— Анна Францевна, или мы с вами не женщины? То нельзя, это не можно! — Даша прошла за конторку, открыла буфет, доставая бутылки, спросила: — Анна, где мужчины?

— Мужчины здесь, — Анна указала на молодых людей. — А если ты спрашиваешь про этих... — она передернула плечом, — то мой якобы в “Форум” направился; Петр — сама знаешь, а коммерсанта из пятого...

— Алексей Спиридонович занят, — перебил нахально Сынок, — они газету читают. Неудобно получается: коммерсант, солидный человек, а в политике как пень стоеросовый...

— Степан, — окликнула Даша Хана, — будь ласков, — она указала на поднос с бутылками и повернулась к Сынку: — На Алексея Спиридоновича взглянуть можно?

— Это сколько угодно! — Сынок подхватил Дашу под руку, указал на коридор, подвел к седьмому номеру, услужливо распахнул дверь. — Они здесь, правда, кресло они занимают неудобное.

Леха-маленький сидел в ванной на стульчаке, у ног его лежала газета. Увидев огромного детину в таком комичном положении, Даша прыснула в кулак. Когда же заметила, что запястья бандита прикованы к трубе наручниками, то от смеха опустилась на кран ванны.

— Чего регогочешь?.. — Леха продолжал речь нецензурно-витиевато.

— Не выражайтесь, любезный, — укоризненно сказал Сынок, сохраняя на лице абсолютно серьезную мину. — Я вам газетку оставил, образование ваше пополнить решил...

— Откуда же вы браслетики раздобыли? — Даша вытирала слезы. Ситуация ей нравилась очень.

— У нас завсегда с собой, — Сынок сделал обиженную мину. — Без браслетиков нельзя. Скажем, господин попадется, который русского языка не понимает. Ему мой лучший друг, Степа Хан — тихий человек, говорит: “Мы пойдем гостиницу посмотрим, а вы тут побудьте, газетку почитайте. Вы, к примеру, что сейчас творится в Италии, ведь не знаете?” Они, Алексей Спиридонович, вместо ответа по существу за ножик хватаются.

Сынок взял валявшийся на кровати финский нож, протянул Даше торжественно. Она взглянула на серьезную мину Сынка, на сидевшего на стульчаке Леху и снова рассмеялась.

— Это вы зря смеетесь, раскрасавица Паненка, — Сынок покачал головой осуждающе. — Вы возьмите эту штуку в руки, исследуйте, так сказать, вещественные доказательства. Она же, эта штука, острая. Они же порезаться могли. Вы обратите внимание, как гуманно с неразумным обошлись. Ведь не в гостиной либо тут, в спальне, пристегнули. А вдруг они в туалет захочут? Эдак и конфуз получится. Мы такой момент предвосхитили, тут, на месте, посадили, штаники заранее сняли.

Даша заметила, что штаны Лехи действительно лежат на ботинках, а сам герой полами пиджака прикрывается.

— Да отпусти ты его. Сынок, — Даша неожиданно подумала: “А где сейчас Хан чернявенький? Вот уж смех будет, когда убежит он”.

Девушка выскочила из ванной и увидела Анну и Хана, которые накрывали на стол. На щеках Анны сиял румянец, а на смуглой щеке Хана Даша заметила следы помады. Девушка подошла, вытерла щеку, взяла парня за подбородок, заглянула в глаза и сказала:

— Ты, мальчик, торопись, жизнь — она коротка, — сообразила, что болтает совсем лишнее, добавила: — На седьмом-то десятке целовать не будут, — и поцеловала его в другую щеку.

Когда Даша вышла, Савелий Кириллович и Корней спор прекратили. Каждый задумался, а собственно, зачем они рогами уперлись? Девушка ушла, исчез зритель, перед которым они разыгрывали ни одному из них не нужный спектакль. Оставшись вдвоем, они неожиданно поняли, что им совсем не тесно, они же единомышленники и ни к чему им друг перед другом ваньку ломать. В братство воровское ни один из них не верил, жизнь соседа не ценил, чужими руками взять побольше, самому не замазаться — вот и весь сказ.

Корней взглянул на старика, тот ответил ему мудрым всепонимающим взглядом, и они оба улыбнулись. Хозяин поднялся, достал бутылку коньяку, наполнил рюмки. Выпили молча, в слова оба не верили, знали: пока нужны друг другу, будут вместе, а там — что бог пошлет.

— Корней, ты про мильен не шуткуешь? — нарушил молчание старик.

— Если не миллион, так тысяч шестьсот должно быть, — ответил Корней. — Но ты же понимаешь, Савелий, сам я на это дело не пойду.

