— Я дал указания поднять материалы того дела. Если будут обнаружены похожие детали…

— Если предпринимателя убили на крытом рынке, значит, его расследованием занимались в четвертом отделении УВД? — не дослушав майора, поинтересовалась я.

— Они и занимались. Ну и еще районная прокуратура.

— В четвертом отделении есть майор Остапенко Виталий Сергеевич. Вы знаете его?

— Слышал, даже видел, но близко незнаком. Возможно, он тоже принимал участие в расследовании. Точно не скажу.

— У Милаева раньше приводы в милицию были?

— Еще бы. И не только приводы. Милаев нам очень хорошо известен.

— Расскажите.

Оказывается, Милаев давно был на заметке у милиции. Правда, не в качестве киллера, а как однажды судимый за грабеж человек. Информация, благодаря которой можно было бы делать выводы об этом человеке, тоже имелась. Картинка получалась примерно такая.

Никита Дмитриевич Милаев очень долго не мог определиться со своим жизненным призванием. Все, за что бы он ни брался, кончалось тем, что его либо били, либо сажали в тюрьму. Серой и безрадостной была вся его жизнь: неблагополучная семья, неблагополучный район, неблагополучная школа с прямой дорогой в не столь отдаленные места. Ворота зоны распахнулись перед Милаевым на двадцатом году жизни, когда он получил четыре года ИТК за попытку взять на гоп-стоп запоздалого прохожего. Прохожий оказался работником милиции, в два счета заломил горе-грабителя и доставил куда следует. Колония Никите не понравилась. Там было холодно, постоянно хотелось жрать, поэтому, не предприняв ни малейшей попытки влиться в ряды блатных, Никита старательно клепал цинковые ведра, выполняя и перевыполняя производственные нормы в надежде заслужить досрочное освобождение. Досрочное освобождение он заслужил и был отпущен по амнистии, отсидев в общей сложности три года и полтора месяца.

Однако, оказавшись на воле, он как-то очень быстро забыл все полученные уроки и снова стал посматривать по сторонам, где что плохо лежит. В конце концов, сколотив из преимущественно малолетней шпаны не то бригаду, не то просто ораву, Милаев решил наведаться в одно загородное кафе и потребовать «процент за защиту». Но времена были уже давно не те, и получилась промашка. У хозяина кафе имелась своя защита. Как раз в тот момент когда Никита пытался убедить владельца в необходимости дележа, к заведению подкатили на двух «мерсах» восемь мордоворотов. Обладателям превосходной реакции и длинных ног повезло больше — они успели выскочить на улицу и скрыться в лесополосе. Остальным, в том числе и самому Никите, повезло меньше, но все же повезло — приехавшие братки из группировки, которая как раз и крышевала весь загородный общепит, находились в исключительно хорошем настроении. Поэтому для Никиты все закончилось сущим пустяком в виде тривиального мордобоя и сломанной челюсти.

Зализав раны, Никита через знакомого устроился в фирму по ремонту и продаже подержанных автомобилей, где и проработал без малого шесть лет до самой нашей с ним встречи.

— Мы, признаться, думали, что он махнул рукой на все криминальные потуги, так нет же… — Погребищев сделал паузу, чтобы еще раз хорошенько затянуться сигаретой.

— Из того, что вы столько знаете про Милаева, вытекает, что этот человек был источником оперативной информации, да?

— Бывало и так. По своему профилю, — уклончиво ответил майор.

— По автомобилям?

— Пару раз он давал наводку на краденые машины. Может, слышали, как чуть больше года назад за один раз взяли одновременно несколько человек, угонявших дорогие авто?

— С подачи Милаева?

— Не только. Но он тоже приложил к этому если не руку, то пару пальцев.

— Пришлось сильно давить, чтобы склонить к сотрудничеству?

— Не особенно. Фирма, где он работал, тоже продавала машины. Правда, не угнанные. Это сотрудничество можно рассматривать как борьбу с конкурентами.

— А банду угонщиков брали вы?

— И я тоже. Но главную роль сыграл покойный Сережа Шамрай. Он тогда стал начальником отдела, хотя и ненадолго. Я занял должность после него. Хороший был человек. Если бы не его горячность, далеко пошел бы.

