– Нина, я сдаюсь! – генерал поднял руки. – Я сдаюсь, самым…

– Подождите, товарищ генерал! – перебила его девушка. – А дети? Вы придите к нам в манеж, взгляните на детей. Больше тысячи ребятишек у нас занимается, а сколько не могут к нам попасть? Ребенок, растущий рядом с лошадью, никогда не бывает злым, жестоким. Лошадь гуманна, люди устали от машин, от железа, они ищут природу…

– Простите, Нина, я был как-то на ипподроме, – вновь перебил генерал. Мама взглянула на Леву, кивнула в сторону мужа и недвусмысленно постучала себя по голове. – Я видел, чего именно там ищут люди.

– А вы в лечебнице для алкоголиков не были? – спросила Нина. – Может, нам теперь все виноградники в стране вырубить?

Клава бросилась заваривать свежий чай, мама сказала, что больше не разрешит отцу сказать ни слова, и начала расспрашивать Нину о характере и психике лошадей, отец слушал женщин, пытался тоже высказаться, но они его строго одергивали, и генерал замолкал. Лева сидел чуть в стороне, его никто ни о чем не спрашивал. Почему жизнь складывалась так, а не иначе? Какое место в жизни занимает его величество случай? Дело могли поручить не Гурову, Логинов мог бы работать в другом тренотделении, Нина могла оказаться не такой, а совсем другой. Почему все сложилось так, а не иначе? Он, Лева, сидит у себя дома, Клава разливает чай, мама и папа рядом, все, как всегда, таких вечеров прошло тысячи. Но здесь Нина, вечер от ее присутствия совсем иной и в то же время обычный. Кажется, что эта девушка всегда здесь, сидела, просто Лева раньше ее не замечал. А знакомы они всего неделю.

Когда Лева собрался провожать Нину, отец отозвал его в сторону, сунул ключи от машины и сухо, в приказном тоне, сказал:

– Доставить домой и доложить.

– Доложить, – повторил Лева.

Они спустились во двор, Лева открыл машину и зачем-то сообщил:

– Машина отцовская, я на ней никогда не езжу. – Он завел мотор и добавил: – Лет восемь не садился за руль, мы тогда поссорились с генералом. Кажется, он был полковником.

Нина сидела рядом притихшая, взяла Леву под руку, прижалась к плечу, тяжело вздохнула и спросила:

– Ну, как я? – Сама же ответила: – Ничего, все-таки мастер. По тяжелой дорожке, в незнакомой компании, пришла голова в голову.

– Ты оставила всех за столбом, – ответил Лева.

– Врунишка, – Нина снова вздохнула. – Ты счастливый, я не люблю тебя за это, – она продолжала прижиматься к его плечу. Лева с трудом включил скорость и осторожно выехал на улицу.

На следующий день Лева работал на конюшне, как обычно. Все уже привыкли к нему, забыли, что он «писатель». Молодые наездники покрикивали, когда он ошибался или опаздывал. Конюх Николай сегодня задерживался дольше обычного. Леве приходилось работать за него, автоматизма Лева еще не достиг, все мысли крутились вокруг ремней, уздечек, чек и прочей хитрой лошадиной амуниции. Лева сейчас был конюхом, а не инспектором уголовного розыска, лишь изредка он поглядывал на часы, время приближалось к полудню, а Николай не появлялся. Лева задумался и попал под лошадь, рысак толкнул его грудью, сам испугался и захрапел. Подъехавший наездник выругался, Лева равнодушно вытер упавшую на рубашку лошадиную пену.

– Принимай отсюда, – беззлобно сказал подошедший Рогозин, – управимся без тебя, принимай, принимай.

Лева молча кивнул и пошел за своим пиджаком, когда его из своей комнаты окликнула Нина.

– Вас к телефону, – официально сказала она, протягивая трубку.

– Спасибо, – Лева удивился, телефон был внутренний, звонить могли только с ипподрома. Лева чуть было не произнес привычно: «Гуров», вовремя спохватился и, отчаявшись вспомнить свой писательский псевдоним, сказал: – Слушаю.

Звонила секретарша из дирекции и сообщила, что его срочно просят приехать к Николаю Тимофеевичу. Нина заполняла какой-то дневник. Лева потоптался, не зная, как начать разговор. Нина отложила ручку, привычно закинула спадавшие на лоб волосы.

– Поезжай, что же ты стоишь, – она кивнула.

