Меняется ли человек под воздействием трансформации окружающей его структуры, в каком направлении и что он собой сегодня представляет? На первую часть вопроса ответить довольно легко. Мы все есть продукты того общества, в котором мы вращаемся и которое предопределяет наш взгляд на вещи. Ведь если, скажем, вы смотрите на сигареты, то понимаете, что их курят, а для незнакомого с ними индивида они будут выглядеть просто как палочки совершенного неясного назначения. Но если опять же объяснить ему, зачем они существуют, то непонимание исчезнет. В этой связи всякий переход из одного мира смыслов в другой увлекает за собой всех, кто участвует в данном процессе. И, разумеется, люди меняются.

Вторая часть вопроса сложнее. Не так давно я наткнулся на интервью с филологом по поводу трансформации русского языка под влиянием современных тенденций общественного развития. Признаться честно, мне понравился ответ, а, точнее, его отсутствие у этого специалиста. Он всего лишь занимается изучением процесса, и не пытается его никак оценить.

На протяжении всего текста этого исследования я пытался придерживаться данной стратегии, и если у меня не получилось, то произошло это по следующей причине. Неизбежно, хотим мы того или нет, мы сталкиваемся с тем, что обитаем в мире смыслов, который подталкивает нас к тому, чтобы навешать на всё и вся какой-нибудь подходящий, как нам кажется, ярлык. В действительности нет реальности – есть только её восприятие, а, значит, нет и точно соответствующих отображаемому миру слов и значений.

Поэтому направление – это некая кривая, и сетовать по поводу того, что нам попросту не нравятся перемены, по крайней мере, неверно. Правильного пути нет, а если он всё-таки где-то и явлен, то, очевидно, не людям. Я предпринял некоторые усилия для того, чтобы только обозначить маршрут. И если он по каким-то причинам отклоняется от желаемого, что ж, значит, так тому и быть.

На третью же часть вопроса, я, как полагаю, ответ уже дал. В целом, данный раздел и есть развёрнутый комментарий к тому, что сегодня происходит с капитализмом как системой хозяйствования. Но если вам всё-таки хочется услышать некоторый ярлык, то я считаю, что нынешний вид этого уклада можно обозначить словом «потребительство», а от оценок я благоразумно (или мне бы очень хотелось верить в подобную в себе способность) воздержусь.

Ну, вот, и подошла очередь тому, чтобы, наконец, сделать кое-какие выводы из всего вышеизложенного. В предисловии я указывал на то, что заключения не будут столь простыми, сколь можно было бы ожидать, особенно после прочтения основного текста данной книги. Здесь я попробую оправдаться перед читателем, который, наверное, ожидал совсем другого, но получил то, что, скорее, всего не соответствует его запросам. Позвольте мне приступить.

Я очень надеюсь на то, что я привёл вас, пусть и ненадолго, в сумеречную зону. Поясню, что это такое. Как уже должно было стать ясно, подавляющему большинству людей трудно, если вообще возможно попасть сюда. Вырваться из собственной социальности проблематично хотя бы потому, что иного попросту не существует. Оказываясь за её пределами, действительно провисаешь в том смысле, что получаются совершенно несостоятельными любые основания, оценки, истины. Последней тут как раз и нет.

Мы так привыкли смотреть на мир вокруг нас через социальные очки, что уже не замечаем их присутствия. Они очень удобно сидят, не трут переносицу, не закрывают от нас ни одну видимую и без них часть обзора, что кажется, будто их нет вовсе. Тем не менее, они всё же имеются, а, значит, они не в состоянии быть настолько совершенными, чтобы не скрывать от нас вообще ничего.

Как уже было указано выше, социальный мир устроен совершенно определённым образом. Более того, я полагаю, что возможных вариантов его реализации не так много, как порою представляется. Люди – совершенно конкретный материал, и потому собрать их вместе и внушить им некую систему координат для взаимодействия друг с другом – это задача без особого выбора. По сути, я вправе постулировать то, что общество – это всегда ожидаемая конфигурация, впрочем, существующая в рамках опять же заданного диапазона.

