Громыхая на стыках, поезд мчался в ночной мгле, увозя в неизвестность объятых тревогой пассажиров.

Послесловие

Написать о школе «Томоэ» было для меня дав­нишней, самой большой мечтой. Большое спасибо за то, что вы прочли мою книгу. В ней нет ничего придуманного, так все и было на самом деле. К счастью, многие события из жизни школы хорошо сохранились в моей памяти. О них я и решила поведать. Вы помните, в главе «Обе­щание» я дала слово учителю Кобаяси, что, когда вырасту, стану преподавателем в его школе? Это обещание я не выполнила. Вместо этого я решила как можно подробнее рассказать людям об учителе Кобаяси, о его огромной любви к детям и о том, как считал он нужным воспитывать их.

Кобаяси-сэнсэй умер в 1963 году. Если бы он был жив, сколько полезных вещей он мог бы поведать мне…

И только сейчас, когда я рассказала о разных эпизодах из жизни «Томоэ», до сих пор остававшихся в памяти лишь сладостными воспоминаниями детства, я с удивле­нием, волнением и благодарностью начала понимать, как все было непросто, как тщательно продумано и хорошо подготовлено было учителем каждое радостное событие. «Вот, оказывается, что имел в виду Кобаяси-сэнсэй!», «Неужели он и об этом позаботился?!» – то и дело осе­няло меня.

Если же говорить обо мне лично, то переоценить ог­ромное значение в моей жизни так часто повторявшихся слов «Ты на самом деле хорошая девочка!» просто невоз­можно. Если б я не поступила в школу «Томоэ» и не встретилась с Кобаяси-сэнсэем, то, пожалуй, навсегда ос­талась с ярлыком «испорченной девчонки», выросла бы в издерганного человека, неспособного найти свое место в жизни.

«Томоэ» сгорела от пожара в 1945 году во время массированного налета американской авиации на Токио. Школа была построена исключительно на личные средства Кобаяси. Не удивительно, что на ее восстановление тре­бовалось много времени. После войны учитель построил на пожарище детский сад и участвовал в организации отде­ления детского воспитания при музыкальном институте «Кунитати». Он также преподавал там ритмику, помогал в создании начальной школы при институте. Учитель Коба­яси умер в возрасте шестидесяти девяти лет, так и не успев осуществить свою заветную мечту – построить заново свою собственную начальную школу, соответствующую его прекрасным идеалам.

Школа «Томоэ» находилась в трех минутах ходьбы от станции Дзиюгаока по линии Токио – Иокогама. Теперь на ее месте построены огромный магазин фирмы «Пикок» и стоянка для автомобилей. Недавно я решила съездить туда на машине и посмотреть дорогие мне места, хотя заранее знала, что от прошлого там мало что осталось. Сбавив скорость, я подъехала к автомобильной стоянке, разместившейся там, где когда-то находились вагоны-клас­сы и спортивная площадка. Едва завидев мою машину, охранник закричал мне: «Проезжайте дальше, у нас все забито!»

Я хотела успокоить его, сказать, что не собираюсь парковаться, просто вспомнила свою школу, но подумала: «Он все равно не поймет… Какое кому до этого де­ло…» – и поспешила поскорее уехать. Мне было очень грустно, и слезы текли по щекам, когда я рванула прочь с этого места.

Я знаю, что в мире, в Японии очень много замеча­тельных педагогов с благородными идеалами, каждый из которых любит детей и мечтает создать свою школу. Понимаю, как трудно претворить эти мечты в действительность. Учителю Кобаяси, например, потребовались го­ды и годы научной работы, прежде чем в 1937 году он основал «Томоэ». Сгорела школа в 1945 году, следова­тельно, просуществовала она совсем короткое время.

И все же, думается, годы моего учения в «Томоэ» пришлись именно на тот период в жизни учителя Кобаяси, когда он находился в расцвете сил и был, казалось, близок к осуществлению своих прекрасных замыслов. В этом смысле мне повезло. Но в то же время я с горечью думаю о том, скольким ученикам он мог бы открыть дорогу в жизнь, если б не эта война!

Я попыталась рассказать в книге о тех методах во­спитания, которыми пользовался учитель Кобаяси.

