— Я говорю о старшем лейтенанте Зозуле, бывшем подчиненном Остапенко.

— Вот ты о ком! Впрочем, я и сам мог бы догадаться. Его, кстати, как и меня, Андреем зовут. А что?

— Что-то хитроумное мутит твой тезка.

— Странно. Вроде нормальный парень. Мы с ним соседями были, когда я еще в ментовской общаге жил. Помню, этот Зозуля веселый такой был, прикольный. Он хорошо умеет голоса политических деятелей пародировать. Как настоящий артист. Особенно Брежнев у него хорошо получался. Бывало, на чьем-то дне рождения встанет тост говорить, развернет заранее приготовленную бумажку и давай голосом дорогого Леонида Ильича: «Дагагие товагищи! В этот знаменательный день, когда наша пагтия идет на гавно… идет на гавно…» Тупо смотрит в бумажку, потом «догадывается», в чем дело, и продолжает: «Идет нога в но… гу с другими коммунистическими пагтиями мира… Давайте выпьем!» Разве не смешно? Я, наверное, просто не умею рассказывать.

— Нет, ты у нас рассказчик хоть куда, — возразила я и поинтересовалась: — А женщин твой сосед по общежитию умел пародировать?

— Женщин? А почему бы и нет? Раз мужчин мог, то наверняка мог и женщин.

— Что ж, пожалуй, ты заработал право на игру, — заявила я. — Еще как заработал.

Суббота захлопал ресницами.

— Почему заработал? Хотя нет, я, конечно, согласен с тем, что заработал, только объясни, что такого ты выжала из моих слов?

— Убийцу майора Остапенко.

— Зозуля?! Совсем спятила!

— Не думаю. Вероятно, я была не права по отношению к майору. Он хоть и хам, но не преступник. Ведь Зозуля тоже принимал участие в расследовании смерти Свинарчука, так ведь? Значит, у него была возможность скрыть некоторые обстоятельства. Потом Зозуля использовал Милаева, чтобы убрать Бражко, потому что ему нужно было выйти на пациента с амнезией. Зачем-то ему понадобился человек, который ничего не помнит. Не без участия Зозули убили и медсестру Югову. Это он, имитируя ее голос, звонил заведующей отделения Зелинской. Я уверена в этом.

— Постой, но заявление на отпуск медсестра принесла сама.

— Принесла. В воскресенье. И отдала дежурному врачу, чтобы тот передал по инстанции. Допустим, Югову убедили, что она должна приглядывать за Психом, то есть за Подольским. Она не догадывалась, какая опасность ей грозит, и, возвращаясь домой, вряд ли думала о том, что ее там ждет убийца. А уж потом, в понедельник, Зозуля позвонил в больницу от имени медсестры. Преступники хотели оттянуть время, чтобы Юговой не хватились сразу. Напряженные отношения между мной и Остапенко он тоже решил использовать. Тот факт, что я подозревала Остапенко, и то, что подразделение по борьбе с коррупцией начало проводить проверку, заставили покойного майора несколько иначе взглянуть на действия своих подчиненных. Виталий Сергеевич, видимо, сам заподозрил Зозулю. Думаю, именно об этом он хотел сообщить мне, когда назначил встречу. Зозуля почувствовал опасность и, перехитрив Остапенко, поспешил убрать его. Однако он совершил ошибку, вложив Остапенко пистолет не в ту руку. Потом он стал врать комиссии, что вот, мол, майор в равной степени мог пользоваться обеими руками. Я понимаю, есть мастера, способные стрелять по-македонски, с обеих рук, но не в том случае, когда надо прострелить себе голову. К тому же Зозуля соврал насчет того, что Остапенко, поговорив со мной по телефону, выглядел полностью раздавленным и отчаявшимся. Что ж, расчет правильный. Теперь меня никто и слушать не станет. Служебное расследование — это только начало. Покровители Остапенко не успокоятся, пока не рассчитаются со мной за его смерть, которая, как они думают, произошла по моей вине. Так что недолго мне осталось работать в прокуратуре. Пойду в народное хозяйство.

— Не хнычь, не все так мрачно. Разберемся мы с твоим Зозулей. И с теми, кому он прислуживает, тоже разберемся, — попытался утешить меня Суббота.

— Ладно уж, утро вечера мудренее. Дай мне побыть одной. Иди воюй.

— Все нормально?