Люди, как правило, одержимы идеей о разнообразии культур, что в итоге выливается в их веру во множественность социальных практик или чуть ли не безграничность последних. Как и в любом подобном случае, всё зависит от того, где мы расположим пределы. Хотим ли мы тотального обобщения, либо же нам доставит удовольствие бесконечное деление с непрогнозируемыми результатами.

Я считаю, что теперь вам понятно, что в этой книге я занимался вопросами именно абсолюта, а не каких-то конкретных его проявлений. Просматривая черновик работы, я всячески старался избежать указаний на предметность и очень надеюсь, что у меня это получилось. Проблема состоит в том, что это невозможно. Мы все включены в какие-то рамки и, положа руку на сердце, мыслим в предзаданных категориях. Именно поэтому моё исследование тотально неполно. И именно поэтому любая иная подобная попытка заранее обречена на провал.

Но, как это ни парадоксально, данное обстоятельство радует, а не огорчает. Это означает, что и данный текст, и схожие с ним по интенции и намерениям говорят о том, о чём они были призваны сообщить. В конечном счёте, я продемонстрировал своей работой всепоглощающую неполноту того, что делает нас ограниченными и что заставляет нас именно верить, но не даёт никаких реальных шансов на проверку этих убеждений. Впрочем, я немного увлёкся, давайте начнём по порядку.

Данный текст стартовал с объяснения стесняющих рамок языка. Вообще говоря, само это обстоятельство, пусть даже и изолированное от всех прочих, уже делает почти бессмысленным дальнейший разговор. Ведь, что я могу отныне сказать, если наша коммуникационная система подавляет меня в степени, превосходящей способности любого человека вырваться из её жёстких оков? Я навсегда останусь в этих кандалах, и тот факт, что мне приходится пользоваться ими для объяснения моей позиции, лишь усугубляет ситуацию.

Ещё раз хочу напомнить уже отмеченную выше мысль. Тотальное описание мира – это он сам, а любой язык – это всегда набор компромиссов, случайностей и веры, к тому же неизбежно ограниченный в своих нарративных способностях. Поэтому не стоит наивно полагать, будто владея им, мы в состоянии показать что-либо, что выходит за его пределы, напротив, мы заключены в него навеки, а, значит, рисуем то, что он позволяет нам. Но что это?

Я говорил о том, что существует нечто, что исключается из языка в принципе. И, соответственно, привёл пример с Dasein. Но даже если бы мы объединили все коммуникационные системы настоящего, прошлого и даже будущего, то у нас, всё равно бы остались ниши, никак в них не описанные. Таким образом, рассказывается только о том, о чём идёт речь. Я понимаю, что подобное заявление – очевидная тавтология, но в том и суть. За пределами средств, имеющихся в нашем распоряжении, мы бессильны. Поэтому на самом деле важно не то, что мы озвучиваем, а то, о чём молчим. И я подозреваю, потому что только это мне и дано, что скрытое превосходит явное.

Скажем, есть представление о том, что каждый человек хорош в чём-то своём. Однако, перебирая доступные альтернативы – допустим, что мир настолько открыт – он не находит себя. Проблема в том, что выбор заранее ограничен имеющимися возможностями, а вообразить себе что-либо за их пределами нет никакого шанса. Приблизительно так и работает язык. Нам лишь кажется, что с его помощью мы способны описать всё, что угодно, но в действительности это далеко не так.

Следующий раздел моего исследования был посвящён вопросам обучения. И вновь, как и в случае с коммуникационной системой, выяснилось, что свободой воли как таковой ни один индивид не обладает. Я уж не говорю о банальностях вроде сдерживающих запретах, требованиях ситуации, правилах и нормах. Положение человека намного более удручающе. Смысл состоит в том, что всякий из нас тотально повязан скрытой логикой существования общества – в каждом конкретном случае своего.