— Оно понятно, — согласился старик, — возьмешь, а жизни нет, товарищи весь огород перекопают...

— Может, и не найдут, только я жить хочу, а не ждать, когда рассветет. И что за привычка у уголовки на рассвете приходить?

— Верно, Корней, тяжелая у нас судьба, — вздохнул старик и взглянул хитро. — Молодым оно много легче. Удачный скок залепил — гуляй, сори денежками, песни пой о воровской жизни вольготной. Не жизнь — малина. Хоть час, да мой. Человеку часу мало, ему куда больше требуется. Самому брать не надо. Кого же ты наладить думаешь?

— Ты же видал, двое у меня живут. Хан не откажется инструмент сготовить. Милиционер часу своего ждать будет, он думает, навел сюда уголовку, вот-вот товарищи объявятся.

— А если он по металлу не работает?

— Мелентьева не знаешь? — Корней усмехнулся. — Разве он неумеху пошлет? Раз Иван Иванович прослышал, что мне работник по металлу требуется, и решил своего подсунуть, то уж не сомневайся. Мальчик дело знает по высшему классу. Он мне все как надо сготовит, тогда Сынок его и уберет за ненадобностью.

— А не пойдет Сынок на мокрое?

— Моя забота. Сынок пройдет по мокрому и дорожку себе назад отрежет: Сам понимаешь, кто товарища убрал, билетик купил в один конец — только вперед, все остальные пути заказаны. Сам по молодости...

— Знаю, Корней, — старик хихикнул. — Сколько ты ребятишек сыску отдал, свою жизнь выкупая? Ужас...

— Не помню, Савелий, — огрызнулся Корней. — Но вот один человек, его тогда Юрием Семеновичем Кульковым величали, в третьем году, в Новгороде...

— Не по делу меня. Корней, на прошлое потянуло, — скороговоркой перебил Савелий. — Старый я, старый. Ты сказывал увлекательно. Ну, согрешил Сынок по молодости, а дальше?

— Сам он намеченную мной кассу и возьмет. Не век же парню по церквам лазить? Такую удачу Сынку не пережить, — закончил Корней. — Как, Савелий, полагаешь?

Савелий Кириллович полагал правильно, только никак не мог сообразить, каково же его собственное участие в задуманном Корнеем деле? Никаким краем он тут не касается, совсем не нужен. А коли так, зачем рассказано? Неужто ошибся старый и Корней с ним решил, а сейчас потешается?

Корней мысли старика понимал, рад бы посмеяться над старым змеем, только нужен ему Савелий Кириллович.

— Задумано высоко. Корней, — начал осторожно Савелий, подбирая слова, словно шел по топкому, тропинку нащупывая. — Крепок ты умом, верю, одолеешь Сынка, запутаешь. И удачи ему не пережить: такие деньги кого хочешь убьют. Однако уголовка после смерти своего парня да раскуроченного сейфа по следу бросится, — нащупал старик твердые камешки, зашагал решительней. — Парня к тебе посылали, сейф опять же... Мелентьев тебя. Корней, искать начнет. Корнея он будет искать, никого другого, — Савелий Кириллович вздохнул облегченно.

— Верно рассудил, только чего радуешься, не пойму? — Корней все отлично понимал и хотел, чтобы старик рассудил не так, но тот рассудил верно. — А чтобы Мелентьев в другую сторону пошел, вы, Савелий Кириллович, соберете сходку. Скажете людям:

Корней просит собраться, сам с поклоном придет.

— Можно передать, сейчас в Москве есть люди серьезные. Они к Корнею придут. Да зачем тебе? — Старик взглянул с любопытством. — Сам знаешь, много людей — много языков, слух о том до уголовки дойдет обязательно.

— Вот и ладушки, мне это и требуется, — Корней кивнул. — Собирай людей, а твоя доля в моем деле...

— Долю не возьму, — перебил старик. — Мне столько и не требуется. Я людей соберу, приду к тебе, и, прежде чем место и час назову, ты мне. Корней, десять тысяч подаришь.

Корней кивнул, и они скрепили договор рукопожатием.

Анна танцевала с Ханом, льнула к его сильному телу, ног под собой не чувствовала. Патефон, который принесла Даша, выжимал из себя плаксивое танго, порой взвизгивал непотребно. Однако присутствующие слушали самозабвенно. Семь бед — один ответ, думал каждый. Даже Леха-маленький, которого из туалета перевели в гостиную и пристегнули к креслу, расчувствовался. Ему налили два стакане водки — а что человеку требуется?