– Да, да. Конечно, – он продолжал стоять. Лева почему-то был уверен, что деятельность его на конюшне закончилась. Они увидятся, обязательно увидятся, но уже не будут работать рядом. Он уже не примет от нее лошадь, не станет украдкой поглядывать, когда она, сидя на сломанном колесе, пьет из пакета молоко, не будет, поглядывая на часы, ждать ее возвращения с круга. Ничего этого уже никогда не повторится. Он сейчас уйдет туда, где ее нет, даже мыслей о ней нет.

– Иди же, – Нина нетерпеливо постукивала ручкой по столу. – Ты больше сюда не придешь?

– Не знаю, – он наклонился и прикоснулся губами к ее волосам.

У кабинета следователя на диване сидели Аня и Наташа. Лева, стараясь не выдать своего удивления, остановился, вежливо поздоровался. Аня, обычно резкая и импульсивная, ответила сдержанным кивком, Наташа встала и протянула руку.

– Здравствуйте, Лева, – мягко сказала она, – вот мы и встретились. Я вас ждала, – она слегка улыбалась, казалось, их встреча происходит не в прокуратуре у кабинета следователя, а в тенистой аллее парка.

– Не ожидал вас здесь встретить, случилось что-то еще? – спросил он.

– Что-то еще, – передразнила его Аня, – сука ты, Лева.

– Анна! – Наташа взяла Леву за руку, хотела его защитить.

– И ты сука! – выпалила Аня.

– Анна! – Наташа встала между Левой и девушкой, словно разнимая дерущихся. Лева взял ее за локти и отодвинул.

– Здесь прокуратура, – сказал он, удивляясь собственному спокойствию.

– Испугал!

– Я только напоминаю, Аня, – сказал Лева, пожимая плечами. – Стыдно и нехорошо.

Девушка хотела ответить, дерзко взглянула на Леву, лишь вздохнула, вдруг как-то съежилась, забилась в угол дивана.

Лева кивнул Наташе и вошел в кабинет. Присутствие здесь Крошина уже не удивило инспектора.

– Здравствуйте, начальник, – пророкотал следователь и сделал вид, будто собирается вылезти из-за стола. – Здравствуйте, – повторил он и протянул свою огромную руку.

– Добрый день, Николай Тимофеевич, – сказал Лева, отвечая на могучее рукопожатие.

Крошин, поднявшись при входе Гурова, стоял и, сдержанно улыбаясь, смотрел на следователя и инспектора, словно говорил: «Понимаю, работа у вас тяжелая, почему бы и не пошутить, ничего, ничего, я подожду».

– Сядьте, Александр Александрович, – следователь махнул на Крошина рукой, – и ты, дружок, садись. Вы знакомы, насколько мне известно. Скажу вам по секрету, вы друг о друге одинаково высокого мнения.

В спокойной улыбке Крошина появилось удовлетворение.

Лева пришел в момент церемоний подписания протокола допроса. Крошин внимательно, но без придирок перечитал записанное следователем, поставил подпись под страницей, в конце четким почерком быстро написал: «Записано с моих слов верно, мной прочитано, добавлений не имею».

– Спасибо, Александр Александрович, – следователь взял протокол, – у меня к вам просьба.

– Пожалуйста, – Крошин чуть заметно склонил голову.

– Желательно нашу беседу сохранить, так сказать…

– Конечно, – Крошин пожал плечами. – Я не болтлив.

– Бывает, знаете ли, так, ради красного словца. С девочками также проведите разъяснительную беседу. – Следователь кивнул на дверь. – «Писатель» Шатров собрал еще не весь материал. Вы меня понимаете?

Крошин кивнул.

– Безусловно. Не подумайте, что я торгуюсь, Николай Тимофеевич. Об убийстве и нашем приятеле, – он поклонился Гурову, – я никому не скажу ни слова. Девочки тоже, я гарантирую. Однако, если у вас есть возможность и служебный долг вам позволяет, не сообщайте о случившемся мне на работу.

Лева следил за беседой, стараясь не выдать свою растерянность и неосведомленность, прилагал максимум усилий, чтобы сохранить умный вид.

– Зачем бы мне писать вам на работу, да и о чем? – следователь тяжело отодвинул кресло и поднялся, давая недвусмысленно понять, что разговор окончен.

– Деньги-то Николаю дал я, – Крошин встал, подождал, пока хозяин кабинета протянет ему руку. Прощаясь, добавил: – Такой факт можно истолковать по-разному. Спасибо и до свидания. Лев Иванович, – он повернулся к Гурову, – я перед вами несколько виноват, вы тут узнаете, так не серчайте. Заглядывайте, поболтаем за лошадок.