Я задумалась. Выходило, что Милаев, стучавший на конкурентов в органы, мог лично быть знаком с Шамраем. А может, и с Бражко… И с майором Остапенко, который со своими людьми расследовал убийство частного предпринимателя Свинарчука. Последние никого не нашли. Почерк похож на почерк Милаева. В Анну Югову стреляли из пистолета с глушителем, а не из обреза. Но тоже почти в упор, в лицо. Кроме убийств и постукивания в органы, Милаев еще работал в автомастерской. Там, где очень удобно заделывать вмятины на автомобиле после удара. Например, после наезда на капитана Бражко. А то и вовсе воспользоваться чужой машиной на время преступления.

— Мне нужно дело о смерти Свинарчука.

— Нет проблем. Оформляйте письменный запрос. Как только его поднимут из архива, оно в вашем распоряжении.

Освободилась я за полчаса до окончания рабочего дня, но вместо прокуратуры решила отправиться прямо домой, хотя была уверена, что Пиночет задержится на рабочем месте как минимум до восьми. Ну и пусть. Я заслужила право на отдых. Оказавшись дома, я подумала, что надо покормить Вулкана, но тут вспомнила, что никакой собаки у меня больше нет. Стало грустно и почему-то стыдно. Я позвонила Владимиру Степановичу и призналась, что оставила поле боя раньше определенного КЗОТом времени. Еще я рассказала про Никиту Милаева и поделилась мнением, что нить явно тянется в четвертое отделение.

— И дирижирует этим всем майор Остапенко? — подвел итог Пиночет.

— Про дирижерство не буду утверждать. Но допускаю, что он один из основных музыкантов. Как насчет первого пульта?

— Проверим. Только тебе самой в это дело влезать не стоит. Я найду, кто этим займется.

Не прощаясь, Шевченко повесил трубку. А через пять минут позвонила мать и стала рассказывать, как они с отцом хорошо отдыхают. Настроение у меня сразу поднялось.

— А как у тебя дела, Леся?

— Ничего нового, скука смертная, — машинально ответила я.

— Целую тебя.

— Я тоже. Папе привет.

Я неспешно поужинала и уже мыла посуду, когда в дверь позвонили. Выглянув в окно, я увидела крупную фигуру Андрея Субботы.

— Ты чего? — удивилась я. — Ведь в случае обнаружения очередного расчлененного трупа можно было бы и позвонить, а не приходить лично.

— Пришел заступить на пост.

— Делать нечего? Или личной жизни нет?

— Что такое личная жизнь в сравнении с долгом? Приказа о снятии с тебя охраны пока не поступало. Шевченко настаивает, чтобы я пожил с тобой по крайне мере до тех пор, пока не вернутся твои родители.

— Шевченко настаивает?.. Пожить со мной?.. Ты хоть понимаешь, как это двусмысленно звучит?

— Нормально звучит. А что, человек я холостой, без обязанностей. Для меня это не в тягость.

— Ну ладно, человек без обязанностей, постарайся только поменьше показываться мне на глаза. Я люблю свободу, и мне не нравится, когда по дому шастают всякие посторонние личности.

— А как насчет прогулок в туалет?

— Не чаще одного раза за вечер.

Вечер прошел спокойно. Я смотрела по DVD продолжение «Властелина колец», а мой страж по уши окунулся в мир компьютерных игр. Всякий раз, когда Субботе удавалось проскочить на очередной уровень, до меня доносились его радостные вопли.

Утром, войдя к Шевченко, чтобы сказать привычное «здрасте», я почувствовала в своем начальнике некую перемену. Что-то случилось. Присмотревшись повнимательнее, я поняла, что именно меня встревожило.

— Что с тобой, Леся? — осведомился Шевченко.

— Я-то в порядке. А… А вы? Вы случайно не на пенсии с сегодняшнего дня?

— Почему ты так решила?

— Всякий раз, когда я прихожу по утрам, вы работаете с делами. Разумеется, если не опаздываете… Ну, в смысле… не задерживаетесь. В первый раз за то время, что я вас знаю, вы на рабочем месте читаете газету.