— Нормально, нормально. Иди.

Суббота вышел из кухни, но через секунду я опять услышала его голос:

— Лесь, тут у тебя мобильник в сумочке звонит.

Вздохнув, я пошла в прихожую и достала телефон. Высветившийся входящий номер ни о чем мне не говорил.

— Алло.

— Алеся?

У меня перехватило дыхание — прошлое теплой волной нахлынуло на меня, заставив вновь увидеть тот осенний день, серые тучи на небе, остановку и улыбающегося мужчину, держащего надо мной большой черный зонт. Нет, я еще не забыла, как звучит голос Александра Подольского.

— Алло? — опять переспросили в трубке. — Алеся Владимировна?

— Да, это я! Говори! — воскликнула я, но тут же спохватилась. Я знала Подольского, который ухаживал за мной, которого я любила и который говорил, что любит меня. Сейчас мне звонил другой Подольский, который жил под чужим именем, убежал из-под стражи и теперь находился в розыске. Насколько Подольский номер один соответствует Подольскому номер два, я не могла знать.

— Я слушаю. Кто говорит? — чуть сдержаннее спросила я.

— Я предполагал, что вы ответите именно так. Вы ведь узнали меня?

В трубке послышался слабый смешок. Я промолчала.

— Хорошо, если хотите, можете называть меня Максом, — сдался звонивший.

— Красиловым?

— Если угодно, могу быть и Красиловым.

— Откуда ты… вы узнали мой номер?

— Это было несложно: обыскал вашу сумочку. В тот вечер, когда вы потеряли сознание. Невежливо, каюсь, но нужно же было знать, с кем я имею дело. Я прочитал ваше служебное удостоверение, а также посмотрел номер мобильного.

— Спасибо.

— За то, что рылся в ваших вещах?

— Что оказались радом в тот вечер. Только до сих пор не пойму, зачем вам понадобилось следить за мной?

— Все очень просто. Я потерял память… Вы, думаю, знаете. А когда случайно увидел вас на улице, то у меня появилось ощущение, что я вас знаю, вернее, должен знать. Поэтому и стал следить. Хотел поговорить. По этой же причине звоню сейчас. Уверен, что вы меня знаете. А я знал вас… ну, до того как… У вас есть то, что мне нужно. Я имею в виду информацию. В свою очередь я тоже могу кое-что вам поведать. Поверьте, нам есть что сказать друг другу.

— Почему же вы пропали на несколько дней?

— Не забывайте, что я в некоторой степени в бегах. И потом, к вам было невозможно подобраться. Вас очень хорошо охраняли.

— В самом деле! — воскликнула я, не в силах сдержать улыбку.

— Да нет, я не имею в виду толстяка, который сейчас находится в вашем доме. Я о других. Их было по меньшей мере двое. Они следили за вами и часто менялись.

— Следили?! За мной?! Но я ничего не замечала!

— Неудивительно. Я сам заметил их в последний момент и едва не поплатился своей свободой, когда попытался приблизиться к вам.

— Так за мной следят или охраняют?

— Скорее следят. Полагаю, что таким образом надеются поймать меня. Вы выступали в роли своеобразного живца. А вы не знали? Если так, то это не очень приятная новость, да?

— Не знала. Они и теперь…

— Со вчерашнего дня я никого не вижу. Наверное, их перебросили на другой объект. Вы, очевидно, оказались бесперспективной.

Александр был прав. Новость в самом деле неприятная: сначала за тобой наблюдают без твоего ведома, потом бросают, как только тебя отстраняют от дела и ты перестаешь быть кому-то нужной.

— Завтра я буду ждать вас… — продолжил Саша, но я перебила его тоном, не допускающим возражений:

— Нет, Саш, откладывать не будем. Жду тебя дома, сейчас. Ты ведь недалеко?.. Думаю, недалеко.

— Значит, я Саша. Что ж, для начала неплохо. Однако вы не одна. А я бы предпочел поговорить без свидетелей.

— Не получится. Я не знаю, что у тебя на уме. Поэтому приходи сейчас. Или боишься? Такой крутой и боишься…

— Хорошо, только последний вопрос: мы на «ты» или на «вы»?

— Когда-то были на «ты». Сейчас как хочешь.

— Мне нужна твоя помощь, Леся.

— Ты же ничего не помнишь! Как ты можешь знать, что я тот человек, который готов тебе помочь?