Он часто говорил: «Каждый ребенок появляется на свет с хорошим характером, но окружающая его среда, дурное влияние взрослых подчас портят его. Важно поэтому по­быстрее распознать в ребенке добро, развить в нем лучшие черты, заложенные природой, с тем чтобы из него выросла настоящая личность».

И еще учитель любил все натуральное, естественное. Он стремился к тому, чтобы и дети развивались, по возмож­ности, естественно. Любил он и живую природу. По рас­сказам его младшей дочери, Миё-тян, когда она была маленькой, отец водил ее с собой на прогулки, пригова­ривая: «Пойдем, поищем ритмы в природе».

Учитель подводил Миё-тян к высокому дереву и по­казывал, как колышутся на ветру листья и ветки. Он объяснял ей, какая связь существует между листьями, ветками и стволом, как шевелятся ветки в зависимости от силы ветра…

Так они тихонечко стояли вдвоем и внимательно смот­рели, а если ветра не было, то, задрав голову, терпеливо дожидались, когда он подует. Они наблюдали не только за деревьями, но и за рекой; выходили на берег проте­кавшей поблизости реки Тамагавы и вглядывались в ее течение. По словам Миё-тян, это никогда им не надоедало.

У читателей может возникнуть сомнение: как в военные годы японское министерство просвещения и правительство могли вообще допустить существование школы, занятия в которой проводились в столь свободной атмосфере? Не все мне известно, но могу предположить, что свою роль сы­грало отвращение учителя Кобаяси к саморекламе. Он всячески избегал общения с газетчиками и даже до начала войны ни разу не разрешил корреспондентам сфотогра­фировать школу или опубликовать статью о том, какая она необычная. Отчасти, может быть, поэтому скромная начальная школа, где и учеников-то было менее пяти де­сятков, никому не колола глаза и смогла просуществовать какое-то время.

Каждый год третьего ноября – в памятный день нашего замечательного спортивного праздника – мы, быв­шие ученики «Томоэ», независимо от выпуска, собираемся в одном из помещений храма Кухомбуцу. Хотя нам всем за сорок, а некоторым под пятьдесят и многие приходят со своими детьми, мы по-прежнему, как в старые времена, называем друг друга по именам и прозвищам: Оэ-кун[31], Сакко-тян. Это дружеское общение тоже продолжение традиций, заложенных нашим учителем.

Как вы уже знаете, из моей первой школы меня выгнали. Я мало что помнила о ней, но мама мне рас­сказала – и об уличных музыкантах, и о крышке парты. Тем не менее я не особенно верила в то, что была исключена из школы. «Неужели я была такой скверной девчонкой?» – сомневалась я. Но вот лет пять назад я принимала участие в утренней передаче телевидения «Аса­хи», в рубрике «Неожиданные встречи», и меня предста­вили женщине, которая знала меня еще по той самой школе. Она оказалась учительницей, которая вела парал­лельный класс. Ее рассказ буквально ошеломил меня.

«Во время уроков мне иногда приходилось выходить по делам в учительскую, давая своим ученикам самостоятель­ную работу. И почти каждый день я видела вас стоящей в коридоре. Когда я проходила мимо, вы останавливали меня и спрашивали: „Почему меня выставили в коридор?“ или „Что я сделала плохого?“. А однажды вы просто поставили меня в тупик своим вопросом: „А вам нравятся уличные музыканты?“ В конце концов, прежде чем выйти в учительскую, я выглядывала в слегка приоткрытую дверь и, если видела вас в коридоре, оставалась в классе. Ваша классная руководительница часто рассказывала мне о вас и каждый раз недоуменно спрашивала: „Отчего она такая?“ Вот почему, когда через много лет мы встретились на телевидении, я узнала вас, как только назвали ваше имя. Прошло столько времени, но я очень ясно помню вас первоклассницей…»

Мне стало смешно, когда вдруг я представила нас обеих в молодости – седовласую учительницу с добрым лицом, которая не сочла за труд встать так рано, чтобы успеть на утреннюю передачу телевидения, и себя, «любознательную Тэцуко-тян», которая задавала вопросы даже после того, как ее выставили из класса. И еще эта встреча в теле­визионной студии окончательно убедила меня в том, что меня действительно в свое время выгнали из школы.

вернуться

31

Кун – суффикс к именам и фамилиям при обращении к сверстнику.