Кент. Нет, сэр. Но в лице у вас есть что-то такое, что покоряет.

Лир. Что же это такое?

Кент. Властность.

Лир. А к какому делу ты годен?

Кент. Я умею хранить тайны, ездить верхом, бегать, рассказывать с грехом пополам затейливые истории и точно исполняю поручения, когда они несложны. Все это может сделать всякий. Но усердие мое беспримерно.

Лир. Сколько тебе лет?

Кент. Я не так молод, чтобы полюбить женщину за ее пение, и не так стар, чтобы сходить по ней с ума без всякой причины. Сорок восемь лет жизни за спиной у меня.

Лир. Хорошо. Прислуживай мне. Если ты не разонравишься мне после обеда, я не расстанусь с тобой. — Обедать, обедать! Где мой шут? — Эй, ты, послушай, сходи за моим дураком.

Один из служителей уходит.

Входит Освальд.

Эй ты, малый, где моя дочь?

Освальд. С вашего разрешения… (Уходит.)

Лир. Что он сказал? Кликни этого негодяя обратно.

Один из рыцарей уходит.

Ну так где же мой шут? А? Похоже, будто все заснули.

Рыцарь возвращается.

Ну как? Где это животное?

Рыцарь. Он говорит, милорд, что вашей дочери нездоровится.

Лир. А почему этот невежа не вернулся, когда я его звал?

Рыцарь. Сэр, он мне заявил напрямик, что не желает возвращаться.

Лир. Он не желает?

Рыцарь. Милорд, я не знаю, отчего это, но, насколько я понимаю, с вашим величеством стали здесь обращаться без должной почтительности. Эта небрежность заметна у герцога, у вашей дочери и даже у прислуги.

Лир. Ага! Вот как ты думаешь?

Рыцарь. Простите, государь, если я ошибаюсь, но я не смею молчать при мысли, что с вами не церемонятся.

Лир. Нет, нет, ты назвал то, что мне самому бросалось в глаза. С некоторого времени я тоже наблюдаю признаки легкой невнимательности, но приписал это скорее своей мнительности, чем их желанию оскорбить меня. Присмотрюсь к этому получше. Однако где же мой дурак? Я второй день не вижу его.

Рыцарь. С отъезда молодой госпожи во Францию королевский шут все время хандрит.

Лир. Ни слова больше! Я сам это заметил… Эй, ты, ступай-ка скажи моей дочери, что я желаю с ней поговорить.

Один из служителей уходит.

Позовите сюда моего шута.

Другой служитель уходит.

Возвращается Освальд.

А, это вы, сударь? Подите-ка, сударь, сюда. Кто я, сударь, по-вашему?

Освальд. Вы — отец герцогини.

Лир. «Отец герцогини»? Вот как, подлец герцога? Ах, сукин сын! Ах, мерзавец!

Освальд. Неправда! Я ни то, ни другое, милорд. Прошу прощения.

Лир. Не сметь смотреть на меня так дерзко! Нахал! (Бьет его.)

Освальд. Я не позволю бить себя, милорд!

Кент. А подбить тебя ногой, как мяч, можно? (Сбивает его с ног.)

Лир. Спасибо, дружище! Мне нравится твоя служба. Я буду жаловать тебя.

Кент. Эй, ты, вставай и пошел вон! Вперед будешь поучтивее. Пошел, пошел! Если ты хочешь еще раз вымерять пол собою — пожалуйста. А не то убирайся. Ну, ступай, ступай! Понял? (Выталкивает Освальда.)

Лир. Ну, мой работничек, благодарю тебя. Вот тебе за труды. (Дает Кенту денег.)

Входит шут.

Шут. Я тоже найму его. Вот тебе моя шапка, носи ее. (Протягивает Кенту свой дурацкий колпак.)

Лир. А, здравствуй, мой хороший! Как поживаешь?

Шут. Взял бы ты лучше мой колпак, приятель.

Кент. Зачем он мне?

Шут. Затем, что ты валяешь дурака, если заступаешься за опального. Нет, правда, держи, брат, нос по ветру, а то простудишься. Бери мой колпак. Видишь, этот чудак прогнал двух своих дочерей, а третью благословил против своей воли. Служить ему можно только в дурацком колпаке. — Ну как, дяденька? Жаль, нет у меня двух колпаков и двух дочерей!

Лир. Для чего, дружок?

Шут. Состояние я отдал бы дочерям, а колпаки оставил бы себе. Вот один у меня, а другой выпроси себе у дочек.

Лир. Берегись, каналья! Видишь плетку?

Шут. Правду всегда гонят из дому, как сторожевую собаку, а лесть лежит в комнате и воняет, как левретка.

Лир. Камень в мой огород.

Шут. Хочешь, куманек, выучить изречение?

Лир. Ладно.

Шут. Слушай, дяденька:

Лир. Это вздор, дурак!

Шут. Бесполезный, как слова адвоката, не получившего за свою речь платы. А скажи, дяденька, можно из ничего извлечь какую-нибудь пользу?

Лир. Нет, голубчик, из ничего ничего и не получается.

Шут (Кенту).Пожалуйста, скажи ему, что столько же получит он со своих владений. Если я ему это скажу, он мне ответит: «Дурак».

Лир. Злой дурак!

Шут. А ты знаешь, куманек, какая разница между злым дураком и добрым дураком?

Лир. Нет, братец. Научи меня.

Шут.

Лир. Ты зовешь меня дураком, голубчик?

Шут. Остальные титулы ты роздал. А это — природный.

Кент. Это совсем не так глупо, милорд.

Шут. Нет, быть совсем глупым мне не позволили бы из зависти. Если бы я взял монополию на глупость, лорды и вельможи пожелали бы вступить в пай со мной, да и знатные дамы тоже захотели бы урвать кусочек. — Дай мне яйцо, дяденька, а я дам тебе за то два венчика.

Лир. Какие это такие два венчика?

Шут. А вот какие. Яйцо я разрежу пополам, содержимое съем, а из половинок скорлупы выйдут два венчика. Когда ты расколол свой венец надвое и отдал две половинки, ты взвалил осла себе на спину [97], чтобы перенести его через грязь. Видно, мало мозгу было под твоим золотым венцом, что ты его отдал. Если я рассуждаю, как дурак, надо высечь того, кто это скажет.

(Поет.)

Лир. Давно ли это ты, брат, так распелся?

Шут. С тех пор как ты из своих дочерей сделал матерей для себя, дал им в руки розги и стал спускать с себя штаны.

(Поет.)