец.

Еще бы ему не радоваться. Сбывалась мечта о том, что у одного из его детей не будет ни отдыха, ни личной жизни. Хотя личной жизни у меня и так не было.

Звонил Андрей Суббота. Я больше на него не дулась.

— Привет, что поделываешь?

— Слушаю твой противный голос. А минуту назад сидела на дереве и объедалась черешнями.

— Считай, что ты уже наелась и больше не хочешь. Объявилась твоя медсестра. Правда, довольно своеобразно. Ее соседи, которые живут за стенкой, обратили внимание на неприятный запах. Забеспокоились, вызвали милицию. Взломали дверь, а там… Короче говоря, мы уже все здесь. Подтягивайся. Получишь море незабываемых впечатлений.

— За мной заедут?

— Нет. Все машины заняты. Придется своим ходом. Шевченко сказал, что адрес ты знаешь.

Положив трубку, я быстро сменила шорты на джинсы и насела на папашку, чтобы он на нашей семейной лайбе доставил меня в нужное место. Старик никак не хотел расставаться с газетами, но мне на помощь пришла мать, и общими усилиями мы вытурили его из любимого кресла и заставили выбросить белый флаг.

Второй этаж общежития кишел работниками правоохранительных органов. Как я ни храбрилась, но духу подойти к мертвой медсестре ближе чем на двадцать метров у меня не хватило. Всю информацию об осмотре места преступления я предпочла получить из вторых рук, для чего отозвала в сторонку Андрея Субботу. В саму же комнату я вошла только после того, как труп хозяйки увезли в морг, чем вызвала острое недовольство Пиночета.

— Мы с тобой, деточка, — проворчал он, — занимаемся расследованием особо тяжких преступлений. А особо тяжкие преступления — это почти всегда убийства. А убийства — это трупы. А трупы имеют препротивное свойство часто быть несвежими. Особенно летом, в жаркую погоду. И раз уж ты избрала это своим хлебом, то нечего нос воротить.

— Виновата, исправлюсь, — буркнула я в ответ.

— Еще как исправишься. В морг за результатами вскрытия пойдешь сама.

По-моему, это было лишним.

— Так они сами акт принесут! Зачем мне туда идти?

— Они принесут! Дождешься! Да если их не торопить, неделю будут кота за хвост тянуть. А предварительные результаты должны быть готовы уже к четырем часам. Сегодня! Поэтому будешь стоять у них над душой и капать им на мозги! У тебя это хорошо получается.

— Это еще почему?

— Потому что вот уже неделю ты проделываешь это со мной. И довольно успешно, я тебе скажу.

— Раз так, то ладно, — согласилась я. Другой альтернативы все равно не было.

Ближе к вечеру мы собрались в кабинете прокурора. О том, что дело об убийстве милиционера Шамрая имеет продолжение, Лев Андреевич Притула узнал по мобильной связи во время пребывания за городом, на пикнике, и, разумеется, тут же включился в руководство процессом. В прокуратуру он прибыл, не заезжая домой, источая запах дыма, сухого вина и шашлыка. Спортивный костюм фирмы «Адидас» и пьяноватые глаза делали его похожим на актера, принимавшего участие в кинопробах на главную роль в фильме «Ельцин в Барвихе».

Пиночет докладывал о результатах предварительного расследования. Притула внимал. Мы молча слушали.

— Жертва — Югова Анна Сергеевна. Смерть наступила в результате пулевого ранения в голову. С момента смерти прошло несколько дней. При такой температуре воздуха трудно определить точное время смерти. И вообще, со временем тут закавыка. Патологоанатом в заключении написал, что это произошло предположительно пятого июня, то есть в прошлое воскресенье. Но мы точно знаем, что шестого июня, в понедельник, Югова звонила в больницу заведующей отделением по поводу отпуска.